Грэм Робб - Открытие Франции. Увлекательное путешествие длиной 20 000 километров по сокровенным уголкам самой интересной страны мира
У коллиберов было еще одно, презрительное название – «ютье» (huttiers), то есть «лачужники», оттого что они жили в лачугах, вернее, землянках, которые казались наполовину погруженными в воду островками среди трясины. Мускусный запах высушенного на солнце навоза просачивался через тростниковую крышу. Столы и стулья были сделаны из связок тростниковых стеблей и камыша. Сеть каналов связывала эти болота с сушей и с открытым морем. Многие коллиберы зарабатывали себе на жизнь, продавая рыбу в Сабль-д’Оллоне. Этих людей было больше, чем кто-либо предполагал. В начале XX века болотный флот Пуату все еще насчитывал почти 10 тысяч лодок.
К сожалению, сохранилось мало подробных описаний повседневной жизни коллиберов, но мы все же знаем, что у них была своя история и традиции. Образованный коллибер по имени Пьер в 1820-х годах рассказал одному приезжему историю своего племени. Пьер или тот, кто его расспрашивал, могли добавить в нее несколько романтических оссиановских штрихов, но основные элементы настолько типичны, что убеждают нас в ее подлинности:
«Я родился коллибером. Так называют класс людей, которые рождаются, живут и умирают в своих лодках.
Мы – отдельная раса и ведем свое происхождение от первых дней существования мира. Когда Юлий Цезарь появился на берегах рек Див и Севр, наши предки, агезинаты-камболектры, которые были союзниками племени пиктавов, жили на тех землях, которые позже стали частью Нижнего Пуату и теперь известны всем под названием Вандея.
Римский завоеватель не осмелился вступить в наши леса, решил, что мы побеждены, и прошел мимо своим путем.
Согласно коллиберскому фольклору, готы и скифы, сражавшиеся в римских войсках, женились на самых цивилизованных из агезинатских женщин, и эти женщины начали возделывать эти земли.
Чтобы избавиться от прежних жителей, которые продолжали вести кочевую жизнь и бродили среди них, эти люди прогнали их из бокажа[8] обратно в болота вдоль океана, зажав их между сушей и бурным морем…
Нас назвали коллиберами, что значит «свободные головы». Отняв у нас наши леса, завоеватели оставили нам нашу свободу… И все же, бродя по берегам и болотам, наши отцы постоянно видели перед глазами страну, которую они потеряли. Это печальное зрелище наполняло печальных коллиберов неугасимой ненавистью к человеческому роду…
Таков народ, среди которого я родился. Наши обычаи не изменились с первых дней нашего изгнания. Какими они были в IV веке, такими остались и теперь, а браки между близкими родственниками позволили нам сохранить почти полную чистоту крови среди несчастных остатков древнего народа агезинатов-камболектров».
Потеря родной земли и изгнание, резкое отличие от мира, который лежит за пределами родины, гордость старинными обычаями, древностью и чистотой крови своего народа – все это типично для племенного фольклора. Происхождение племени всегда относили к начальным временам, а иногда относят и сейчас[9]. Эти легенды обычно сложены из старых рассказов и обрывков исторических сведений, найденных в альманахах или услышанных от путешественников. Рассказ об агезинатах взят у Плиния Старшего, а не из коллективной памяти. На самом деле коллиберы, вероятно, были освобожденными крепостными, которые возделывали землю на первых осушенных болотах Пуату в XIII веке.
Этот водный край существует и теперь, но его жители больше не считают себя коллиберами и не ведут свой род от доисторического племени.
Если бы до нас дошли все предания всех племен, полная история жителей Франции, как они видели себя сами, получилась бы обширная энциклопедия микроскопических цивилизаций. В большинстве случаев от этих рассказов уцелел лишь голый скелет. Вероятно, сотни групп населения так никогда и не были описаны. Почти все местности, упомянутые в этой главе, расположены близко от крупных торговых и туристских путей. Территории в глубине Франции, в местах, куда не дотянулись дороги и каналы, остались на карте фольклора почти целиком белыми пятнами.
Эти группы племен не следует считать отсталыми лишь потому, что их цивилизация вскоре должна была уступить место другой. Они не были бесформенными астероидами, которые ждали, пока их втянет в свою систему огромная звезда – государство. И так же, как селение Гу, они не были крайними случаями. Настоящим крайним случаем была категория людей, в которой было почти невозможно признать общину, хотя в нее входил значительный процент населения страны. Их маленькие импровизированные деревни назывались lieux-dits, «льёди», что значит «места, называемые…». Они существуют и сегодня, причем в большом количестве. Некоторые из них – деревни в полном смысле этого слова, другие кажутся обособленными частями трущобного города из лачуг и хижин. Есть и такие, которые словно бродят по небольшому участку земли: на какой-то карте они отмечены в одной точке, а на следующей уже в другой, где-то рядом. Многие из этих поселений называются Калифорния, Канада, Кайенна или Новый Свет – дальние форпосты крошечных империй, основанные нищими, иностранцами, нелюдимыми человеконенавистниками или отверженными, которые пытались прокормиться тяжелым трудом на краю леса или болота.
Во многих случаях от этих жилищ остались лишь имена, часто мрачные и точные или иронические.
Луан-дю-Брюи («Далеко от шума») – это крошечное скопление стоящих неподвижно трейлеров и металлических укрытий, которые словно сжались от страха перед грохочущим мимо них потоком грузовиков, которые едут к Ла-Рошели по национальной дороге номер 137.
До сих пор десятки мест называют Тут-и-Фо – «Все здесь нужно», Пэн-Пердю – «Потерянный хлеб», Мальконтан – «Недовольный», Гатбурс – «Порча для кошелька», то есть разорение, и Гатфер – «Порча железа», то есть каменистая земля, от которой при пахоте портится лемех. Около тридцати мест называются Перт-де-Тан – «Потеря времени», и неудивительно, что во многих из них теперь никто не живет. Эти непрочные сообщества напоминают о том, что современная Франция создана не только непрерывным движением традиций, – ее облик сформировало и то, что исчезло и угасло.
Историю племен, запечатленную в коротких надписях на местности, почти невозможно прочесть, но можно почувствовать, каким был их мир. Часто название отражает обстоятельства, которые складываются очень неблагоприятно для человека: неожиданно начинает дуть холодный ветер или местность вдруг становится безобразной. Иногда эти названия можно увидеть на маленьких синих указателях в придорожной траве или на особых панелях, их текст путешественник должен заучить наизусть, как волшебное заклинание перед тем, как войти в лабиринт дорожек. Часто они звучат как предостережения, жалобы или предсказания погоды. Ле-Лу-Гару («Волк-оборотень»), Пран-Туа-Гард («Берегись»), Ля-Сибери («Сибирь»), Пье-Муйе («Мокрая нога»), Параплюи («Зонтик»), «Мове-Ван» («Плохой ветер») или Ля-Нюаз («Облако») – практически невидимая деревушка в Бофорских Альпах, на той высоте, до которой обычно опускается слой облаков.
Двигаться дальше внутрь глубинной Франции стало трудно: у нас почти закончилась информация о ней. Вот-вот настанет время вернуться в Париж, в относительный комфорт бюрократического управления. Но нельзя упустить возможность почувствовать себя затерявшимся в племенной Франции. Любой, кто сворачивает с больших дорог, может случайно обнаружить более старые пути: тропы паломников, пути стад, долины крошечных рек, маршруты, по которым передвигались святые или их реликвии, «римские дороги», проложенные напрямик через ту или иную местность задолго до римлян. Точки на карте, которые на первый взгляд не представляли никакого интереса, начинали складываться в узор. Вот место на окраине города, где никто не останавливался без крайней необходимости; вот рощица в конце дорожки, которая никуда не ведет; вот затененная сторона реки или обдуваемый ветром куст боярышника и куча щебня там, где когда-то стояла хижина или галльский дом.
Именно в таких местах жило одно из самых больших племен Франции – племя, рассеянное по обширной территории от северо-запада Испании до Ла-Манша. И это племя неожиданным путем вернет нас в привычный мир.
Наиболее ранние письменные сведения об этих людях, известных под названием каго (cagots), относятся к 1000 году. Больше девятисот лет они жили маленькими общинами по всему западу Франции. Называли их по-разному: в Стране Басков – аготак (agotac), в Гаскони – гаэ (gahets) или гафе (gafets), в некоторых частях Лангедока и Анжу – капо (capots), в Бретани – какё (caqueux) или каку (cacous). Каго жили в мрачных пригородах Бордо и Тулузы, Ренна и Кемпера и на самой окраине почти каждого города и каждой деревни в юго-западной части Франции. Было также несколько отдельных общин каго по другую сторону границы, на северо-западе Наварры.
