Энтони Бивор - Вторая мировая война
Положение тех мирных жителей, кто остался на захваченной немецкими войсками территории, было намного хуже. «С первого же дня оккупации, – сообщал позднее Особый отдел НКВД, – немцы приступили к уничтожению оставшихся в городе евреев, а также коммунистов, комсомольцев и лиц, подозреваемых в принадлежности к партизанам. Розыском евреев занимались в основном немецкая полевая жандармерия (Feldgendarmerie) и украинская вспомогательная полиция. Существенную роль сыграли также предатели из числа местного населения. Они обыскивали квартиры, подвалы, убежища и землянки, выявляя и убивая евреев. Коммунистов и комсомольцев разыскивала Geheime Feldpolizei (органы гестапо в вермахте), которым активно помогали изменники Родины… Отмечались также случаи зверских изнасилований немцами советских женщин».
Многие советские солдаты не выдерживали психологического напряжения страшных по накалу боев. Всего в период Сталинградской битвы за трусость и дезертирство было расстреляно 13 тыс. бойцов и командиров Красной Армии. Перед расстрелом приговоренным приказывали раздеться, чтобы пулевые отверстия в обмундировании не помешали ее повторному использованию. Солдаты называли девять граммов свинца, которые получал приговоренный к расстрелу, последним пайком от Советского государства. Те, кто закрывал глаза на попытку своего товарища дезертировать, сами подлежали аресту. 8 октября командование Сталинградского фронта доложило в Москву, что после введения жесткой дисциплины «пораженческие настроения почти устранены, а число случаев предательства сократилось».
Комиссары Красной Армии были особенно обеспокоены слухами о том, что немцы якобы позволяют русским перебежчикам возвращаться домой. Недостаток политической подготовки, докладывал в Москву один из политработников высокого ранга, «используют немецкие агенты, которые ведут свою подрывную работу среди наших бойцов и командиров, пытаясь подбить неустойчивых солдат к дезертирству, особенно тех, чьи семьи остались на территории, временно оккупированной фашистами». Тоскующие по дому украинцы – часто беженцы от немецкого наступления, которых призывали в армию прямо с дороги, одевали в военную форму и отправляли на фронт – по всей видимости, были наиболее чувствительны к такой пропаганде. У них не было никаких известий о судьбе семьи и о том, что происходит дома.
Политотдел указывал на тот факт, что лишь 52 процента солдат 62-й армии были русскими по национальности, что отражало многонациональный характер СССР. Чуть более трети солдат и офицеров армии Чуйкова составляли украинцы. Среди остальных были казахи, белорусы, евреи (официально определявшиеся как нерусские), татары, узбеки и азербайджанцы. От массово призванных выходцев из Средней Азии советское командование ожидало слишком многого. Эти люди никогда не сталкивались с современной военной техникой. «Им трудно что-либо понять, – сообщает русский лейтенант, принявший командование пулеметным взводом, – и с ними очень трудно служить». Большинство прибывали абсолютно неподготовленными, и сержанты и офицеры должны были обучать их даже обращению с винтовкой.
«Потом перебросили нас из-за огромных потерь во второй эшелон, – вспоминает один солдат, крымский татарин по национальности, – пришло пополнение: узбеки, таджики – все в папахах, тюбетейках, прямо на передний край так пришли. А немец нам в рупор по-русски кричит: «Где вы таких дикарей раздобыли?«»
Советская пропаганда для солдат на передовой была грубой, но, вероятно, эффективной. В газете Сталинградского фронта изображена была испуганная девушка со связанными руками и ногами. «Что если твоя любимая связана фашистами? – гласила подпись. – Сначала ее зверски изнасилуют, а потом бросят под танк. Вперед, воин! Стреляй по врагу! Не дай насильнику надругаться над твоей любимой!» Они страстно верили в лозунг пропаганды: «Для защитников Сталинграда на другом берегу Волги земли нет».
В начале сентября немецкие офицеры заявили своим солдатам, что Сталинград скоро падет, и это будет означать конец войне на Восточном фронте или шанс отпуска на родину, по крайней мере. Когда войска Четвертой танковой армии соединились с Шестой армией Паулюса, кольцо окружения вокруг Сталинграда замкнулось. Все знали, что дома, в Германии, ждут сообщений о победе германского оружия. Прибытие 13-й гвардейской дивизии Родимцева и неудача при попытке захватить дебаркадеры в центре города воспринимались как временные затруднения. «Со вчерашнего дня, – писал домой военнослужащий 29-й немецкой мотострелковой дивизии, – знамя Третьего рейха развевается в центре города. И центр, и район вокзала в наших руках. Вы не можете себе представить, как мы приняли это известие». Советскую атаку с севера по левому флангу немцы отразили с большими потерями для атакующих. 16-я немецкая танковая дивизия, расположив свои танки на противоположном склоне, подбивала советские машины, которые переваливали через вершину холма. Победа казалась неизбежной, но с первыми морозами в головах некоторых немцев стали появляться сомнения.
Вечером 16 сентября секретарь Сталина, войдя в кабинет советского вождя, молча положил на его стол запись перехваченного немецкого радиосообщения. В нем утверждалось, что Сталинград захвачен, и Россия разрезана на две части. Сталин подошел и посмотрел в окно. Потом позвонил в Ставку, приказал связаться с Еременко и Хрущевым и потребовать точного и правдивого доклад о сложившемся положении. На самом деле наиболее критический момент в битве за Сталинград уже миновал. Чуйков начал переправлять с левого берега новые подкрепления, чтобы восполнить страшные потери. Советская артиллерия, сосредоточенная на левом берегу, также все более искусно наносила удары по немецким войскам. И 8-я советская воздушная армия начала посылать в бой все больше самолетов против сил люфтваффе, хотя экипажам по-прежнему недоставало уверенности в себе. «Наши летчики чувствуют себя трупами еще тогда, когда взлетают, – признавал один из командиров истребительной авиации. – Именно отсюда наши потери».
Чуйков придерживался тактики игнорирования приказов Сталинградского фронта, требовавших начать крупное контрнаступление. Он знал, что не может позволить себе больших потерь, связанных с таким контрнаступлением. Вместо этого он полагался на «волнорезы», используя укрепленные дома как опорные пункты и скрытые в руинах противотанковые орудия, чтобы дробить немецкие атаки. Он придумал термин «Сталинградская академия уличных боев» для обозначения ночных рейдов боевых разведотрядов, вооруженных автоматами, гранатами, ножами и даже саперными лопатками. Они нападали на врага через подвалы и канализацию.
Продолжающиеся днем и ночью бои шли в разрушенных домах, перемещаясь с этажа на этаж. Сражающиеся группы, находясь на разных этажах в руинах дома, стреляли и бросали гранаты через отверстия в полу, оставленные бомбами и снарядами. «В уличных боях удобней автомат, – вспоминает один из участников боев. – Немцы часто бросали в нас гранаты, а мы в ответ бросали эти же гранаты. Город был очень сильно разрушен. Мне приходилось ловить немецкие гранаты и бросать их обратно, до земли они часто не долетали, а взрывались в воздухе. Мой взвод должен был защищать один дом и почти все мы находились на крыше. Немцы проникали на первые этажи, а мы по ним стреляли».
Серьезной проблемой было снабжение боеприпасами. «Боеприпасы, доставленные ночью, не забираются вовремя представителями 62-й армии, ответственными за снабжение, – доносил Особый отдел НКВД. – Они выгружаются на берег, а затем часто взрываются в результате вражеских артобстрелов в течение дня. Раненых не эвакуируют до вечера. Тяжелораненые не получают медицинской помощи. Они умирают, а их трупы не убирают. Машины едут прямо по ним. Врачей нет. Раненым помогают местные жительницы». Даже если они выживали при переправе через Волгу и попадали в полевые госпитали, их перспективы были не особенно обнадеживающими. Ампутации выполнялись поспешно. Многих раненых эвакуировали санитарными поездами в Ташкент. Один солдат вспоминал, что в его палате, где лежали четырнадцать солдат из Сталинграда, всего у пяти был «полный набор конечностей».
Немцы, в ужасе от того, что потеряли свое преимущество маневренности, назвали эту новую форму ведения боевых действий Rattenkrieg, «крысиной войной». Их командиры, потрясенные откровенной дикостью происходящих сражений, в которых немецкие потери возрастали со страшной скоростью, чувствовали, что их вынуждают возвращаться к тактике Первой мировой войны. Они пытались отвечать вылазками штурмовых отрядов, но их солдаты не хотели воевать ночью. А часовые, страшившиеся самой мысли о том, что солдаты-сибиряки подкрадутся и захватят их в качестве «языков», пугались малейшего звука и в панике начинали палить в темноту. Расход боеприпасов Шестой армии только в сентябре превысил двадцать миллионов патронов. «Немцы стреляют, не жалея патронов и снарядов, – доносил Особый отдел НКВД в Москву. – Их полевые орудия могут стрелять по одному человеку, а мы жалеем пулеметной очереди». Тем не менее, немецкие солдаты писали домой о голодном пайке и жаловались, что страдают от голода. «Вы не можете себе представить, что я здесь испытываю, – пишет один из них. – Вчера пробегали мимо собаки. Я выстрелил, но пес, которого я убил, оказался очень тощим».
