Лев Гумилёв - Черная легенда. Друзья и недруги Великой степи
Оскорбленное самолюбие Даниила заставило его искать новых путей, чтобы высвободиться из-под монгольской зависимости. Византийское царство было низвергнуто: оставался латинский Запад. Чтобы рассчитывать на помощь Запада – новый крестовый поход, – нужно было обратиться к формальному главе Запада – папе. Даниил это и сделал: он вступил в переговоры с папою Иннокентием IV о соединении церквей[123].
Папа обещал различные льготы и милости; русскому духовенству разрешено служить на квасных просфорах; признан был законным брак Даниилова брата Василька на близкой родственнице; крестоносцам и духовным лицам запрещено приобретать имения в русских областях без позволения великого князя; самому великому князю обещан королевский титул.
Наконец, посланы были (1253и 1254 гг.) от папы всем государям средней и восточной Европы призывы о крестовом походе против татар на помощь Даниилу.
Рассчитывая на помощь Запада, Даниил начал деятельно подготавливаться к борьбе с монголами: собирать войска и деньги, укреплять города, населять их[124], возвеличивать власть свою.
В 1255 г. в г. Дрогичине Даниил короновался присланною ему от папы королевскою короною.
Даниилу нужна была, однако, не только корона, а прежде всего военная помощь. Помощь эта не приходила: призывы папы остались без последствий. Тогда Даниил прервал с папою сношения.
Между тем надвигалась гроза с Востока. Даниил увидел, что не в силах справиться с этой грозою – предотвратить начавшееся опустошение своей земли татарами. Ему пришлось уступить и бросить все свои мечты. По требованию приднепровского татарского баскака Куремсы Даниил приостановил все свои военные приготовления против татар и срыл укрепления волынских городов (1261).
Через несколько лет после того Даниил умер (1264). Вся «большая политика» его, таким образом, кончилась неудачею; он имел успех только в «малой политике» – борьбе с непосредственными соседями – литовцами, которых против него не поддерживали ни монголы, ни крестоносцы-латиняне.
Даниил разменялся на повседневные политические мелочи – и упустил из рук главные нити исторических событий.
Он выиграл несколько отдельных сражений, но проиграл самое главное – православную Россию.
Результатом его политики были долгие века латинского рабства юго-западной Руси.
Не прошло и ста лет после смерти Даниила, как вся его отчина – Галицко-Волынская земля – была расхватана соседями – уграми, поляками, литовцами.
Латинское рабство в отдельных частях Руси не изжито было до наших дней – до начала мировой войны 1914 г., а ныне, кажется, возобновилось – все в той же многострадальной Волынской земле – с прежнею тяжестью или даже тяжелее прежнего…
Полную противоположность деятельности Даниила Романовича представляет собою деятельность Александра Ярославича.
С гораздо меньшими историческими данными Александр добился гораздо больших и несравненно более прочных политических результатов. Шумная и блестящая эпопея Даниила Галицкого прошла впустую. Глубокая и настойчивая политическая работа Александра Невского привела к великим следствиям.
Даниил имел в своем распоряжении исключительно благоприятные историко-географические силы: несравненный плацдарм в сердце средней Европы; используй Даниил с тыла поддержку монгольской силы, он достиг бы результатов совершенно непредвиденных и необыкновенных. Он мог прочно утвердить Русь и Православие в восточной и средней Европе.
Александр, наоборот, имел данные историко-географические из рук вон плохие. Северо-западный угол Европейской России не открывал перед ним широких международных перспектив. Но если Александр мало мог приобрести, он мог очень много – если не все – потерять. Он мог потерять не только «окна в Европу» – Новгород и Псков, – речь шла о самом существовании Руси, ее культуры и самобытности, о срединном очаге этой культуры. Предстояло поддержать живую энергию русской культуры – Православие – и обеспечить сохранность основного уже в то время источника этой энергии – родины русской народности. Если бы латинский Запад разгромил Новгород, Псков, Тверь, могло бы оказаться, что остаток северо-восточной Руси был бы уже слишком слаб для самостоятельной жизни, мог бы вовсе раствориться в татарской стихии, а не ее претворить в себя (как это произошло затем в действительности).
Историческая задача, стоявшая перед Александром, была двоякой: национальное самосознание внутри границ.
Для решения той и другой задачи нужно было отчетливо сознавать и глубоко чувствовать – инстинктом, нутром, так сказать, – исторический смысл своеобразия русской культуры – Православие.
Спасение православной веры и было основным камнем политической системы Александра. Православие для него не на словах, а на деле было «столп и утверждение истины».
Раз основа была неколебимая и прочная, Александр уже не боялся искать любых исторических союзников, чтобы эту основу утвердить.
Глубоким и гениальным наследственным историческим чутьем Александр понял, что в его историческую эпоху основная опасность для Православия и своеобразия русской культуры грозит с Запада, а не с Востока, от латинства, а не от монгольства. Монгольство несло рабство телу, но не душе. Латинство грозило исказить самое душу.
Латинство было воинствующей религиозною системою, стремившеюся подчинить себе и по своему образцу переделать православную веру русского народа.
Монгольство не было вовсе религиозною системою, а лишь культурно-политическою. Оно несло с собою законы гражданско-политические (Чингисова яса), а не религиозно-церковные.
Мы привыкли ставить знак равенства между понятиями «татарин» и «мусульманин». Но первоначальная монгольская волна отнюдь не была мусульманскою. Лишь через сорок лет после битвы при Калке хан Золотой Орды Берке принял мусульманство (около 1260). Но сам Берке был лишь местною властью – областною, а не имперскою. Он подчинялся великим ханам монгольским (своим двоюродным братьям) – Менке, а после смерти этого последнего – знаменитому Хубилаю, мудрость и терпимость которого так прославляет Марко Поло.
Основным принципом Великой монгольской державы была именно широкая веротерпимость, или даже более – покровительство всем религиям. Первые монгольские армии, которые создали своими походами мировую Монгольскую империю, состояли преимущественно из буддистов и христиан (несториан). Как раз во времена князей Даниила и Александра монгольские армии нанесли страшный удар мусульманству (взятие Багдада, 1258).
Именно отсюда проистекало то принципиально сочувственное отношение ко всякой религиозно-церковной организации, которое составляет такую характерную черту монгольской политики и которое удержалось потом в значительной степени даже в мусульманской Золотой Орде.
В частности, и православная церковь в России сохранила полную свободу своей деятельности и получала полную поддержку от ханской власти, что и было утверждено особыми ярлыками (жалованными грамотами) ханов.
С этой стороны, таким образом, Александру Невскому не только не нужно было опасаться монголов, но он мог рассчитывать даже на их помощь. Поэтому и подчинение Александра монголам не было чисто механическим, а лишь вынужденным. А л е к с а н д р в ы д е л и л в м о н г о л а х д р у ж е с т в е н н у ю в к у л ь т у р н о м о т н о ш е н и и с и л у, к о т о р а я м о г л а п о м о ч ь е м у с о х р а н и т ь и у т в е р д и т ь р у с с к у ю к у л ь т у р н у ю с а м о б ы т н о с т ь о т л а т и н с к о г о З а п а д а.
Вся политика подчинения монгольскому Востоку была у Александра не случайным политическим ходом, как у Даниила, а осуществлением глубоко продуманной и прочувствованной политической системы.
Александр Ярославич, подобно Даниилу Романовичу, – богато одаренная личность в отношении и духовном, и физическом. Житие Александра[125] восхваляет качества его ума и сердца, красоту и храбрость.
«Мудрость же и остроумие дадеся ему от Бога, яко Соломону». С юных лет «вселился в сердце его страх Божий, еже соблюдати заповеди Господни и творити я во всем… Во все же время юности своея смиренномудрие вседушно держаще, воздержася и бдя, чистоту душевную и телесную соблюдете, кротость же стяжа и от тщеславия отвращашеся… Во устех же безпрестанно бяху божественные словеса, услаждающа его паче меда и сота». Эти словеса он читал «со усердием, и вниманием, и желаше сих речения и делом исполняяй».
Душевным качествам Александра соответствовали телесные. «Беже розрастом (ростом) велик зело, красота же лица его видети, яко прекраснаго Иосифа; сила же его бе, яко часть от силы Самсоновы; глась же его слышати, яко труба в народе; храбрость же его – яко римскаго царя Веспасиана».
