Александр Шубин - Мифы Советской истории
Сегодня принято любить царей. Особенно таких замечательных, как Николай II. При нем расстреляли народ 9 января? Да что вы говорите! Царь тут ни при чем, он срочно уехал из столицы перед расстрелом. Да и вообще народ сам виноват — нечего было ходить с глупыми требованиями с царем встречаться. А так царь был очень добрый, стрелял только в птиц и животных. И какой был отменный семьянин — вы читали его письма к жене? Обязательно прочитайте — будете плакать всю ночь. Но государю не повезло — ему достался народ-предатель. Когда в Петрограде начались массовые хулиганства, народ не порвал их на части, генералы не стерли столицу в порошок, а Царь-государь был очень добр и не хотел бороться с обществом…
Драматург Э. Радзинский рассказывает своим доверчивым читателям и слушателям, что уезжая в ставку, царь "предполагал возможность бури, о которой ему все твердили, и решил с ней не бороться... И когда она разразилась, он лишь с нетерпением ожидал развязки. Он не хотел и не мог больше воевать с обществом, но он знал — она (императрица — А.Ш.) не даст ему мирно уступить... У него оставался выбор — или она, или трон. Он выбрал ее. Он выбрал частную жизнь с семьей... Он ожидал, что Дума контролирует положение, что переворот, о котором все твердили, подготовлен... Но вскоре он узнал — чернь вышла на улицу. По телеграммам он с ужасом понял: думские говоруны не контролируют положения. Вот тогда он испугался за Аликс, за детей. Беспорядки могли переброситься в любимое Царское. Николаю пришлось начать действовать"[66].
Эта смелая версия была бы хороша, если бы Николай начал действовать 27-28 февраля, когда обстановка в столице действительно не контролировалась ни Думой, ни Хабаловым. Но в действительности реакция императора на события последовала уже 25 февраля, сразу же после того, как ему сообщили о происходящем. Никакой готовности сдать трон и удалиться в "частную жизнь" император не проявил. Напротив, Николай отправил Хабалову телеграмму, оказавшую огромное влияние на дальнейший ход событий: “Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны против Германии и Австрии"[67]. У Николая уже был опыт 9 января 1905 г. Тогда трагедию еще можно было «списать» на плохих исполнителей и стечение обстоятельств. Теперь Николай принял решение, зная, что оно ведет к кровопролитию.
"Эта телеграмма... меня хватила обухом... — вспоминал потом генерал Хабалов, — Как прекратить завтра же?... Государь повелевает прекратить во что бы то ни стало... Что я буду делать? Как мне прекратить? Когда говорили: "Хлеба дать" — дали хлеба, и кончено. Но когда на флагах надпись "Долой самодержавие", какой же тут хлеб успокоит! Но что же делать? — царь велел: стрелять надо..."[68] Телеграмма царя означала конец попыток как-то урезонить доведенные до отчаяния массы.
Вечером 25 февраля демонстранты, привыкшие к относительной безопасности своих действий, были встречены войсками. Первый выстрел утром 25 февраля был, видимо, произведен случайно. В полшестого вечера отряд драгун открыл огонь по митингующим, убив и ранив 11 человек. В демонстрантов стреляли и на Невском проспекте[69]. Теперь команда стрелять отдавалась вполне сознательно. Ибо исходила она с самого верха самодержавной власти: «Повелеваю завтра же прекратить!»
Расстрелом демонстрантов власти были намерены перейти в наступление. Однако кровопролитие привело к новому витку революции. Начались столкновения рабочих с войсками вокруг заводов. На Выборгской стороне были воздвигнуты баррикады. В результате рабочие кварталы оказались вне контроля властей.
"Продолжая наступление", власти в ночь на 26 февраля арестовали около 100 активистов революционных партий. Но революция развивалась уже независимо от политических активистов. Толпы "рождали" агитаторов из собственной среды сотнями. Организованность движению пытались придать и левые думские лидеры. Думу еще можно использовать как инструмент возможного умиротворения масс.
Еще 26 февраля председатель Думы М. Родзянко, пытаясь как-то спасти ситуацию, которая грозила парламенту катастрофой (как казалось, прежде всего в случае победы самодержавия над "бунтом"), отправил царю телеграмму с предложением создания правительства во главе с популярным деятелем. Родзянко уверял, что "иного выхода нет, и медлить невозможно"[70]. Во всяком случае второе было верно. Прочитав телеграмму, Николай сказал своему приближенному: "Опять этот толстяк Родзянко мне написал всякий вздор, на который я ему даже отвечать не буду"[71]. Вместо ответа царя депутаты получили указ о приостановлении заседаний Думы.
27 февраля, протестуя против роспуска думы, Родзянко телеграфировал царю: «Последний оплот порядка устранен»[72]. Раз Николай глух к умеренным предложениям думских лидеров, им волей неволей пришлось икать другую опору — в народном движении.
Народные избранники подчинились решению о роспуске и разошлись, но "члены Думы, без предварительного сговора, потянулись из залы заседания в соседний полуциркульный зал," — вспоминал депутат П. Милюков[73]. В этом "зале для игры в мяч" Русской революции был создан Временный комитет Государственной Думы (ВКГД) для «водворения порядка в г. Петрограде и сношений с организациями и лицами"[74]. Примечательная формулировка. Депутаты надеялись выиграть в любом случае. Победит царь — мы водворяли порядок. А если процесс пойдет дальше — представители Думы могут, действуя от ее имени, возглавить «общественные организации».
Комитет был создан так, чтобы в случае победы самодержавия депутатов нельзя было обвинить в нарушении закона. Таким образом думский комитет становился единственным легальным органом, в котором бунтовщики могли обрести заступника перед лицом монаршия гнева.
В комитет, который иногда именовал себя также исполнительным комитетом (претензия на административные полномочия), вошли кадеты, октябристы, социалисты. В центре оказались кадеты.
Между депутатами возникли споры относительно дальнейших действий. Характерно, что недавние товарищи по масонской ложе вовсе не сходились во мнениях. Некрасов предлагал создать военную диктатуру, а Чхеидзе выступал против этого[75].
Милюков, вспоминая о создании комитета, пишет о "самоубийстве Думы". Однако в этот момент Дума еще не прекратила свое существование, а лишь прервала заседания. Убийство (а не самоубийство) Думы лидеры ее либерального большинства произведут позднее.
Более того, в сознании масс Дума продолжала жить полнокровной жизнью. Об официальной приостановке ее деятельности знали немногие (да и какое значение мог иметь указ царя в такой обстановке), и вскоре именно Дума, а точнее место ее расположения — Таврический дворец, стал центром притяжения восставших. Как законное учреждение, Дума обеспечивала какую-то видимость законности всему движению. Таким образом, Николай II своими действиями не только резко обострил ситуацию, но и толкнул парламентский центр ко все более активному участию в революции, исключив возможность достижения компромисса.
Своими действиями Николай II при поддержке супруги наносил такие удары по самодержавию, которые не могли бы нанести никакие масоны.
Вооруженное восстание или комбинация интриганов?27 февраля в Петрограде началось уже полноценное вооруженное восстание. Это знают все. Но мифотворцам важно доказать, что оно стало результатом либо закулисных интриг, либо шкурных настроений. Решиться на участие в восстании — это выбор, требующий некоторой смелости. Поэтому важно объявить повстанцев трусами и маньяками бессмысленного разрушения. А раз это хаотическое выступление в Петрограде было легко подавить, то получается, что именно заговорщики — политики и генералы — помешали сделать это, проводя свой заранее спланированный переворот.
Не обнаружив прямой связи дофевральских заговорщиков и февральской революции в Петрограде, сторонники идеи искусственно организованной революции начинают строить замысловатые версии вредительства либералов. В. Кобылин, опираясь на мнение И. Солоневича, видит признаки заговора в том, что в феврале 1917 г. в столице не было «достаточного числа надежных кадровых войсковых частей»[76]. Явные признаки вредительства в Генеральном штабе. Идет ожесточенная война, на фронте каждая боеспособная часть на счету. А генерал Алексеев оставляет в столице (в тылу) новобранцев и второсортный контингент. Вот В. Кобылин и другие монархические аналитики поступили бы наоборот. Второсортных солдат — на самые опасные участки фронта, а в столицу — самые боеспособные части. Видимо, чтобы дать там последний и решительный бой германцу, когда он, прорвав неустойчивый фронт придет под Петроград…
