Энтони Бивор - Вторая мировая война
Площадь территорий, оккупированных Третьим рейхом, достигла максимума. Немецкие войска были разбросаны на просторах от Волги до Атлантического побережья Франции, и от мыса Нордкап до Сахары. Но теперь Гитлер был одержим идеей захвата Сталинграда, главным образом потому, что город носил имя Сталина. Берия отзывался о сражении как о «противостоянии двух баранов», поскольку оно стало вопросом престижа для обоих лидеров. Гитлер прежде всего ухватился за идею символической победы под Сталинградом взамен надвигающейся неудачи в овладении нефтяными месторождениями Кавказа. Вермахт действительно достиг «кульминационной точки»: его наступление выдохлось, немецкие войска уже были не в состоянии отражать новые атаки противника.
Тем не менее, в глазах встревоженного мира не было такой силы, которая была бы способна остановить немецкое продвижение на Ближний Восток как с Кавказа, так и из Северной Африки. Американское посольство в Москве в любой момент ожидало падения СССР. В том году, когда союзников постиг целый ряд катастроф, мало кто был в состоянии осознать, сколь опасно далеко друг от друга были разбросаны силы вермахта. И мало кто понимал, насколько полна решимости нанести ответный удар казалось бы разбитая Красная Армия.
Как только 62-я армия отошла на окраину города, генерал-полковник Еременко, командующий Сталинградским фронтом, и член Военного совета Хрущев вызвали на свой новый КП, расположенный на восточном берегу Волги, генерал-майора Василия Чуйкова. Он должен был принять командование 62-й армией в Сталинграде.
«Товарищ Чуйков, – обратился к нему Хрущев, – как вы понимаете вашу задачу?» – «Клянусь: или умру в Сталинграде, или отстою его», – ответил Чуйков. Еременко и Хрущев подтвердили, что он правильно все понял.
Чуйков, с волевым русским лицом и копной волнистых волос, оказался суровым командиром, готовым ударить или застрелить любого офицера, не выполнившего свой воинский долг. В обстановке ширившейся паники и неразберихи он, пожалуй, оказался лучшим, кому можно было поручить выполнение предстоящей задачи. Стратегический гений в Сталинграде был ни к чему – необходима была, скорее, крестьянская смекалка и беспощадная решимость. Немецкая 29-я моторизованная дивизия, достигнув Волги на южной окраине города, отрезала 62-ю армию от соседней 64-й армии под командованием генерал-майора Михаила Шумилова. Чуйков знал, что должен держаться, изматывая немцев, невзирая ни на какие жертвы. «Время – это кровь», – с жестокой ясностью выразился он позднее.
Чтобы исключить участившиеся попытки войск бежать через Волгу, Чуйков приказал полковнику Сараяну, командиру 10-й стрелковой дивизии НКВД, разместить заслоны во всех местах возможной переправы и расстреливать дезертиров на месте. Он знал, что боевой дух его войск сильно упал. Даже один из политруков неосторожно записал в своем дневнике: «Никто не верит, что мы удержим Сталинград. Не думаю, что мы когда-нибудь сможем разбить немцев». Полковник Сараян был возмущен, когда Чуйков приказал остальным его подразделениям занять оборону рядом с регулярными частями Красной Армии и выполнять все его приказы. Части НКВД никогда не подчинялись армейским офицерам независимо от их званий, но Чуйков знал, что в этот момент он может противостоять любым угрозам со стороны НКВД. Сейчас ему нечего было терять. В его армии осталось всего 20 тыс. бойцов, у него было менее шестидесяти танков, многие из которых были повреждены. Эти танки отбуксировали на огневые позиции и там врыли в землю, превратив в неподвижные огневые точки.
Чуйков уже почувствовал, что немецким войскам не нравится ближний бой и рукопашные схватки, поэтому он старался держать свой передний край как можно ближе к противнику. Такое небольшое расстояние между передовыми советских и немецких войск не давало возможности люфтваффе бомбить позиции 62-й армии, так как слишком высок был риск того, что немецкие бомбардировщики попадут по своим же солдатам. Впрочем, разрушения, уже нанесенные городу немецкими бомбежками, и стали самым большим преимуществом защитников Сталинграда. Город, превращенный авиацией Рихтгофена в руины, стал лабиринтом смерти для его соотечественников. Чуйков также принял правильное решение, оставив тяжелую и среднюю артиллерию на восточном берегу Волги, чтобы обстреливать через реку крупные сосредоточения немецких войск, готовящихся к атаке.
Первое масштабное немецкое наступление на город началось 13 сентября, на следующий день после того, как Гитлер заставил Паулюса назвать дату взятия Сталинграда. Паулюс, страдавший нервным тиком и хронической дизентерией, решил, что его войска справятся с задачей за двадцать четыре дня. Немецкие офицеры убеждали солдат, что те смогут прорваться к самому берегу Волги одним последним могучим рывком. Эскадрильи люфтваффе Рихтгофена уже начали бомбардировку. В основном это были пикирующие с воем Ю-87. «Над нами пролетела большая группа пикирующих бомбардировщиков, – писал ефрейтор 389-й пехотной дивизии, – и невозможно было поверить, что после их налета на советских позициях хотя бы мышь осталась живой». Тучи пыли от разбитой каменной кладки смешивались с черным дымом горящих зданий и нефтехранилищ.
Чуйков, не защищенный от атак с воздуха в своем штабе, расположенном на Мамаевом кургане, не мог выйти на связь с командирами дивизий, поскольку после бомбежки были повреждены все телефонные линии. Ему пришлось вместе со всем своим штабом, согнувшись в три погибели, перебежками добираться до землянки, вырытой на берегу реки Царица. Хотя большинство немецких атак, в результате отчаянного сопротивления советских войск, в тот день и были отбиты, но 71-й немецкой пехотной дивизии все же удалось прорваться в центр города. Еременко не мог не проинформировать об этом Сталина по телефону, как раз когда тот проводил совещание с Жуковым и Василевским. Сталин тут же приказал, чтобы 13-я гвардейская дивизия под командованием генерал-майора Александра Родимцева, героя Гражданской войны в Испании, переправилась через Волгу и с ходу вступила в бой с наступающими немецкими частями в центре городе.
Два стрелковых полка дивизии НКВД Сараяна сумели сдерживать натиск немецкой 71-й дивизии на протяжении всего дня 14 сентября и даже отбили у немцев центральный железнодорожный вокзал. Гвардейцам Родимцева это дало возможность начать той же ночью переправу через Волгу на гребных лодках, полубаркасах, шлюпках и рыбацких шаландах. Эта переправа под шквальным огнем противника была долгой и страшной, так как ширина Волги под Сталинградом достигает 1300 м. Подплывая к правому берегу, сидевшие в первых лодках бойцы Родимцева могли видеть на высоком берегу реки, нависающем над ними, силуэты немецких пехотинцев, вырисовывающиеся на фоне пылающих зданий. Высадившись на берег, советские солдаты сразу же бросались в атаку, вверх по крутому склону. У них даже не было времени примкнуть штыки. Соединившись с бойцами НКВД, ведущими бой левее места высадки, гвардейцы Родимцева оттеснили немцев. По мере того как все больше бойцов дивизии высаживалось на берег, подразделения Родимцева стали пробиваться вперед к железной дороге у подножия Мамаева кургана, где кипел ожесточенный бой за эту высоту 102. Захвати ее немцы, их артиллерия смогла бы уничтожить все переправы через реку. Мамаев курган будут обстреливать из всех видов артиллерийских орудий на протяжении трех месяцев, и тела только вчера похороненных там солдат будут выброшены вновь из этой многострадальной земли взрывами очередного артиллерийского обстрела.
Многие сотрудники НКВД из тех, кто оказался на передовой, не выдерживали подобного накала. Особый отдел докладывал, что «с 13-го по 15-е сентября заградотряд 62-й армии задержал 1218 солдат и офицеров, из которых 21 расстрелян, десять арестованы, а остальные возвращены обратно в свои части. Большинство задержанных – бойцы и командиры 10-й дивизии НКВД».
«Сталинград выглядит, как кладбище или огромная свалка, – записал в своем дневнике один из красноармейцев. – Весь город и окраины абсолютно черного цвета, словно вымазаны сажей». Различия в обмундировании сражающихся с обеих сторон были теперь с трудом заметны, настолько их форма пропиталась грязью и пылью. Зловоние разлагающихся в руинах тел смешивалось со смрадом экскрементов и запахом раскаленного железа. И почти всегда дым и пыль были настолько густыми, что даже солнца не было видно. По меньшей мере, 50 тыс. мирных жителей (в одной из сводок НКВД названа цифра 200 тыс.) не удалось переправиться на другой берег Волги, поскольку преимущество к этому времени отдавалось эвакуации раненых. Эти люди ютились в подвалах разрушенных зданий, голодая и страдая от жажды, в то время как над их головами продолжалось сражение, а земля дрожала от взрывов.
Положение тех мирных жителей, кто остался на захваченной немецкими войсками территории, было намного хуже. «С первого же дня оккупации, – сообщал позднее Особый отдел НКВД, – немцы приступили к уничтожению оставшихся в городе евреев, а также коммунистов, комсомольцев и лиц, подозреваемых в принадлежности к партизанам. Розыском евреев занимались в основном немецкая полевая жандармерия (Feldgendarmerie) и украинская вспомогательная полиция. Существенную роль сыграли также предатели из числа местного населения. Они обыскивали квартиры, подвалы, убежища и землянки, выявляя и убивая евреев. Коммунистов и комсомольцев разыскивала Geheime Feldpolizei (органы гестапо в вермахте), которым активно помогали изменники Родины… Отмечались также случаи зверских изнасилований немцами советских женщин».
