Юсиф Джафаров - Гунны и Азербайджан
Если мы допустим именно такое толкование сведений Приска, то тогда последующий важный эпизод не только приобретет особый смысл, вносящий ясность в исследуемый нами вопрос, но и свяжет все фрагментарные сообщения Приска в единую логическую цепь событий.
По словам византийского историка, на десятый год царствования императора Льва, т. е. в 466 г., сарагуры после нападения на акатзир и другие племена предприняли вторжение в Иран. Сначала они подошли к Каспийским воротам (Дербент), но, найдя их занятыми персидским гарнизоном, перешли на другую дорогу (Дарьял), по которой вторглись в Иберию, опустошая эту страну и совершая набеги на армянские селения. Шах Пероз, воевавший в это время на востоке своего государства с кидаритами (ираноязычные кочевые племена), устрашенный этим нашествием, отправил в Византию послов с требованием денег, или людей для охраны крепости Иуроейпаах (иберийское укрепление, находящееся в Дарьяльском проходе). Маршрут этого похода вносит четкое представление в расстановку этнополитических сил на Северном Кавказе к 466 г. Выбор пути вторжения едва ли был вызван случайностью. Движение кочевников из Восточного Приазовья к Каспийским воротам (Дербент), а затем переход на другую дорогу (Дарьял) не встретило никакого препятствия, кроме сасанидского гарнизона, не пропустившего их через Дербентский проход. Учитывая резко враждебные отношения сарагур с вытеснившими их сабирами, следует полагать, что к этому времени сабирская орда еще не продвинулась, очевидно, южнее среднего и нижнего течения Терека. Последнее обстоятельство, в свою очередь, дает основание считать, что характер движения сабиров на юг, в Прикаспийский Дагестан, не был непрерывно поступательным. Временная стабилизация их продвижения была вызвана, по-видимому, приспособлением новых пришельцев к незнакомым местным условиям, а также покорением более мелких этнических групп. Естественно, возникает вопрос: почему сарагуры избрали для вторжения на Кавказ столь необычный маршрут? Если принять во внимание точку зрения, согласно которой сарагуры и связанные с ними племена появились на Северном Кавказе только в 463 г., то тогда выбор ими места вторжения, на первый взгляд, может быть оправдан. С другой стороны, такая точка зрения не совсем увязывается с обстоятельствами, предшествовавшими этому вторжению. Из Приска известно, что сарагуры уже до 463 г. покорили акатзир, которые, по мнению О. Мэнчен–Хелфена, обитали даже к западу от Азовского моря (указ. соч., с. 437), в 463 г. прислали своих послов в Константинополь, и лишь спустя три года вторглись в Закавказье. Исходя из этого получается довольно странная для поведения кочевников и запутанная для исследователя картина. Только появившиеся в 463 г. на Северном Кавказе сарагуры и связанные с ними племена (огур и оногур), еще недостаточно знакомые с совершенно новыми и неизвестными для них местными условиями, успели не только покорить акатзир и занять их землю к западу от Азовского моря, но и по наущению Византии, как полагают исследователи, вторгнуться в Закавказье. Причем, что особенно интересно, не через наиболее удобный для них в данном случае Дарьяльский проход, ближе расположенный к предполагаемой территории акатзир, а по непонятным причинам сначала направляются к более отдаленному Дербентскому проходу, но потом все же возвращаются обратно и вторгаются и Иберию именно через Дарьял. Создается впечатление, что сарагурам достаточно хорошо были известны обе обычные дороги для вторжения на Кавказ. Здесь уместно как раз вспомнить, что всего за пять лет до сарагурского похода 466 г. этим же путем через Аланские ворота (Дарьял) на Кавказ вторглись и хайландуры, нанятые Перозом в целях подавления восстания в Албании. Именно в этой связи значительный интерес для нашей темы представляет собой содержание трех последних глав первой части «Истории албан» Моисея Каланкатуйского, поскольку в них заключаются уникальные сведения по истории взаимоотношений гуннских племен с Албанией, не имеющие аналогии в других письменных памятниках. Композиционно связанные единой хронологической нитью, эти три главы, несмотря на их вполне самостоятельный характер, органически вплетаются в общую канву повествования. В этом отношении наиболее важным, для нас является вопрос датировки описываемых в этих трех главах событий, поскольку его решение, с одной стороны, даст возможность определить недостающее звено в развернутой хронологической системе самого источника, далеко не всегда поддающегося точной датировке, а с другой, - вставить это звено в цепь взаимосвязанных исторических событий, происшедших в данный отрезок времени по обе стороны Кавказского хребта. Однако, прежде чем перейти непосредственно к вопросу датировки, необходимо остановиться на последовательности описываемых событий, выделяя в них наиболее существенные моменты, так как само начало исследуемого вопроса лежит уже в первых вступительных словах XXVIII главы. Спустя немного после смерти святого Маштоца, его ученики в провинциях Албании собрались по внушению св. Духа вместе и были полны страстного желания совершать добрые дела.
В данном случае прямое указание автора на время после смерти Месропа Маштоца (440 г.) не только не противоречит принятому в «Истории албан» способу датировки, но и является важным отправным пунктом для исследования последующего хода событий в целом. Согласно Каланкатуйскому, ученики Маштоца тремя группами отправляются в Иерусалим. «Местные духовники прикрепили к ним трех человек, чьим руководителем был Афанасий. Они смиренно просили Афанасия сопровождать их, чтобы они могли рассмотреть главные места в их стране». В течение святого сорокадневного поста на седьмое воскресенье Пасхи они прибыли в округ Большой Куэнк, что в покрытых долинами провинции Арцах. Здесь группа разделилась на перекрестке дорог на две части: первая осталась в местности, называемой Звездный холм, на севере, тогда как вторая поселилась за рекой Тертер, на юге, на прогалине леса, называемого Члах, «ибо обещали отпраздновать Пасху в этом месте».
Эти заключительные слова главы подчеркивают ряд существенных обстоятельств. Во-первых, довольно четко вырисовывается место действия: албанская провинция Арцах, гавар Большой Куэнк, река Тертер, т. е. северная часть нынешнего Нагорного Карабаха, Мардакертский район. Во-вторых, следует прямое указание на время года: согласно христианской традиции, сорокадневный пост предшествует календарной Пасхе, обычно празднуемой в апреле. Такова предварительная ситуация, обрисованная автором накануне грозного нашествия «северных племен». Между тем уже с самого начала XXIX главы события приобретают остродинамичный характер. Именно «в то самое время царь росмосоков, собрав свои войска, вместе с полком Тобельским, присоединив также войска гуннов, переправился на этот берег Куры, развернулся в провинции Ути и стал лагерем близ города Халхал. Здесь он отобрал трех полководцев и поставил их начальниками над большим войском. Он приказал им разделиться на три группы и отвоевать страны Албанию, Армению и Иберию. Третья группа войска достигла округа Арцах и в начале Пасхи стала грабить Большой Куэнк». Далее в этой главе речь идет о событиях, связанных с действиями этого третьего отряда в Албании. О двух других частях войска кочевников, напавших на Армению и Иберию, сведений в источнике нет. Предводитель третьего отряда, грабившего и опустошавшего Арцах, именуемый Каланкатуйским «гуннским полководцем» и «гуннским князем», под влиянием попавших ему в плен священников иерусалимской миссии принимает вместе со своим отрядом христианство и имя Теофил (греч. - боголюбивый).
Развязкой этих событий начинается и заканчивается XXX глава. В ней говорится, что крещеный гуннский предводитель Теофил приказал отпустить пленных, а на утро Пасхи сам отправился со своими священниками, многими другими обращенными и полком Агистратос в провинцию Ути и разбил свой лагерь близ причала моста на берегу Куры. Между тем великий царь росмосоков, возвращаясь со всем своим войском после набегов с многочисленными пленными и несметной добычей, переправился с восточной стороны через Куру и разбил лагерь напротив Теофила. В своем идолопоклонническом заблуждении он приказал принести жертву своим богам, как они делали в свои праздники. Увидев это, украшенный Христом Теофил и полк Агистратос в свою очередь согласно правилам христианской веры, с благословения святых отцов свои знамена украсили изображением Христа. Отказавшись участвовать в языческих жертвоприношениях, Теофил с 30-ю соратниками и священниками были казнены по приказу царя росмосоков. Два сына Теофила попытались бежать с остатками отряда, но были настигнуты и изрублены.
Анализ событий, описанных Каланкатуйским, послужил поводом для ряда по крайней мере спорных выводов в научной литературе. Сопоставляя сведения албанского историка с данными сирийской хроники Захарин Ритора, К. В. Тревер приходит к выводу, что отраженные в трех указанных главах события имели место в 531 г. (указ. соч., с. 228 - 229). М. И. Артамонов, указывая на хронологическое несоответствие внутренней связи рассказа Каланкатуйского с выводом К. В. Тревер, в свою очередь определяет приблизительное время вторжения 40-ми гг. V в. (с. 72, прим. 15). Исходя из этого очевидно, что реконструирование хода событий в Албании в этот отрезок времени невозможно на основании в первом случае неверной, а во втором - расплывчатой датировки. Между тем, принимая во внимание несомненную важность рассказа албанского историка, естественно предположить, что факт столь значительного вторжения кочевых племен на Кавказ после 440 г. (т. е. после смерти Месропа Маштоца) может найти либо косвенное, либо прямое подтверждение в других, близких к этому времени источниках. Действительно, такие исторические свидетельства имеются. С одной стороны, о двух больших вторжениях с севера на Кавказ сообщает Елишэ, а с другой - сведения о крупном набеге на Кавказ сохранил, как мы видели, Приск Панийский. Причем, если в первом случае Елишэ служит непосредственным источником Моисея Каланкатуйского в отражении событий V в., то во втором - зависимость албанского историка от текста Приска совершенно исключена.
