Севостьянов Г.Н. - Москва - Вашингтон: Дипломатические отношения, 1933 - 1936

14 ноября 1922 г. ДВР перестала существовать. Народным собранием было принято решение о ее ликвидации и вхождении в состав России. Японские войска покинули российский Дальний Восток. США вывели свой отряд с о. Русский. 29 ноября Б.Е. Сквирский известил госдепартамент о ликвидации ДВР. Ему было велено остаться в Америке неофициальным агентом НКИД для информации и связи. М.М. Литвинов писал ему: "Мы будем ждать от Вас продолжения информационных сообщений о меняющихся в Америке настроениях в отношении России, о предложениях, которые Вам будут передаваться официальными и полуофициальными лицами, на которые через Вас же будем передавать наши ответы. От нас Вы, конечно, никаких предложений без нашей санкции делать не будете. Таким образом, главной Вашей работой остается информационная"23. До установления дипломатических отношений с США он систематически информировал руководство НКИД и лично Литвинова о жизни американского народа, своих встречах с государственными, политическими и общественными деятелями, членами конгресса, представителями партий, профсоюзов, науки и культуры. Он изучал настроение общественности страны, наблюдал за ее барометром, показывавшим колебания в пользу признания и непризнания СССР. Его усилия были направлены на то, чтобы максимально способствовать восстановлению и нормализации отношений между двумя странами, устранить затянувшуюся аномалию. В архиве МИД хранится обширное и интересное эпистолярное наследие Сквирского, которое является свидетельством его незаурядных способностей, огромнейшего трудолюбия, исключительной наблюдательности тонкого аналитика и дипломата, который пробыл в Америке 15 лет. 13 февраля 1936 г. в американской печатиг появилось сообщение об отъезде советника Б.Е. Сквирского из Вашингтона и назначении его на дипломатическую работу в Афганистан. На эту новость немедленно реагировали представители официального Вашингтона, дипломатического корпуса, общественности и прессы. В тот же день поступило письмо от сенатора У. Бора. Он писал: "Сегодня утром мы прочитали в газетах, что Вы вскоре уезжаете, чтобы занять новый пост. Моя жена и я — оба сожалеем, что Вас и Вашей жены больше не будет среди нас. Вы увезете с собой наши пожелания. Я с удовольствием оглядываюсь назад на весь долгий период нашего знакомства". В тот же день Сквирский послал сенатору теплое письмо, поблагодарив его за ценнейшую помощь, которую он оказывал ему в течение трудных лет непризнания СССР Соединенными Штатами. "В минуты сомнений и колебаний Вы, — писал Борис Евсеевич, — старались высказать разумные советы и пожелания, признавая важность и необходимость установления нормальных отношений между нашими великими странами с тем, чтобы оказать благотворное воздействие на упрочение всеобщего мира на земле". Заканчивал он свое письмо словами: "Я всегда получал поддержку и взаимопонимание"24. Жена сенатора пришла потом попрощаться с Борисом Евсеевичем и прислала свой портрет с очень дружественной надписью. 15 февраля Сквирский написал Рузвельту письмо, поблагодарив американский народ и его правительство за гостеприимство, оказанное ему в течение почти пятнадцатилетнего пребывания в стране. Он подчеркнул важность для дела мира хороших отношений между США и СССР, заметив, что он не видел никаких оснований, которые могли бы мешать тому, чтобы обе страны являлись хорошими соседями в полном значении этого слова. "Я выразил удовлетворение, что я лично мог внести свою небольшую долю в создание фундамента для лучшего взаимопонимания, на котором могут быть построены искренние дружественные отношения". В день отъезда из Вашингтона (19 февраля) Сквирский получил "срочное" письмо президента через госдепартамент. Подписано оно было помощником госсекретаря У. Муром. По случаю отъезда Сквирского в полпредстве бьгл устроен прием. Присутствовало свьгше 500 человек, среди них были представители правительства и их жены, иностранньге дипломатьг, представители общественности. Прощание прошло в дружественной атмосфере. Накануне приема директор восточноевропейского отдела госдепартамента Р. Келли устроил официальный прощальный завтрак. На него бьгл приглашен один из дипломатов, бывший в Афганистане, который поделился увиденным в этой стране. После приема в полпредстве директор дальневосточного отдела госдепартамента С. Хорнбек позвонил Сквирскому и выразил пожелание увидеться, чтобы поговорить. Он пришел после 11 часов вечера и ушел во втором часу ночи, выразив сожаление, что они редко встречались. Хорнбек спросил Сквирского, насколько основательны были сообщения прессьг о возможности перемены позиции Японии в отношении СССР в вопросе о пакте ненападения. По его мнению, заключение такого пакта способствовало бы дальнейшему продвижению Японии в Китае. Сквирский ответил: "Да, действительно, в прессе говорилось об этом", но он лично считает, что если бы такой пакт бьгл заключен, то вред ли повлиял бы на дальнейшее продвижение Японии в Китае. "Лишь бездеятельность США и Англии на Дальнем Востоке способствовала развитию японской агрессии. Своевременное сотрудничество США, Англии и СССР могло бы многое изменить; оно было бы весьма полезно даже и теперь". С этим Хорнбек согласился и выразил надежду на возможность такого сотрудничества в будущем25. Накануне отъезда из Вашингтона Сквирский нанес прощальные визиты в госдепартаменте. Хэлл бьгл весьма любезен, говорил о желательности укрепления американо-советских отношений и трижды выразил надежду, что Сквирский вернется в США на дипломатическую работу. В таком же духе вел беседу заместитель госсекретаря У. Филлипс. Он взял карту и стал искать Афганистан, заметив, что американцам мало известно об этой стране. Ввиду отсутствия торговых интересов, они пока воздержались от посылки туда своего постоянного представителя. Помощники госсекретаря Мур, Карр и Келли заверили Сквирского в дружественном отношении к нему. В Нью-Йорке он сделал большой прием в генконсульстве. Прощание носило сердечный и дружественный характер. Широкий резонанс получило известие об отзыве Сквирского из США в американской прессе. Журналист Ф.В. Уайлв газете "Вашингтон Стар" писал 13 февраля: "На плечи Сквирского была возложена одна из наиболее тяжелых задач, какая только могла выпасть на долю иностранного представителя в САСШ, учитывая, что четыре администрации подряд отказывались вступить в сношения с его правительством. Благодаря своему такту и усилиям он сделал больше всех в деле подготовки почвы для переговоров Рузвельта и Литвинова, окончившихся признанием СССР в 1933 г." Пресса треста Скриппа—Говарда опубликовала в своих газетах, в частности в "Вашингтон Ньюс" 14 февраля, передовицу под заглавием "Хороший сосед". В ней были такие слова: "Борису Сквирскому, уезжающему из Вашингтона, чтобы вступить в исполнение своих новых обязанностей в качестве советского посла в Афганистане, мы обязаны в значительной мере за громадное улучшение в русско-американских отношениях. Сквирский приехал в США в 1921 г. в качестве представителя Дальневосточной Республики на Вашингтонскую конференцию по ограничению вооружений. Вскоре эта республики объединилась с СССР, и он остался неофициальным представителем Советов, правительства 150 миллионов людей, существование которого официально отрицалось нашим правительством. Лучшего человека нельзя было бы выбрать. Он работал без устали в пользу установления дружественных отношений между обеими странами. Многие американцы будут сожалеть об отъезде этого мудрого и любезного человека". Журналист Ф. Уалтман писал в "Вашингтон Пост" 17 февраля: «Уход из нашей среды общительного и уважаемого Бориса Сквирского, советника советского посольства, служит напоминанием о том, что высокие надежды, возлагавшиеся на развитие торговых отношений в результате признания Московского правительства, не осуществились. Администрация этим похвастать не может, но признание было необходимо, ибо оно базировалось на здравом смысле и в будущем даст свои плоды. Сквирский может уехать из нашей страны в полном удовлетворении того, как он выполнял свою миссию в течение почти 15 лет. Если в ранние годы его работы, когда Советы были анафемой для многих американцев, он испытывал неудачи, он мог вспомнить, что в аналогичном же положении был первый американский представитель в России, Франсис Дана, которого Екатерина Великая и русский двор игнорировали и третировали как "бунтовщика"». 16 апреля в передовице "Вашингтон Пост" под заглавием "Из Вашингтона в Кабул" отмечалось: «Назначение популярного советника русского посольства послом в Афганистан последовало после пятнадцати лет труднейшей работы в США. Со времен гражданина Жэнэ ни один иностранный дипломат не имел более трудной задачи в США, чем Борис Сквирский (Жэнэ был послан представителем революционной Франции в "свежую" американскую республику, но за пропаганду вынужден был вернуться во Францию по требованию американцев. — Г.С). Никто еще лучше него не выполнил своей работы при таких трудных условиях. В течение более 12 лет он был без официального статуса, и возобновление русско-американских отношений в 1933 г. обязано в большей мере его терпеливой и тактичной работе по созданию твердого фундамента». Возвращение Сквирского в Москву осталось незамеченным. Спустя ровно два месяца, 19 апреля, он направил наркому Унггвинову докладную записку, в которой обратил его внимание на тот факт, что в Вашингтоне тепло и сочувственно прошли его проводы, с широкими откликами в американской прессе. Можно сказать о беспрецедентности подобного факта. Корреспондент ТАСС из Нью-Йорка отправил в Москву по данному поводу три телеграммы (14, 16 и 18 февраля). "Как это ни странно, но телеграммы эти, — отмечал Сквирский, — были, по-видимому, положены ТАССом в Москве под сукно, оставшись никому неизвестными, несмотря на политическое значение их содержания. Полное молчание нашей прессы на фоне дружественных выступлений американских газет не могло, вероятно, не броситься в глаза американцам"26. Недоумение и беспокойство Сквирского имели основания. Ему хотелось знать: случайно ли это было, по недоразумению или в силу каких-либо других причин. С тяжелым настроением и грустными раздумьями Сквирский покинул Москву и отправился в далекий Афганистан, отстраненный от участия в мировой политике и дипломатии. АА. Трояновский вскоре почувствовал отсутствие Сквирского, с которым он постоянно в течение нескольких лет советовался в минуты сомнений и при решении важных вопросов. В апреле он в одной из докладных записок в НКИД жаловался на чрезмерную нагрузку и напряженность в работе, выражая надежду на помощь только что прибывшего из Москвы нового советника К А. Уманского, которого посол представил госдепартаменту. Американская печать встретила Уманского в штыки27. Журналисты США, аккредитованные в Москве, помнили его в должности заведующего отделом печати НКИД. По своему характеру это был твердый и, пожалуй, излишне категоричный человек. В противоположность Трояновскому он знал США больше как журналист и меньше как дипломат. Будучи переводчиком во время интервью Сталина председателю крупного американского объединения Рою Говарду, он сумел обратить на себя внимание вождя. Буллит дал ему негативную характеристику. Р. Келли подготовил меморандум о последствиях назначения К. Уманского в Вашингтон. Рузвельт поручил У. Муру собрать больше сведений о нем, заметив, что "нам не следует оставаться пассивными". 15 апреля Трояновский представил К.А. Уманского как своего советника Хэллу, Филлипсу и Муру. Они приняли его сдержанно. К Уманскому со стороны официального аппарата Вашингтона проявлялось настороженное отношение. В госдепартаменте его невзлюбили. Американские журналисты распространяли о нем нелестные отзывы. В целом отзыв Б.Е. Сквирского из США не мог не сказаться негативно на уровне работы полпредства. Трояновский лишился своего ближайшего помощника и вдумчивого советника, у которого были обширные связи и знакомства в правительственных и общественных кругах. Как дипломат он был осторожен в действиях. В сложные и особенно критические моменты полпред всегда обращался к Сквирскому за советом и рекомендациями. Трояновский относился к нему с глубоким уважением, прислушивался к его мнению. Нового советника, Уманского, предстояло еще узнать как человека и дипломата. А что в это же время происходило в американском посольстве в Москве? 16 февраля Буллит возвратился из отпуска. В США он находился несколько месяцев, по пути в Москву посетил Лондон, Париж, Брюссель, Берлин и Варшаву. Ему хотелось самому узнать о политической обстановке и настроении в политических кругах европейских столиц. 12 февраля Буллит навестил посла У. Додда, поделился своими соображениями о событиях в ближайшем будущем. Оценивая обстановку в Европе, он "резко осудил сотрудничество между Англией, Францией и балканскими странами, направленное на то, чтобы принудить Германию к более умеренной политике и сохранить мир в Европе"28. Германия, заявил он, в ближайшее время может быстро оккупировать Австрию и Чехословакию и "установить контроль над всей Европой". С таким суждением Додд не согласился, ибо это означало бы потерю позиций и влияния Великобритании в Европе. В ответ Буллит ответил: "наплевать" ей на Англию29. В обоснование своей точки зрения он сослался на мнение Ллойда Джорджа и лорда Лотиана — сторонников направления экспансии Германии против балканских стран. 16 февраля Буллит неофициально встретился с Литвиновым, а Трояновский с Хэллом. Нарком был любезен, внимателен и предупредителен, ожидая, вероятно, каких-либо новых предложений или идей от посла. Буллит, видимо, предположил, что Сталин дал указание Литвинову быть обходительным с американским послом. Но вряд ли так было на самом деле. Скорее, советское руководство, учитывая неблагоприятное развитие международных событий, особенно в Европе, ожидало конструктивных предложений от Америки, направленных на улучшение советскоамериканских отношений, сближение двух стран. Однако Буллит по приезде в Москву не затрагивал вопрос о состоянии американо-советских связей. Это означало, что переговоры Трояновского с Буллитом в ноябре прошлого года не принесли желаемых результатов. Такое мнение складывалось у руководства НКИД. Литвинов только что возвратился из Лондона и Парижа. Там он встречался со многими государственными деятелями, политиками и дипломатами. Касаясь международного положения Советского Союза, Литвинов сказал, что до сих пор Япония не выступила против СССР лишь потому, что ожидала атаки со стороны Германии, которая пока не в состоянии выступить против Чехословакии или какойлибо другой страны Центральной Европы или против Советского Союза. Он обратил внимание Буллита на то, что советско-французский пакт о взаимопомощи будет наконец-то ратифицирован палатой депутатов, хотя есть сомнения во французском сенате. После ратификации договора Гитлер немедленно введет свои войска в Рейнскую зону. Английское правительство, подобно Франции, отказалось от заключения договора с Советским Союзом. Оно ведет политику, которая во многом напоминает канун 1914 г. Зная повышенный интерес Буллита к вопросу о возможном нападении Германии на Советский Союз, Литвинов считал нужным еще раз напомнить о том, что он говорил послу в мае 1935 г. Нарком подчеркнул, что Германия может атаковать СССР только через Польшу. Через Литву и Латвию ей сделать это гораздо труднее, так как этот путь полностью закрыт военными приготовлениями со стороны СССР. Такая же примерно картина и на юге, где Чехословакия, Венгрия и Румыния не открыты для Германии. Советские войска готовы будут оказать ей сопротивление. Посол Буллит не согласился с Литвиновым, отметив, что министр иностранных дел Польши Ю. Бек заверил его, что в случае войны Польша постарается остаться насколько возможно нейтральной. В заключение Литвинов заявил Буллиту, что при нападении Японии на МНР советское правительство окажет Монголии военную помощь. Понимая последствия надвигавшихся потрясений, Литвинов обратил внимание Буллита на желательность объединения усилий СССР и США в столь неспокойное время и высказал опасения относительно возможности обострения отношений между Германией и Францией, а также указал на малую вероятность военных акций Японии против Советского Союза без Германии. Буллит немедленно информировал о содержании беседы Вашингтон и Токио30. 22 февраля, находясь под впечатлением от встречи со многими европейскими политиками и беседы с Литвиновым, Буллит отправил большое письмо (лично и секретно) президенту Рузвельту. Он отмечал, что англичане много говорят о неспокойной обстановке в Европе и, разумеется, по литике Британии. Они обсуждают альтернативу: ориентироваться ли им на вступление в будущем в войну с Германией или же позволить ей установить господство над Чехословакией, Австрией, Венгрией и Румынией. Посол выражал удивление, что старые антибольшевистские фанатики, подобно Уинстону Черчиллю, начинают даже проповедовать и высказывать идеи сближения с Советским Союзом. Касаясь Франции, он констатировал, что в ней поднимается волна настроений против вступления в войну с Германией, растет сопротивление в отношении ратификации франко-советского пакта о взаимопомощи, французы не хотят спасать ни Чехословакию, ни Советский Союз. В Варшаве министр Ю. Бек доверительно поведал Буллиту о намерении Польши не позволять ни Германии, ни Советскому Союзу нарушать ее границы. Зато он приветствовал бы установление Германией контроля над Австрией, Венгрией, предоставив Польше решить проблему Тишинского района31. Письмо свидетельствовало о повышенном интересе Буллита к вопросам будущей германской экспансии в восточном направлении. Его занимала мысль: насколько реально вооруженное столкновение Германии с Советским Союзом и в каких конкретных условиях это может произойти. Не в меньшей степени его интересовала и ситуация на Дальнем Востоке, откуда в Вашингтон приходили малоутешительные известия. 26 февраля в Токио произошел мятеж. Утром путчисты неожиданно напали на официальную резиденцию премьер-министра, ворвались в дома министра хранителя печати, генерального инспектора военного обучения, главного камергера двора и министра финансов и убили их. В стране временно замерла политическая и экономическая жизнь. Радио хранило молчание. Мятеж сначала вызвал некоторую растерянность представителей высшего военного командования. Между тем военный министр Кавасима Есиюки распространил по всей армии воззвание мятежников, но оно не было поддержано. Народ, узнавший о мятеже, также не поддержал его инициаторов, как и флот. 29 февраля главари путча были арестованы, а мятеж подавлен. Убийство ряда видных политических деятелей потрясло общество. Народ решительно осудил насилие и террор. Среди генералитета и офицерского корпуса произошел раскол. После мятежа была проведена чистка армии, уволено более трех тысяч человек. Токийский военный трибунал, проходивший при закрытых дверях, вынес 5 июля решение о казни 19 главарей мятежа и приговорил 70 участников к разным срокам каторжных работ. Генералы (Хаяси, Мадзаки, Араки, Киси, Уэда и Дзютици) подали прошение об отставке, считая себя ответственными за февральские события. Их отставка была принята, за исключением Терауци Дзюцити, который вошел в состав нового кабинета, сформированного Хирота Хиротакэ. Пришедшие к власти лидеры приняли широкую программу перевода экономики на военные рельсы. Возрос военный бюджет. Резко увеличились налоги. В январе 1936 г. японский генерал Суэтцуги потребовал от Америки и Англии признания японских требований по установлению паритета в соотношении флотов, в противном случае Япония покинет Лондонскую конференцию. Вашингтон немедленно отреагировал. Председатель сенатского комитета по иностранным делам К. Питтмэн подверг критике внешнюю политику Японии в Китае и ее позицию по морским вооружениям. В марте он вновь выступил с обвинениями в адрес Японии в связи с нарушением ею договора 9 держав по Китаю. Недовольство Вашингтона усиливалось открьгтьгми призывами в Токио к созданию более мощного флота, расширению экспансии в Китае и вытеснению оттуда западных держав и США. Поэтому Хэлл, выступая в марте на заседании бюджетной комиссии сената, с беспокойством заявил о нарастании напряженности в японо-американских отношениях. Количество неразрешенных вопросов между двумя странами, отметил он, увеличивается. Это объяснялось тем, что между Англией, США и Францией бьгл подписан новый договор о соотношении морских вооружений. Однако Япония и Италия отказались подчиняться прежним договорным ограничениям. Японцы покинули конференцию. Рузвельт потребовал ускорить реализацию военно-морской программы. События свидетельствовали о быстром нарастании напряженности в Европе и на Дальнем Востоке. Ситуация складывалась неблагоприятно для Советского Союза. 1 марта Сталин дал интервью Рою Говарду32, председателю американского объединения Скриппса — Говарда Ньюспейперс, который за несколько дней до этого (26 февраля) взял интервью у Гитлера. Газеты Скриппса—Говарда — самые влиятельные в Америке ("НьюЙорк Уолрд Телеграмм", "Кливленд Пресс", "Роки Маунтейн Ньюс", "Питтсбург Пресс", "Вашингтон Ньюс", "Цинциннати Пост" и другие) — служили интересам общества и корпорации. Тресту принадлежало 19 газет. Активное участие в организации и подготовке встречи с Говардом в Кремле принимал посол Буллит. Он формулировал вопросы, которые следовало бы поставить во время беседы, на чем акцентировать внимание. Время было неспокойное и неблагополучное в отношениях СССР и США. Прошло более двух лет, как Сталин принимал корреспондента газеты "Нью-Йорк Тайме" У. Дюранти в связи с установлением дипломатических отношений с США. Тогда им были даны ответы на многие вопросы и выражена надежда на сотрудничество и дружественное взаимопонимание между двумя странами. Но жизнь показала другое. Переговоры по многим вопросам оказались безрезультатными. В 1935 г. советско-американские отношения пережили две кризисные ситуации. Камнем преткновения явились долги и вопросы пропаганды со стороны Коминтерна. Целью интервью было разъяснение позиции правительства по ряду международных вопросов. В подготовке интервью приняло участие руководство НКИД, и в частности заведующий отделом печати К.А. Уманский. Он бьгл переводчиком Сталина. Интервью продолжалось необычайно долго — три с половиной часа. Сталину было задано много вопросов. Они касались международных отношений, мировой революции, положения Советского Союза и его внешней политики, советско-американских отношений. Официальный Вашингтон прежде всего интересовала позиция Советского Союза в случае нападения Японии на Монгольскую Народную Республику. Последовал ясный и недвусмысленный ответ: если Япония нападет на МНР, то СССР поможет республике отстоять свою независимость, как это уже было г. в 1921 Это заявление оказало большое влияние на руководителей Японии. При обсуждении вопроса о войне Сталин указал, что она может возникнуть неожиданно: в мире налицо два очага опасности для мира — на Дальнем Востоке и в центре Европы. Есть государства, которые намерены переделить сферы влияния, территории, источники сырья, рынки. Все это может привести к мировой войне. Ее возникновение предсказать точно невозможно. На вопрос Говарда о том, оставил ли Советский Союз планы произвести мировую революцию, Сталин ответил: "Таких планов и намерений у нас никогда не было"34. Подобная категоричность не соответствовала действительности. Общеизвестно, что идея мировой революции вынашивалась и открыто и неоднократно провозглашалась в документах Коминтерна и выступлениях руководителей советского государства на протяжении многих лет. Однако жизнь показала ее утопичность. Поэтому со словами Говарда, назвавшего эту идею "трагическим недоразумением", Сталин вынужден был согласиться35. Во время беседы много внимания было уделено советско-американским отношениям. Говард упрекнул Сталина в том, что советское правительство при обмене нот по вопросу о пропаганде обязалось не допускать образования или пребывания на своей территории каких-либо организаций, имеющих целью свержение или изменение силой политического или социального строя. Литвинов подписал такое письмо президенту Рузвельту, но оно оказалось несовместимо с намерениями Советского Союза. Говард имел в виду деятельность Коминтерна, состоявшийся в Москве летом 1935 г. VII конгресс, участие в его работе руководителей американской компартии. В этой связи правительство США, о чем говорилось ранее, вручило резкую ноту союзному правительству. Это привело к критическому состоянию советско-американских отношений. Говард, по словам Буллита, прямо сказал, что если это повторится вновь, тогда автоматически последует разрыв отношений36. Между собеседниками развернулась полемика. Сталин доказывал, что советское правительство выполняло взятые на себя обязательства. США предоставляют право политического убежища русским белогвардейским эмигрантам, которые выступают против СССР и призывают к свержению его правительства. Американские коммунисты действуют легально в США, выставляют своих кандидатов на выборах, организуют митинги, демонстрации, забастовки. По конституции политические эмигранты имеют право проживать на советской территории, им предоставляется право убежища. Соглашение Литвинова и президента Рузвельта о пропаганде — документ, предусматривавший развитие отношений между двумя государствами. Не следует расширительно толковать подписанное соглашение. Говоря о советско-американских отношениях, Сталин сказал: "Мы можем мирно сосуществовать, если не будем придираться друг к другу по всяким мелочам"