А. Фурсов - De Secreto / О Секрете
Следили и за другими лицами, входившими в окружение писателя. В своем августовском интервью 1973 г., посвящённом вопросу «о стеснениях и преследованиях», которым он подвергался, Александр Исаевич прямо заявил: «Слежка доходит до того, что даже в отношении соприкасающихся со мною людей 5-е управление КГБ… и его 1-й отдел… дают письменные указания “выявлять посещаемые ими адреса”, т. е. спираль уже второго порядка»[419]. Об этом же позднее он писал в «Телёнке»: «Следило ГБ за приходящими ко мне, за уходящими, и с кем они там встречались дальше»[420]. Причём следили настолько бдительно, что некоторые встречи снимались на кинопленку. Так, когда в сентябре 1974 г. В.Н. Курдюмова вызвали на Лубянку, обнаружилось, пишет А.И. Солженицын, что там «отлично знали о нашей встрече в молочном магазине, даже фильм предлагали показать»[421].
КГБ использовал также систему прослушивания тех квартир, за которыми велось наблюдение. Причем если на счёт квартир В.Л. Теуша и Ю.Г. Штейна мы можем лишь строить предположения[422], то относительно квартиры Н.Д. Светловой на углу улицы Горького и Козицкого переулка имеются не только мемуарные[423], но и документальные свидетельства[424].
Ещё раньше, не позднее осени 1965 г., КГБ начал прослушивать квартиру научного руководителя Н.А. Решетовской профессора Н.И. Кобозева[425], которого А.И. Солженицын посещал по крайней мере на первых порах освоения московского пространства.
Имеются сведения, что прослушивали его и в Рязани[426].
По свидетельству Г. Вишневской, прослушивался и флигель на даче М.Л. Растроповича, в котором около пяти лет жил А.И. Солженицын[427]. «Они, — вспоминала певица, — во флигеле у Солженицына поставили передатчик», а «машина наблюдения постоянно стояла возле нашего забора, в ней всё время сидели четверо, не скрываясь»[428].
Как уже отмечалось, А.И. Солженицын использовал для хранения своих рукописей несколько десятков человек, а к его подпольной литературной деятельности было привлечено более ста человек. Вряд ли все они были конспираторами, но существовала и другая проблема — проблема осведомительства.
Существование в Советском Союзе системы осведомительства не нужно доказывать. Кого интересует эта тема, могу отослать к книгам Е. Альбац «Мина замедленного действия»[429], Ю. Щекочихина «Рабы ГБ»[430], Э.Ф. Макаревича «Политический сыск»[431] и «Секретная агентура»[432], «КГБ: вчера, сегодня, завтра»[433], к воспоминаниям Ф.Д. Бобкова[434].
«Что спецслужба без агентов? — пишет со знанием дела Эдуард Федорович Макаревич, — Ноль. Работа с агентурой — основа спецслужбы, они глаза и уши её, поставщики информации. В КГБ существовало понятие “силы и средства”. Под силой подразумевался оперативный состав, под средствами — агентурный аппарат»[435].
Политическая агентура в нашей стране появилась ещё до революции. И ещё до революции появились первые документы, регламентирующую агентурную работу[436].
Знакомство с подобными документами первых лет советской власти свидетельствует, что ЧК не только использовала, но и совершенствовала этот опыт[437]. К сожалению, за последующие годы удалось обнаружить лишь два подобных документа — это Приказ НКВД СССР № 00149 от 07.02.1940 г. «Об агентурно-оперативном обслуживании исправительно-трудовых лагерей-колоний НКВД СССР»[438] и «Положение об агентурном аппарате и доверенных лицах органов государственной безопасности СССР», утвержденное приказом Председателя КГБ СССР № 00140 от 4 июля 1983 г.[439]'.
На основании опубликованных данных можно утверждать, что для сбора информации КГБ использовал два источника: секретных агентов и доверенных лиц. Секретные агенты давали подписку о сотрудничестве и расписку о неразглашении, им присваивалась кличка, на каждого из них заводилось специальное дело[440].
В качестве доверенных лиц выступали лица, которые, контактируя с сотрудниками КГБ, делились с ними имевшейся у них информацией или же оказывали определённые услуги, но не выполняли специальных заданий, не ходили на конспиративные встречи и не имели кличек, на них не заводилось личное дело, иначе говоря, они не оформляли свои отношения с КГБ документально и сотрудничали с ним по мере необходимости[441].
Велика ли была численность агентов и доверенных лиц КГБ к началу перестройки?
По утверждению Ф.Д. Бобкова, один осведомитель КГБ приходился на 300 человек всего и 150 человек трудоспособного населения[442]. Это значит, что в стране насчитывалось от полумиллиона до миллиона внештатных сотрудников КГБ, 0,5–1 % всего и 1–2 % взрослого населения. Участковый инспектор Октябрьского РОВД города Пензы майор милиции А. Клочков называл иной показатель — один осведомитель на 200 человек всего и 100 — трудоспособного населения страны, соответственно 1,5–2 %[443], что даёт полтора миллиона человек. По некоторым данным, в ГДР и ЧССР «плотность агентуры» составляла один к ста, 1–2 %[444]. Е. Альбац утверждает, что с КГБ сотрудничало около 3 млн. человек, т. е. один сотрудник на сто человек всего и пятьдесят человек трудоспособного населения, 1–2 %[445]. Подобной же была «плотность агентуры» среди выселенных крымских татар[446]. Среди спецпоселенцев при И.В. Сталине она достигала пропорции один к пятидесяти, 1–2 %[447].
В этом отношении несомненный интерес представляют данные об агентурно-осведомительной сети среди трудпоселенцев на 1 декабря 1944 г. Из них явствует, что на 643 986 человек поселенцев приходилось 174 резидента (куратора), 561 агент и 12 590 осведомителей. Следовательно, один осведомитель приходился примерно на пятьдесят поселенцев, что даёт около 2 %. Если же брать только взрослое население, этот показатель будет выше примерно в два раза[448].
Когда я привёл эти цифры в разговоре с одним издателем, в прошлом работником КГБ, он заявил, что они, скорее всего, характеризуют численность агентуры без доверенных лиц.
Александр Исаевич утверждал, что по его статистике в городах вербовали каждого четвёртого[449].
Е. Альбац приводит утверждение бывшего полковника КГБ Ярослава Карповича, «всю жизнь проработавшего в идеологической контрразведке», будто бы с КГБ в той или иной форме сотрудничало «примерно 30 процентов взрослого населения»[450].
Когда ныне покойная античница Ирина Александровна Шишова, почти всю жизнь проработавшая в СПбИИ РАН, назвала кого-то из её коллег стукачом и предложила другому своему коллеге, долгое время близкому к руководству институтом, быть осторожнее с ним, тот ответил: «Ира, проще назвать, кто не стучит».
Ветеран КГБ Александр Кичихин заявлял, что с КГБ в разных формах сотрудничало «60–70 процентов населения страны»[451]
С.И. Григорьянц утверждает, что среди наиболее активной части советской интеллигенции степень плотности осведомителей с учётом доверенных лиц достигала 80 %[452]'.
В связи с этим заслуживает внимание утверждение знаменитой певицы Г.П. Вишневской, которая, по её собственному признанию, в своё время тоже попала в сети политического сыска и смогла выбраться из них только благодаря вмешательству одного из её поклонников — тогдашнего главы советского правительства Н.А. Булганина. По словам певицы, «через вербовку проходили все солисты Большого театра»[453].
Заслуживают доверия и приводимое Е. Альбац мнение, что с КГБ почти на сто процентов были связаны «кадровики», т. е. работники отделов кадров[454].
Если это не дезинформация, то объяснение, по всей видимости, следует искать в том, что в данном случае мы имеем дело с абсолютизацией плотности выборочных данных об осведомительстве в определённых слоях советского общества.
Рискну сформулировать следующий закон: показатель плотности осведомителей находится в обратной пропорциональной зависимости от близости к власти (экономической, политической, идеологической). Плотность сокращается по мере удаления от неё и возрастает по мере приближения к ней. Иначе говоря, по мере удаления от власти она стремится к нулю, по мере приближения к ней — к 100 %. Географические, этнические, политические и социальные особенности той или иной страны, того или иного региона, не отменяя самой закономерности, влияют только на количественные показатели.
