Борис Григорьев - Швеция под ударом. Из истории современной скандинавской мифологии

Мы кратко пересказали содержание разговора с А. Гущиным, сделав упор на необходимости снятия лодки с камней, но Фошман и слушать об этом не желал, подчеркнул, что в первую очередь нужно провести расследование, а потом уж решать этот вопрос. Что касается нашей просьбы разрешить посетить экипаж, то об этом не может быть и речи: он не имеет права допускать иностранных дипломатов в акваторию базы. Швед недвусмысленно дал понять, что аудиенция закончена, и поднялся из-за стола, чтобы сказать нам «до свидания»19.

В сопровождении Бьерлинга мы ни с чем покинули кабинет Л. Фошмана и направились в гостиницу. Настроение у нас, прямо сказать, было далеко от радужного, потому что на лодку нас не пустили, а о присутствии на процедуре опроса командира лодки вообще было пока рано говорить. Проклятая неизвестность! Оставалось ждать, что придумают наши вожди в Москве или Стокгольме.

Жить нам предстояло в гостинице «Астон», которая использовалась в качестве базы для проживания офицеров-подводников, так что название «Астон» никто не употреблял, в ходу было название «Гостиница для подводников». Все стены холла, небольшой столовой и номеров гостиницы были оформлены фотографиями, картинами и гравюрами на морские темы, а в коридорах то и дело попадались люди в морской форме. Наше появление в городе по стечению обстоятельств окрашивалось символикой всё того же подводнолодочного черного юмора. Впрочем, ничего таинственного в выборе гостиницы не было: Перси всегда останавливался в «Астоне», поэтому он не сделал исключения и на сей раз. К тому же выбора у него практически не было.

Мы без всяких формальностей вселились в номера: Юрию достался 34-й, мне — 35-й, а Бьерлингу, кажется, 37-й номер, и доложили Е.П. Рымко о разговоре с Л. Фошманом. Советник-посланник порекомендовал нам запастись терпением и внимательно отслеживать обстановку. Судя по всему, в Стокгольме пока тоже пребывали в неведении.

(25 лет спустя, в октябре 2006 г., когда я находился в Стокгольме по издательским делам и вся Швеция отмечала четвертьвековой юбилей событий в Карлскруне, Туре Фошберг, бывший начальник СЭПО, а ныне пенсионер и соавтор нашей совместной книги «Между нами, шпионами», сообщил мне интересную новость. Оказывается, он жил тогда вместе с нами в гостинице для подводников и постоянно видел нас с Просвирниным. Бывший контрразведчик рассказал также, что накануне всех этих событий я рассматривался им как кандидат на высылку из Швеции, но моя командировка в Карлскруну помешала этому. В СЭПО резонно посчитали, что я там сильно расшифруюсь и большой опасности для Швеции представлять уже не буду. То, что в кабинете Рымко я считал большим злом, на практике оказалось моим спасеньем.)

Я сидел в номере у Просвирнина, и мы вместе вслух размышляли, что нам делать дальше. Нашу дискуссию прервал стук в дверь. Юра открыл дверь, и в номер вошли два журналиста: один — из «Свенска дагбладет», другой — из «Экспрессен». Оказывается, один из них случайно снял 33-й номер и через стенку услышал русскую речь. Слухи о том, что в Карлскруну прибыли 2 советских дипломата, уже циркулировали по городу, так что он сделал вывод о том, что в соседнем номере разговаривали именно мы.

Командир подводной лодки С-363 капитан 3 ранга А. Гущин

— Что нужно господам? — Вопрос прозвучал по-норвежски.

— Извините, что мы вторгаемся к норвежским господам, но мне показалось, что вы русские.

— Да, это так.

— Вы из советского посольства?

— Совершенно верно.

— Мы хотели бы взять у вас интервью.

— Мы не даем интервью.

— Но почему же? Пожалуйста, не откажите в нашей просьбе. Вас всё равно не оставят в покое, так лучше уж иметь дело с солидными газетами, как наши.

Посовещавшись, мы в создавшейся ситуации сочли благоразумным изложить позицию советской стороны в возникшем инциденте, хотя и сознавали большой риск, связанный с тем, что это интервью могло быть передано и истолковано прессой не в нашу пользу. Мы выдвинули условие не записывать беседу на магнитофон и ограничить ее максимум 15 минутами.

Всё получилось, на наш взгляд, не так уж и плохо. На нашей импровизированной пресс-конференции появился П. Бьёрлинг, чтобы тоже зафиксировать, что мы там рассказываем представителям шведских СМИ. Журналистов интересовало, почему лодка оказалась в шведских водах, кому она подчиняется, о чём мы разговаривали с Л. Фошманом и капитаном 3 ранга А. Гущиным и когда последний «созреет» для того, чтобы отдать себя в руки шведских экспертов. Их интересовало также, с какими полномочиями мы прибыли в город, как мы всё это оцениваем, и как бы реагировали советские военные, если бы шведская подводная лодка села на мель в акватории, например рижской военно-морской базы.

Газеты достаточно корректно изложили содержание нашей беседы, и на следующий день наши фотографии замелькали сначала на страницах упомянутых выше газет, а потом были перепечатаны другими. Теперь наше местопребывание было окончательно раскрыто, и к вечеру журналисты и фотографы не давали нам проходу ни в самой гостинице, ни за ее пределами.

Гунилла Андерссон, молодая женщина, бывший коммунальный работник, владелица гостиницы «Астон», недавно ее выкупившая, неустанно трудилась над тем, чтобы хоть как-то накормить всю эту гомонящую и суетящуюся ораву молодых прожорливых людей, и практически в одиночку несла круглосуточную вахту, ведрами варила кофе и резала горы бутербродов. При ней постоянно находилась ее маленькая дочка, спавшая тут же в приемной на диване. Гунилла знала всё обо всех, потому ее всегда осаждали вопросами досужие служители прессы, радио и телевидения. Чем без толку гоняться за новостями по городу, куда приятнее «подкатиться» к Гунилле и хорошенько расспросить ее за рюмкой шерри. Имелись вполне обоснованные предположения, что она сотрудничала с СЭПО или с военной разведкой «Информашунсбюро», а может, и с обеими службами. Не каждому человеку доверят обслуживание офицеров королевского военно-морского флота!

В тот вечер мы сидели в своих номерах и смотрели телевизор, по которому беспрерывно передавали последние новости о лодке. Скоро в эфире появилось сообщение о том, что посол СССР в Швеции М. Яковлев посетил Л. Лейфланда и передал шведскому правительству официальное извинение. Комментатор новостей подчеркнул, что, пожалуй, это можно считать единственным известным официальным извинением Советского Союза перед иностранной державой за всю историю его существования. Советская сторона с опозданием на 3 дня заявила наконец о том, что U-137 потерпела в шведских водах бедствие, в связи с чем ее иммунитет не может быть нарушен, а допрос ее командира неправомерен. Л. Лейфланд, опираясь на выработанное ранее решение, парировал последний довод посла тем, что заявление об этом слишком запоздало.

Примерно такое же извинение последовало и в Москве: заместитель военно-морского штаба адмирал Навойцев вызвал к себе военно-морского атташе Швеции Бертиля Бьере и зачитал ему официальный текст.

Вторая сенсация заключалась в том, что эксперты ФАО почти с уверенностью заявили о том, что на борту U-137 находится ядерное оружие.

В наше и без того мрачное расположение духа последнее известие оптимизма не добавило. В таком настроении П. Бьёрлинг, который, нужно признать, весь свой период прикомандирования к нам вел себя исключительно корректно, предложил поужинать. Мы сходили в ресторан и вернулись в гостиницу с намерением поскорее уснуть и хоть на время забыть о свалившихся на нас заботах.

…Ночью трое шведских ученых-физиков, работающих в ФАО, предприняли очередную попытку сделать замеры радиоактивного излучения нашей субмарины. Попытка незаметно подойти к лодке в темноте провалилась, потому что шлюпка была заблаговременно обнаружена вахтенной службой. На корабле была объявлена тревога, включен прожектор, на мостике появились вооруженные матросы.

Замполит. В. Беседин под прицелом фоторепортеров

Безответственные действия военных привели в шок начальника береговой охраны Сёдерхольма, которому было поручено охранять лодку, и он заявил им протест. По его мнению, дело, как минимум, могло закончиться перестрелкой.

Начальник береговой охраны провинции Блекинге Конрад Сёдерхольм, в отличие от военных и политиков, вел себя довольно раскованно, с нетипичным для шведов присутствием духа и чувством юмора. Он не надувал от важности щеки и не хмурил сурово брови, когда ему приходилось вступать в контакт с членами экипажа лодки. Он просто и по-человечески улыбался. К тому же он был сконец20, и этим заслужил доверие офицеров и матросов лодки, особенно И. Аврукевича, которого Сёдерхольм и все члены его команды принимали за политрука.