Барбара Такман - Европа перед катастрофой. 1890-1914
В роли министра короны такие слова без смущения мог произнести только Ллойдж Джордж. Если они и обеспокоили премьер-министра, то он по крайней мере не подал вида, на что обратил внимание король Эдуард. Монарх дал знать, что «не понимает, почему Асквит «позволяет речи», которые не потерпел бы в прежние годы ни один премьер-министр».
Бюджетный законопроект произвел именно тот эффект, какой и ожидали его авторы. Консерваторы устроили шумную демонстрацию протеста. Лорд Ландсдаун назвал Ллойда Джорджа «разбойником с большой дороги». Господин Чаплин придал бюджету значимость первой акции в войне социалистов против собственности. Юридическое общество объявило земельный налог несправедливым и нереалистичным. Финансисты Сити, возглавляемые Ротшильдом, провели собрание, на котором выразили протест против того, чтобы собственность оценивали «безответственные трибуналы», подобные тем, из-за которых «один Стюарт лишился головы, а другой – трона». Герцог Норфолк провозгласил, что продаст картину Гольбейна, которую он на время предоставил Национальной галерее. Граф Онслоу подготовил для продажи участки поместья в Суррее, а Киплинг написал истеричную поэму «Медный город» (The City of Brass) [135], в которой аллегорически представил Англию, истерзанную лиходеями, обложившими поборами всех, кто «трудился, стремился к благосостоянию и наращивал владения», пока «лишившуюся защиты нацию не постигла скорая капитуляция». «Кассандра» лорд Роузбери мрачно предвещал: это «не бюджет, а революция». В нем «глубоко, незаметно и коварно зарыта угроза социализма», а социализм несет «гибель всему… семье, собственности, монархии, империи». Его речь, с которой он выступил перед собранием деловых людей в Глазго, на следующее утро «с восторгом и радостью читалась в каждом сельском доме в Англии, Шотландии и в Уэльсе».
Новый член парламента от лейбористов Филипп Сноуден, который со временем тоже станет канцлером казначейства, заявил: богатые должны быть беднее, чтобы бедные были богаче, поэтому бюджет означает становление демократического правительства. Бальфур ответил: «вы не уничтожите бедность уничтожением богатых», «нельзя демократию ассоциировать с грабежом». Герцог Рутландский, которого чуть не хватил апоплексический удар, потребовал заткнуть кляпом рты всем членам парламента – лейбористам. Король, видя, как накаляется обстановка, вынужден был предостеречь всех: «глупые и низкопробные» речи и высказывания лендлордов и капиталистов наносят большой вред.
Все, в том числе и человек с улицы, понимали, что сыр-бор разгорелся не из-за бюджета, а из-за проблемы вето. Когда Минору летом выиграл дерби, один восторженный зритель кричал из толпы: «Теперь, король, выиграв дерби 75, отправляйся домой и распусти этот треклятый парламент!» Черчилль, выступая в Лестере в сентябре, одобрил склоку, считая, что она «покончит» с вето, когда лорды отвергнут финансовый законопроект. Бальфур свел всю проблему к отдельному вопросу об оценке земель, которая в виде «обязательной регистрации» не имеет никакого отношения к финансовому регулированию: «Как вы смеете называть это финансовым биллем?» В действительности, как указывал ранее лорд Солсбери по поводу другого бюджета 76, не существует конституционных препятствий для того, чтобы лорды «выбросили на помойку» законопроект, кроме помехи чисто практического свойства: им тогда придется «выбрасывать на помойку» и правительство. Отвергнуть законопроект и оставить на месте правительство, его предложившее, означало создать тупиковую ситуацию. Правительству тогда пришлось бы рекомендовать королю возвести в пэры достаточное количество людей для формирования либерального большинства в палате лордов, пять сотен, если надо, и этим «потопом» задушить наследственное пэрство. Однако консерваторы были настроены на то, чтобы не идти на компромиссы. «Действуем смело, – сказал лорд Милнер, – к черту последствия». Такое решение они и приняли, согласовав его с Бальфуром.
«Все политическое сообщество содрогается от возбуждения, – записала в дневнике Беатриса Вебб, – гадая, заблокируют лорды бюджет или нет». Дебаты начались в палате лордов 22 ноября и продолжались десять дней 77. Галереи были заполнены зеваками – женами пэров, всякого рода визитерами, среди которых был и король Португалии. Приехали пэры и из глубинки, которые даже не знали, как «идти к парламенту». Около четырехсот членов палаты заняли свои места в зале, самое многочисленное собрание со времени отклонения гомруля. Благородные господа, включая состарившегося бывшего лорд-канцлера лорда Холсбери и молодого лорда Виллоби де Брука, представлявшего группу сельской знати, заявили, что, исполняя свой долг перед отечеством, они просто обязаны отклонить билль. Либерал лорд Рибблсдейл признал свою нелюбовь к Ллойду Джорджу, «наполовину клоуну и наполовину разбойнику с большой дороги», но сказал, что не видит ничего «социалистического» в бюджете, а страна как-нибудь переживет «рыдания заевшихся богачей». Если дело дойдет до разделения на лагери, то он займет сторону правительства.
Лорд Роузбери, натерпевшись страху, предпочитал принять бюджет, нежели подвергать риску «существование второй палаты». Кульминацией стало выступление лорда Керзона, которое показалось одному особенно впечатлительному пэру «самой выдающейся речью, произнесенной в палате лордов за последние сорок лет». Правительство, сказал он, вправе внести любое предложение и, придав ему название «финансового билля», заставить палату лордов принять его – «революционная и нестерпимая ситуация», равнозначная формированию однопалатной системы. Несмотря на последствия, он рекомендовал отвергнуть законопроект в расчете на то, что реформированная палата лордов будет действовать как «важный инструмент» конституции, а «не фантом, немощный и смехотворный».
Раздельное голосование происходило 1 декабря 1909 года, и против законопроекта выступило большинство лордов: 350 «против» – 75 «за». На следующий день в палате общин, преодолевая гул энтузиазма, премьер-министр объявил о нарушении конституции и роспуске парламента. По обыкновению полулежа на передней скамье оппозиции, господин Бальфур, успевший простудиться, покашлял, похлопал себя по груди, принял пилюлю и понюхал какое-то тонизирующее снадобье.
Готовясь к новым выборам, правительство Асквита разработало парламентский законопроект, предусматривавший аннулирование права вето палаты лордов: его предполагалось внести на рассмотрение палат после возвращения на Даунинг-стрит. Имелось в виду также, что к законопроектам, которые спикер уже сертифицировал как финансовые билли, вето уже не будет применяться, и последующие билли, рассмотренные в палате общин, будут становиться законами и при согласии, и без согласия лордов. В Лондоне только и было разговоров о титуловании пэров; всем – от поэтов до торговцев чаем, «даже Хилэру Беллоку», как зловредно заметил Уилфрид Блант, мерещилось, что корона пэра опускается на голову. Асквит тем временем распространял намеки на гарантии, якобы обещанные королем.
Уже во время предвыборной кампании стало ясно, что ораторские набеги Ллойда Джорджа на герцогов не подействовали. Публика довольно равнодушно отнеслась и к наскокам на пэров. По оценке Холдейна, 40 процентов электората не имели определенного мнения и 20 процентов проявляли апатию и отрешенность 78, то есть ситуация возвратилась в свое нормальное состояние. Альфред Остин, отдыхавший на юге Франции, относился к выборам со всей серьезностью. Поскольку его округ был по преимуществу консервативным, он не чувствовал необходимости возвращаться домой специально для голосования, но «мне передавали результаты по телеграфу каждый день из Карлтонского клуба». Дома же, писала Беатриса Вебб, «мы все, затаив дыхание, ждали исхода величайшей битвы». Исход оказался малоприятным для многих. Либералы вернулись в палату, но свое большинство утеряли до такой степени, что опять стали зависеть от настроения ирландцев. Лейбористы, ущемленные предписанием Осборна, объявившим в 1908 году противозаконным использование профсоюзных средств в политических целях, потеряли десять мест. Консерваторы завоевали 105 мест, достаточно, чтобы говорить о победе, но не так много по сравнению с тем, с чего они начинали. Обе стороны оказались в затруднительном положении. Для утверждения бюджета либералам были нужны голоса ирландцев, но ирландцы возненавидели законопроект, облагавший налогом виски. Асквит мог добиться их поддержки обещанием провести закон об аннулировании права вето лордов и расчистить путь для гомруля. За четыре года властвования либералы не раз вносили на рассмотрение билль о гомруле, но именно сейчас, как говорил спикер Лоутер, он «занял центральное место во всей ситуации». Ирландцы вели себя не как «беспомощные просители», а демонстрировали «настырное упрямство и силу», и связь между двумя ключевыми проблемами приняла «непосредственный, очевидный и безошибочно узнаваемый характер»79. Правительство теперь было вынуждено довести битву до логического конца – создать новых пэров или по крайней мере получить обещание короля создать их. С этого момента события начали приобретать остроту, не виданную со времен распрей по поводу реформирования избирательной системы.
