Герберт Уэллс - Очерки истории цивилизации
Еще несколько лет — и на императорский престол взошел Константин Великий, сначала как соправитель (306), а затем как единоличный правитель, и самые худшие испытания для христиан останутся в прошлом. Если христианство было мятежной и деструктивной силой в отношении языческого Рима, внутри своего сообщества оно было силой объединяющей и организующей. На этот факт не мог не обратить внимание гений Константина. Дух Иисуса, несмотря на все догматические раздоры, нес взаимопонимание христианским общинам по всей Империи и далеко за ее пределами. Новая вера шла к варварам, преодолевая все границы, в Персии и Центральной Азии у нее также были последователи. Только христианская вера могла дать надежду на нравственную сплоченность, и Константин сумел разглядеть это в нагромождении ограниченности, корысти и карьеризма, среди которого ему предстояло править. Она, и только она, имела все средства и все возможности собрать воедино волю народа, без которой Империя расползалась на части, как истлевший лоскут.
В 312 г. Константину пришлось сражаться за Рим и за свое положение с Максенцием. Он первым приказал изобразить крест на своих знаменах и щитах и во всеуслышание объявил, что Бог христиан сражался за него и даровал ему полную победу в битве у Мильвиева моста возле Рима. Этим шагом он отрекся от всех тех претензий на божественность, которые тщеславие Александра Великого впервые принесло в западный мир. Под рукоплескания и с энергичной поддержкой христиан он стал монархом еще более абсолютным, чем даже Диоклетиан.
Еще через несколько лет христианство стало официальной религией Империи, а в 337 году, уже на смертном одре, Константин принял крещение.
Константину Великому принадлежит в истории место не менее значимое, чем Александру Македонскому или Октавиану Августу. О его характере и личной жизни нам известно очень мало: современные ему историки не сохранили для нас живых, личных подробностей о нем. Мы можем лишь прочесть, как поносили его враги, сравнив это с неприкрыто льстивыми панегириками. Но никто из писавших о нем не дает нам живого портрета, Константин для них — символ, знак своей эпохи. Враждебный ему Зосим[45] утверждает, что Константин (как и Саргон I) был незаконнорожденным — его отец был знатным полководцем, а мать, Елена, содержала постоялый двор в Нише. Гиббон, однако, придерживается мнения, что он родился в законном браке.
Как бы то ни было, его рождение не давало ему никаких преимуществ, и только талант Константина проложил ему путь наверх. Он был малограмотен, греческий знал плохо или даже совсем его не знал. По всей видимости, он действительно изгнал своего старшего сына Криспа и приказал казнить его по наветам мачехи, Фаусты. Но, как сообщается, когда впоследствии он убедился в невиновности Криспа, приказал казнить и Фаусту — по одной версии, ее заживо сварили в ее ванне, а по другой — раздели и бросили на растерзание диким зверям в безлюдных горах. Впрочем, есть вполне заслуживающие доверия документы, утверждающие, что она пережила своего мужа-императора. Но даже если ее и казнили, три ее сына вместе с двумя племянниками все равно были объявлены наследниками Константина.
Если личность Константина Великого для нас остается словно скрытой за дымкой столетий, если обстоятельства его домашней жизни не говорят ни о чем, кроме какой-то смутной трагедии, мы все же можем догадаться о том, чем жил и о чем думал этот человек. Это была очень одинокая жизнь, особенно в последние его годы. Константин Великий был более самодержцем, чем кто-либо из императоров до него, но можно понять это и так, что у него было меньше совета и помощи. Класс людей, надежный и думающий о благе общества, не сохранился; ни сенат, ни собрания не разделяли и не развивали планов императора. Насколько глубоко он понимал уязвимость своей Империи для внешних вторжений, насколько ему был очевиден ее окончательный крах, который приближался, мы можем только догадываться. Константин сделал своей фактической столицей Никомедию в Вифинии, Константинополь за Босфором еще строился, когда он умер. Как и Диоклетиан, он, должно быть, понимал, насколько непрочны внешние границы его владений, поэтому он пристально следил за тем, как обстоят дела за их рубежами, особенно на территориях нынешних Венгрии, Южной России и Черноморского региона. Константин реорганизовал бюрократическую машину Империи, написал для Империи новые законы и постарался установить династию.
Он без устали трудился над переустройством своей державы; с хозяйственным упадком он пытался справиться, насаждая своего рода кастовую систему. В этом он продолжил работу своего великого предшественника Диоклетиана. Он попытался превратить крестьян и мелких земледельцев в подобие касты, запретив им оставлять свои земельные участки. Фактически он сделал попытку превратить их в крепостных. Приток рабов за счет захвата новых земель, как прежде, прекратился: Империя теперь была не агрессором, но сама вынуждена была отражать агрессию. Константин пытался найти выход из этого положения с помощью крепостного хозяйствования. Его созидательные усилия потребовали и беспрецедентно тяжелых налогов. Все это говорит об одиноком и мощном уме, способном управлять людьми и народами. Константин первым понял очевидность того, насколько необходима его Империи объединяющая моральная сила, если он хочет удержать ее от развала. Именно в этом и заключается его неповторимая роль в истории.
После того как он обратился к христианству, он осознал, сколь непримиримы теологи в своих раздорах. Император приложил огромные усилия, чтобы сгладить эти противоречия, чтобы общество получило цельное и гармоничное учение. По его инициативе в 325 г. в Никее, небольшом городке в Вифинии, был проведен всеобщий церковный собор. Церковный историк Евсевий[46] оставил нам любопытное описание этого странного собрания, где председательствовал сам император, хотя он еще даже не был крещен. Это был его не первый церковный собор: он уже председательствовал (314) на подобном собрании в Арле.
Константин занял свое место на золотом троне посреди зала собрания в Никее. Учитывая, что он плохо понимал греческий, можно предположить, что его роль сводилась лишь к наблюдению за неистовыми гримасами и жестами выступавших, за интонацией их возбужденных речей. Собрание проходило бурно. Когда слово взял старый ересиарх Арий, святитель Николай ударил его по лицу, а затем многие стали выбегать из зала, деланно затыкая пальцами уши, словно не в силах выносить тех ересей, которые изрекал старик. Поневоле представляешь себе, как великий император, глубоко обеспокоенный судьбой своей Империи и твердо решивший покончить с церковными раздорами, склоняется к переводчикам с вопросом, что же означают все эти крики.
Взгляды, которые возобладали в Никее, нашли свое отражение в Никейском Символе Веры, формулировки которого были строго троичны, и сам император поддержал позицию тринитариев. Но впоследствии, когда Афанасий слишком серьезно взялся за Ария, он изгнал Афанасия из Александрии, а когда Александрийская церковь отлучила Ария, он заставил вернуть его в лоно церкви.
Эта дата, 325 год, очень удобна для нашей истории. Это дата первого всеобщего, Вселенского собора всего христианского мира (на соборе в Арле была представлена лишь западная его часть). Она знаменует вхождение западного общества в эпоху христианской церкви и христианства, как они понимаются в наши дни. На этом первом Вселенском соборе было дано точное определение христианского вероучения в Никейском Символе Веры.
Здесь необходимо остановиться на глубоких различиях между этим окончательно сложившимся христианством Никеи и учением Иисуса из Назарета. Все христиане полагают, что последнее полностью содержится в первом, но этот вопрос вне нашей компетенции. Что совершенно очевидно, так это то, что учение Иисуса из Назарета было профетическим учением нового типа, берущее свое начало от еврейских пророков. Оно не было жреческим, оно не имело освященного храма и алтаря. У него не было ритуалов и церемоний. Его подношением Богу было «сердце сокрушенное и смиренное». Его единственной организацией были странствующие проповедники и основной функцией — распространение учения.
Но полностью оперившееся христианство IV в., хоть оно и сохранило своим ядром учение Иисуса в Евангелиях, было по сути религией жреческого типа, знакомого миру уже тысячи лет. Центральным звеном его тщательно разработанного ритуала был алтарь, а основным богослужебным действием — жертвоприношение, или месса, которую совершал священнослужитель. Оно быстро обрастало разветвленной организацией дьяконов, священников и епископов.
Но если христианство и приобрело чрезвычайное внешнее сходство с культами Сераписа, Амона или Бела-Мардука, нам следует помнить, что у его священнослужителей были существенно новые черты. В христианстве не имелось изображений Бога, которым приписывали божественное происхождение, как у жречества прежних времен. Не было, как раньше, главного храма, в котором обитало божество, — Бог христиан был везде. У него не было священных мест или священных рощ. Все его алтари были посвящены невидимой Троице. Даже в его наиболее архаичных аспектах было в христианстве что-то совершенно новое.
