Евгений Глущенко - Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования
Росту потребительских цен способствовало и то обстоятельство, что многие товары и предметы повседневного пользования были реквизированы для нужд воюющей армии, в том числе кибитки, юрты, кошмы, повозки, а также лошади и верблюды. За реквизированных животных и неживой инвентарь платили меньше, нежели они стоили на рынках. В связи с тем, что коренные жители Туркестана были освобождены от воинской службы, они облагались дополнительными налогами: так, начиная с 1 января 1915 г. был введен 21-процентный военный налог[635]. Почти все русские крестьяне – переселенцы призывного возраста были мобилизованы в армию, а их земельные наделы было приказано обрабатывать и собирать с них урожаи аборигенам.
К этому следует добавить значительный приток в край совершенно посторонних людей, требующих заботы не только со стороны администрации, но и постоянных жителей. Речь идет о военнопленных и беженцах из западных губерний, оккупированных германскими войсками. Около 200 тысяч военнопленных, состоявших ранее в рядах австро-венгерской армии, были размещены в двадцати пяти лагерях в Туркестане, главным образом в самой населенной Ферганской области, а также в Перовске, Троицке, Катта-Кургане, Самарканде, Ашхабаде и Красноводске.
Режим содержания военнопленных разной национальной принадлежности различался: немцы, австрийцы и венгры содержались за колючей проволокой и тщательно охранялись, славяне (чехи, словаки и др.) имели право свободно передвигаться по городам, куда их привезли. В те же города были доставлены польские и белорусские семьи, эвакуированные из прифронтовой полосы. И военнопленные, и беженцы не имели никаких средств к существованию, бедствовали и становились тяжелой обузой для местного населения. Среди военнопленных вспыхивали эпидемии, которые распространялись за пределы лагерей. Беспомощных беженцев, около 55 тысяч, которые не могли приспособиться к жаркому климату, весной 1916 г. пришлось срочно возвращать в Европейскую Россию.
На фронтах мировой войны Россия несла значительные потери в живой силе; ее сравнительно с другими участниками Антанты большие людские ресурсы были близки к исчерпанию – воевали преимущественно русские, поэтому возникла необходимость призыва на военную службу (не обязательно в строевые части) так называемых инородцев, освобожденных до того от воинской повинности. В 1915 г. и начале 1916 г. эта тема обсуждалась в Петрограде в правительстве и Думе.
Идея призыва в армию мусульман Средней Азии возникла впервые в 1909 г. Затем к ней возвращались в министерствах и Думе снова и снова, почти ежегодно. Всякий раз запрашивали мнение туркестанских генерал-губернаторов, и те неизменно и очень энергично возражали. Начальники края выдвигали несколько доводов: «туземцы» не способны к воинской службе, не знают русского языка, ненадежны. В одном из особых совещаний в Совете министров представитель МВД Белецкий сказал то, о чем другие умалчивали. «Им (сартам, другим местным этносам. – Е. Г.), – говорил чиновник МВД, – чуждо понятие о России как об отечестве, которое их долг защищать. Напротив, к воинской повинности они питают непреодолимое отвращение»[636]. Для сартов, кипчаков и других отечеством были соседняя община, клан, род. Известный советский востоковед Л.Р. Полонская писала: «У среднеазиатских народов даже после включения в Российскую империю (о более ранних периодах и говорить не приходится) было слабо развито чувство национального самосознания, сильно давало о себе знать местничество. Ислам не смог преодолеть племенной и клановой разобщенности»[637].
До поры до времени мнение туркестанских администраторов учитывалось. Но наступило военное лихолетье, пора напряжения последних сил. Фронт испытывал нехватку в боеприпасах, вооружении, провианте, людях. Всего лишь один красноречивый факт. В 1892 г. после холерного мятежа в Ташкенте в Петербурге приняли решение вооружить русских крестьян-переселенцев винтовками Бердана, так называемыми берданками. Военный губернатор Сырдарьинской области генерал Н.И. Гродеков, инициатор этого мероприятия, любил повторять: «Каждый новый русский поселок в Туркестане равносилен батальону русских войск»[638]. Переселенческие поселки с оружием в каждом доме стали походить на казачьи станицы. Но в начале 1916 г. устаревшие, однозарядные берданки было решено отобрать у крестьян и отправить на фронт. Собрали не то 7,5 тысячи, не то 18 тысяч музейных экспонатов. И вооружили ими новобранцев, которым с ружьями образца 1868 г. предстояло противостоять германским пулеметам.
Итак, в 1916 г. в Думе вновь заговорили о привлечении инородцев к службе, если не на фронте, то хотя бы в тылу: нужны были рабочие для рытья окопов. Думцам и государственным мужам казалось вполне справедливым, что жители инородческих окраин хотя бы своим трудом должны помочь русским воинам, которые за них «проливают кровь» на фронте. С туркестанским генерал-губернатором больше не советовались.
Государь согласился с предложением своих министров и 25 июня 1916 г. подписал указ о мобилизации на тыловые работы коренных жителей инородческих окраин. Текст Императорского указа был получен из Петрограда, Туркестану предстояло отправить на запад, в прифронтовую полосу 250 тысяч мужчин в возрасте от 19 до 43 лет.
Требование Царя и Совета министров обсуждалось в закрытом совещании военных губернаторов областей и других ведущих чинов администрации края.
Опытные люди, сотрудники краевой и областных администраций сразу же обозначили трудности выполнения указа. Во-первых, практически невозможно было установить возраст мужчин коренных этносов, так как у них не было метрических свидетельств – мечети не вели записей рождений и смерти. Во-вторых, почти наверняка мобилизация на тыловые работы была бы воспринята как призыв на военную службу. Мобилизованным на рытье траншей предстояло пройти медицинский осмотр, а местные жители знали, что такой просмотр устраивался для русских, которых брали в солдаты. В-третьих, мобилизация совпадала по времени с уборкой урожая хлопка, что грозило серьезными потерями не только для хлопкоробов, но и для экономики края. В-четвертых, поскольку составление списков мобилизованных предстояло возложить на «туземных» старшин, для тех открывались новые возможности злоупотреблять своим должностным положением и вызвать возмущение населения.
Туркестанские власти сознавали, что их вынуждают играть с огнем, но не выполнить требования Царского указа они не имели права. Старшины приступили к составлению списков.
Можно считать, что в Туркестанском крае восстание началось 4 июля 1916 г. в Ходженте, расположенном в Самаркандской области. Перед полицейским участком собралась толпа местных жителей. Люди кричали, требовали отмены указа и уничтожения списков. Затем в часовых, охранявших участок, полетели камни, солдаты ответили выстрелами – на земле остались двое убитых и раненые. Толпа разбежалась, но это не означало, что население успокоилось; то же самое повторилось в старой части Ташкента 11 июля. Снова несколько тысяч обитателей старого города собрались, чтобы уничтожить списки, били стекла в полицейском участке, избили нескольких полицейских, осадили тех, кто забаррикадировался внутри. Прибывшие из новой части Ташкента юнкера школы прапорщиков стреляли в толпу – убитые были с обеих сторон.
Набирая силу, волна народного возмущения покатилась по областям и уездам. «Антиправительственные выступления, – пишет Р.Г. Ланда, – быстро охватили огромную территорию – от Амударьи до Урала с многонациональным, преимущественно мусульманским населением примерно в 10 млн человек. Уже в июле 1916 г. произошло 25 выступлений в Самаркандской области, 20 и 86 в Сырдарьинской и Ферганской областях. Формы их были различны – от массового ухода с предприятий и бегства в степи, горы и за границу до вооруженных нападений на чиновников, войска и полицию»[639].
В некоторых местах выступления раздраженных дехкан и городских обывателей отличались особой остротой, жестокостью и продолжительностью. На поведение людей действовали также провокационные слухи типа: «Берут в солдаты», «Мусульман поставят между немцами и русскими и расстреляют с двух сторон» и т. п. Примером особо упорного и жестокого по последствиям выступления было восстание в Джизакском уезде Самаркандской области.
Это был один из самых отсталых во всех отношениях уездов Туркестана. Жители уезда разводили коз и овец, сеяли зерновые на богарных землях. Изолированное от внешних влияний, население уезда больше, чем в других районах с развитой торговлей и хлопковой промышленностью, доверяло мусульманским духовным лицам, враждебно настроенным к российской власти.
13 июля, когда стали известны подробности ташкентских событий 11 июля, религиозные проповедники стали подстрекать дехкан и городских обывателей к такому же акту неповиновения. Собралась большая толпа и во главе с неким ишаном направилась в русскую часть Джизака, чтобы захватить списки мобилизованных на тыловые работы. Навстречу разъяренной (хорошо постарались ишаны, шейхи, муллы) толпе вышли начальник уезда полковник П.И. Рукин, пристав полиции П.Д. Зотоглов, волостной старшина, переводчик и два полицейских. Полковник Рукин попытался уговорить взбудораженных людей разойтись, обещая, что постарается все уладить справедливым образом (говорил по-узбекски), но был сбит с ног и забит до смерти. Та же участь постигла всех, кто сопровождал начальника уезда. Тела убитых были не просто обезображены, но буквально разорваны на куски. Следователи впоследствии с трудом идентифицировали останки[640].
