Фашисты - Майкл Манн
Октябрьское восстание не являлось революцией. Восставшим не хватало единого и четкого руководства. Исключение составляла Астурия; во всех остальных областях юные мятежники, которые пошли на поводу у собственной наивности и вняли речам Кабальеро, просто хаотично высыпали на улицы, не имея в достатке оружия, не пользуясь поддержкой масс, и их тут же арестовывали — точь-в-точь как революционеров НКТ. При всех отличиях астурийской ситуации, даже там рабочим не хватало ресурсов для военного наступления. При отсутствии внешней поддержки восстание было обречено. Прието признавал, что «эту катастрофу мы заслужили собственной глупостью» и что левые после этого стали вести себя сдержаннее. Число вспышек насилия пошло на спад; НКТ, ВСТ и коммунистические союзы перешли к сотрудничеству (Balcells, 1971; Forner Munoz, 1982). За несколько дней до военного мятежа Кальво Сотело признавал, что шансы левых провести восстание за последний год стремительно снизились (Payne, 1993: 352).
Агрессивными продолжали оставаться молодежные движения и уличные отряды, устраивавшие стычки местного масштаба против фашистской «Фаланги» и карлистов. Этим и объясняются обстоятельства большинства убийств, совершенных социалистами и коммунистами (данные см. в табл. 9.2). К концу 1935 г. мелкие группы социалистов, коммунистов и анархо-синдикалистов начали объединяться в импровизированные вооруженные отряды. Однако эта идея так и осталась в зачатке. Социалистическое движение не было готово оказать революционное сопротивление, хотя обстоятельства вскоре этого потребовали. Реакцией ВСТ на военный мятеж был лишь призыв устроить всеобщую забастовку. Предполагалось, что, лишив государство экономических сил, можно подорвать и его военную мощь.
Таким образом, на социалистах лежит троякая ответственность за крах республики. Во-первых, их идеология, напичканная понятиями классовой борьбы и революционными идеями, препятствовала трезвому восприятию политической ситуации, в которой, помимо классового самосознания, фигурировали и другие источники социальной идентичности. Таким образом, те, кто не разделял классовых воззрений, автоматически сбрасывались со счетов. Из марксизма социалистическая партия почерпнула идею о том, что только она одна есть легитимный представитель пролетариата. Партия избегала прочных политических союзов и не адресовала воззваний иным слоям, хотя только так можно было защитить республику. Отдельные реформисты охотно шли на компромисс с буржуазными республиканцами, но партия в целом не двигалась по их пути, кроме того, они не могли предложить никакой системы принципов, сравнимых с господствующими марксистскими. Дело не в какой-то особой слабости испанского социалистического крыла: большинство социалистов в то время наивно верили в свою избранность, в то, что лишь за ними будущее. В действительности, возвышенные марксистские принципы во многом мешали левым организовать дееспособные парамилитарные формирования. Во-вторых, после 1933 г. в партии произошел серьезный раскол, из-за которого невозможно было разработать сколько-нибудь целостную стратегию для республиканской власти, для борьбы с кризисом, для усмирения собственных сторонников (Preston, 1978; Julia, 1989; Macarro Vera, 1989). Кроме того, в 1936 г. социалисты-реформаторы в силу тех же причин не стали формально присоединяться к «Народному фронту». В-третьих, представители ультралевого меньшинства, занимавшие в партии ключевые посты, выступили против республиканцев и тем самым отпугнули многих центристов. В 1936 г. реформисты вернули влияние, но было уже слишком поздно. На фоне перечисленных недостатков социалистической партии рос и ширился военный заговор.
Хотя Линц, Пейн и Робинсон полагают, что партия была всецело привержена идее реализации социалистических идеалов демократическими средствами, я не стал бы утверждать этого с уверенностью. Реформистское крыло, как и прежде, выступало за компромисс с целью сохранения центристского правительства; марксистская фракция Бестейро поддерживала «буржуазный этап» революции. Кабальеристы, ультралевые, а также молодежные движения в большей мере несут ответственность за случившееся — аналогично их единомышленникам в остальной Европе. Именно они способствовали низвержению республики тем, что на словах призывали ко всеобщему восстанию, но в действительности не могли исполнить своей угрозы. Это понимали многие правые и военные. Правые лидеры неоднократно обсуждали с генералами идею военного вмешательства; генералы отвечали, что этот шаг не нашел бы серьезной поддержки ни в армии, ни в народе. Вероятно, у них был другой сценарий: спровоцировать левое восстание, которое будет изначально обречено на поражение. Лидер «автономных правых» Хиль-Роблес позже откровенно признавался:
Я задал себе такой вопрос: «Если я не войду в правительство, я подарю Испании три месяца спокойствия. А что будет, если мы туда войдем? Разразится ли революция? Лучше пускай она разразится прежде, чем наберет силу и сможет нас победить». Так мы и поступили: предвосхитили удар левых, встретили их лицом к лицу и безжалостно выкинули из власти.
Поскольку реальная политика (особенно в условиях кризиса) хаотична, эмоциональна и непредсказуема, я сомневаюсь в этих словах Роблеса и не верю, чтобы правые плели против левых такие маккиавеллиевские интриги. Однако заговоры правых отличались лучшей организацией, чем у левых. Кроме того, они предполагали решительную мобилизацию военной силы. Ответственность распределялась неравномерно — мы убедимся в этом, когда рассмотрим правое крыло.
РЕСПУБЛИКАНСКИЙ ЦЕНТР
Поиск демократических компромиссов в испанской политике всегда осуществлялся через центристские республиканские партии. Их маневры действительно приводили к смене власти в ту или иную сторону. Этих политиков можно с чистой совестью назвать умеренными: к политическим убийствам, данные по которым изложены в табл. 9.2, ни одно центристское движение не причастно. Центристы не устраивали серьезных беспорядков, не принимали активного участия в военном мятеже. Когда пришло время, большая часть центристов встала под республиканские знамена. Уникальность испанского сценария (по сравнению с остальными, изложенными в этой книге) заключается в том, что большинство буржуазных центристов никогда не предавали идеалы демократии, а, наоборот, продолжали за них бороться.
