Барбара Такман - Загадка XIV века
Герцог установил в своей церкви только что изобретенный педальный орган и купил за четыре ливра новый жакет своему талантливому корнетисту, чтобы музыкант достойно исполнил соло перед Карлом V. Для устранения последствий обжорства и склонности к апоплексии он растирал золото и жемчуг и смешивал их в слабительный порошок. Любимым времяпрепровождением герцога была игра в кости. В одной игре в компании с рыцарями он поставил на кон за сорок франков свои коралловые четки. Герцог постоянно переезжал из одного замка в другой вместе с лебедями, медведями и гобеленами, а его художники возили неоконченные работы, чтобы завершить их в другом месте. Герцог принимал участие в местных процессиях и паломничествах, посещал монастыри, осенью праздновал окончание виноградного сезона, а в июне как-то раз послал герцогине молодой горох, вишню и 78 спелых груш. Он коллекционировал собак и все время искал новых, сколько бы их у него ни было. Когда он услышал о необычной разновидности борзой в Шотландии, то добился от Ричарда II безопасного проезда для своих курьеров, чтобы те добрались туда кружным путем и привезли ему пару собак.
Средства на потакание своим вкусам он вытягивал из населения Оверни и Лангедока, когда там наместничал, и налоги у него были самыми высокими во всей Франции, а потому вызывали ненависть, вылившуюся в восстание в Монпелье и отставку Беррийского с поста наместника. В 1383 году, после восстания тюшенов, когда он снова стал правителем вместо Анжуйского, герцогу представилась выгодная возможность. Вместо того чтобы казнить лидеров восстания, он продавал прощения и наложил на общины огромный штраф в восемьсот тысяч золотых франков, что четырежды превышало весь «кошт», собранный Лангедоком для выкупа Иоанна II. Эту сумму рассчитывали взимать с помощью беспрецедентного подымного налога, равнявшегося двадцати четырем франкам. Нераскаявшийся герцог Беррийский еще тридцать лет кидался деньгами, пока не разорил свои владения и не умер в 1416 году в возрасте 76 лет.
Когда его ждали на Шельде, ему было сорок шесть. Это был тщеславный любитель удовольствий, упрямая жертва лизоблюдов и прихлебателей, человек, некрепкий духом, со средними умственными способностями, избавленный от вульгарности лишь благодаря своей любви к красоте. Возможно, эта страсть была реакцией на собственную грубую внешность, которую он даже подчеркивал: его курносое лицо мелькает на посуде, печатях, камеях, гобеленах, алтарных покрывалах, витражах, часословах. По слухам, герцог хотел окружить себя исключительно курносыми придворными.
Герцог не появился на Шельде до 14 октября. К этому времени дни становились все короче и холоднее, а Ла-Манш — все неспокойнее. К тому же в середине сентября был уничтожен передвижной город. Он направлялся из Руана на Шельду, погруженный на 72 судна, и тут конвой был атакован английской эскадрой, вышедшей из Кале. В результате англичане захватили три французских корабля вместе с главным мастером, отвечавшим за постройку передвижного города. Два французских корабля оказались слишком большими и не могли войти в Кале, так что их отбуксировали в Англию, а секции передвижного города выставили в Лондоне, и лондонцы взирали на них со страхом и радостью. Для французов это была огромная потеря.
Монах из Сен-Дени, веривший в приметы, сообщает об огромных стаях ворон, якобы несших зажженные угли и сбросивших их на соломенные крыши сараев, а также о страшном шторме — в его хронике такие штормы регулярно возникают в смутные моменты истории: в данном случае шторм вырвал с корнем самые высокие деревья, а молния уничтожила церковь. В тот день, когда наконец-то приехал герцог Беррийский, природа, «похоже, разгневанная задержкой», подняла на море волны, «подобные горам», и корабли бились, точно скорлупки; вслед за бурей полили дожди — казалось, Бог посылает новый Потоп. Многие припасы, готовившиеся к отгрузке, были уничтожены.
Три недели прошли в бездействии. В ноябре капитаны ста пятидесяти французских кораблей представили перечень причин, по которым выход в море теперь невозможен. «По правде сказать, море проклято; ночи слишком длинные; слишком темно (далее длинный перечень пунктов); слишком холодно; слишком много дождей; нам нужна полная луна; нужен ветер; английское побережье слишком опасно; у нас слишком много старых кораблей и слишком много маленьких кораблей, мы боимся, что маленькие корабли могут быть потоплены большими кораблями…» Монотонный печальный перечень оправдывал уже принятое решение.
Огромное предприятие с вложенными в него средствами в виде кораблей, оружия, людей, денег и провизии было отложено, по крайней мере, на зиму. Многолюдную армию распустили, скоропортящуюся еду продали фламандцам по сниженным ценам, остатки передвижного города король отдал герцогу Бургундскому, и тот использовал их для строительства в своих владениях. На другом берегу канала англичане праздновали победу.
То, что герцог Беррийский не хотел плыть в Англию и вообще не желал этой экспедиции, понимали уже в то время. Обе стороны все чаще задумывались о мирных переговорах, хотя партии войны в обеих странах этому сопротивлялись. Больше всего хотели покончить с «бесполезной войной» люди меркантильные, то есть деловые, а также те, кто сознавал, что война заводит в тупик: они выступали за мир и утверждали, что это — шаг на пути окончания раскола и объединения двух христианских королей против турок. Разделял ли эти мысли герцог Беррийский или нет, неизвестно, но он явно беспокоился из-за денег, которые отнимала война, и общался с герцогом Ланкастерским, выступавшим за мир с Францией, поскольку война мешала его амбициозным планам в Кастилии. Под предлогом мирных переговоров герцог Беррийский и Ланкастер встретились в начале года, и оба остались довольны свиданием. Спустя год вдовый герцог Беррийский стал свататься к дочери Ланкастера, впрочем, дело ничем и не закончилось.
Филипп Смелый, даже рискуя оставить королевство на своего брата, мог бы уплыть без него, соответствуй воля Филиппа гордому девизу, начертанному на флаге, что развевался на мачте его корабля. Однако Филипп боялся, что без него во Фландрии начнется восстание. Флаги, провозглашавшие «Я не жду», были спущены, и Филипп стал ждать. Королевский совет тоже испытывал сомнения в военном успехе. Задолго до ворон-поджигательниц сараев и шторма, выворачивавшего деревья, пришел доклад из Авиньона, в котором сообщалось о бурных спорах — надо ли королю начинать вторжение или нет.
Решающим фактором, скорее всего, оказались сомнения, одолевшие, что называется, у кромки воды. Сомнительной представлялась уже переправа через Канал, тем более что в конце года там дули сильные западные ветры. Перед лицом такой опасности потенциальные «оккупанты», совершавшие столь грандиозные приготовления, как в 1386 году, невольно отступали; это случилось и с Наполеоном, и с Гитлером. В ходе войны XIV века англичане договаривались о плацдарме во Фландрии, Нормандии или Бретани или высаживались в собственных портах в Кале и Бордо. У французов таких преимуществ не было, а потому они совершали лишь карательные набеги без какой-либо попытки удержать территорию противника. В период между 1066 и 1944 годами успешного вторжения ни с той, ни с другой стороны так и не произошло.
Если причиной и был страх, в нем, впрочем, не признавались. Вторжение в Англию решили отложить до следующего года. На текущий год запланировали экспедицию меньшего масштаба, а возглавить ее должны были коннетабль и де Куси. В марте 1387 года Карл VI нанес официальный визит в замок де Куси. Согласно сохранившемуся документу, целью монаршего посещения было обеспечение армии, с которой сиру де Куси предстояло пойти на Англию. Визит короля был также вызван интересом короны к владениям де Куси. На сей раз это посещение не восславил ни один придворный поэт, но небольшое преступление, произошедшее во время этого визита, о котором стало известно из одного письма, позволяет заглянуть в жизнь бедняков той поры.
Некий Боде Лефевр, «бедный многодетный человек», взял из замка два жестяных блюда, которыми пользовались при обслуживании королевского стола. Он спрятал их под свою блузу и пошел в городскую гостиницу, где его увидел начальник караула «нашего дорогого и любимого кузена, сира де Куси». Караульный спросил Лефевра: «Что ты здесь делаешь?» «Греюсь», — ответил Боде. Во время разговора сержант заметил блюда и арестовал Боде. Его привели в тюрьму замка, где обнаружили, что он прихватил еще и серебряное блюдо с королевской печатью. «В тюрьме он бы умер, однако Лефевр смиренно попросил прощения, и, поскольку Боде всегда был порядочным человеком и ничего плохого до сих пор за ним не было замечено, мы нашей милостью Даруем ему прощение, не станем взыскивать с него штраф и арестовывать имущество».
