Эдвард Радзинский - Железная Маска и граф Сен-Жермен

Сен-Жермен нашел Орлова в кабинете, у ог­ромного стола, заваленного бумагами. Он был пьян. Но уже не от любви. Огромный, до дна опо­рожненный штоф водки стоял на столе. Рядом другой — тоже пустой. Орлов сказал: «Гляди, Ваше сиятельство. Здесь ее бумаги, весь стол заняли. Кому только не писала. Султану... Королю швед­скому... Королю прусскому — всем нашим вра­гам. — Он перебирал письма. — А это уже к ней... Польская нечисть ей пишет. Все мятежники — Огинский, Радзивилл... Но никаких доказательств о высоком рождении! Никакой бумажонки! Одна пыль в глаза... Самозванка она! Не ошибся... Но девка небывалая! Я нам с вами завидую... и всем нам, кто ее ёб. Что смотришь, граф... Венчаться со мной на корабль позвал. Там мы ее и аресто­вали. Теперь к матушке-императрице везут... в кре­пость. Очень авантюрера сия государыню волно­вала. Велела матушка своему рабу привезти ее! Я исполнил! Обманул я девку, Салтыков. Впрочем, какой ты Салтыков! Ты думаешь, наше имя взял и нашим стал? Шалишь! Ты рабом стать сможешь? То-то! Великое это искусство!! Но ох непростое! Хотя мы все им владеем, все с рождения наде­лены! Все холопы... Красавица княгиня Лопухина императрицу Елизавету на бале затмила, та язык ей велела отрезать. Знай, холопка, свое место! Императрица Анна Иоанновна по щекам при­дворных дам била. Чуть недовольна — по морде. А они ее руку, оплеухи раздававшую, целовать спешили. А в шуты себе императрица отрядила са­мых родовитых. Князь Волконский, князь Голи­цын, граф Апраксин. И все они, потомки великих родов, согласились. И когда императрица шла с придворными мимо, потомки великих родов должны были блеять и кукарекать. И блеяли и ку­карекали, а она им углем на морде усы рисовала и со смеху помирала. Князя Голицына, потомка ко­ролей Гедиминовичей, на уродке-карлице женила, шутовскую свадьбу устроила. Князя с уродиной в клетке в церковь на слоне везли, а гости из диких народностей на собаках и свиньях за ними ехали. И князь, потомок королей, от калмычки-уродины произвел на свет потомство. И могучие родствен­ники поношение фамилии терпели, потому как мы — рабы. Так что девку любимую отвезти к ма­тушке-царице мне очень даже нетрудно... Мы слу­жим государям нашим не по-вашему! Вон ты рас­сказывал, как железную маску на опасного человека надевать придумали. А у нас императора всероссийского Иоанна Антоновича без всякой маски в тюрьме десятилетия держали и, когда надо, удавили. Мы холопы царя сегодняшнего, но для вчерашнего, безвластного, мы звери лютые. Я вот этой самой рукой свергнутого внука Петра Великого удавил. Как его горлышко жалкое хруст­нуло... помню! Прощай, граф, и не поминай ли­хом верного раба царицына Алешку Орлова!

И, как рассказали потом Сен-Жермену, всю ночь Алексей Орлов бил зеркала... за отражением своим охотился. Так что Сен-Жермен понял — он не ошибся. Граф Алексей Орлов любил самозванку. Любил ее страстно, но... увы, по-вашему!

Граф Сен-Жермен продолжил ездить по Ев­ропе. Не забывая время от времени появляться во Франции.

После смерти маркизы де Помпадур к поста­ревшему королю пришла последняя любовь. В Версале появилась другая Жанна. Это была Жан­на-возмездие, истинная карикатура на Жанну Пом­падур. Такая же божественная фигура, столь же безупречный овал лица, столь же ослепительно-белая кожа, такая же копна белокурых волос, ко­торую не удержать двумя руками... Но при этой красоте она была фантастически необразованна, глупа и с самым неудобным прошлым. Ее взял из борделя некто граф Дюбарри, пройдоха и кар­тежник. И когда ему не везло за карточным сто­лом, расплачивался с кредиторами ее преле­стями... Я не буду пересказывать всю ее историю и как она попала на глаза королю Людовику. Но ее прошлое, столь богатое бесчисленными муж­чинами, оказалось главным достоинством. Ибо вскоре Король Любви с восторгом сказал фразу, оставшуюся в анналах Галантного века: «Мне шестьдесят, я любил очень и очень многих! Но она, мое сокровище, научила меня таким любов­ным изыскам, о которых даже я не подозревал». Она была безмерно простодушна и безмерна раз­вратна! И уже вскоре счастливый французский на­род весело запел:

— Ах, плутовка, старого развратника заманила ловко.

Как тогда сказал Сен-Жермен: «Это и есть наказание истинных ловеласов. Их первая любовь никогда не бывает последней. Зато последняя любовь часто бывает первой. И, как правило, самой по­стыдной». Влюбившийся король устроил ее брак с младшим братом графа Дюбарри. Новоиспеченную графиню следовало представить ко двору. Придвор­ные дамы дружно сказывались больными, никто не хотел представлять свету вчерашнюю шлюху.

Именно тогда и произошел таинственный эпи­зод, описанный в мемуарах современников.

Мария-Антуанетта, тогда еще дофина, открыто ненавидела бывшую потаскуху. Как-то ночью кра­сотка Дюбарри с подругой шли по версальскому парку и встретили проходившую мимо дофину. Ан­туанетта молча прошествовала мимо, а Дюбарри сказала спутнице:

— Ты видела, как посмотрела гордячка Антуа­нетта! Испепелила меня взглядом. Поверь, она с удовольствием отправила бы меня на костер!

В этот момент мимо них в темноте проскольз­нул мужчина, который прошептал:

— Да нет, сударыня, вы умрете куда обыкновенней. Вас убьет топор... Как, впрочем, и ту, несрав­ненную, несчастную...

Он не договорил и замолчал.

Обе испуганно обернулись и в свете луны уви­дели... лицо графа Сен-Жермена. Он смотрел на них с невыразимой печалью. Уже в следующее мгновение исчез в темноте.

Известно также, что в семидесятых граф вновь тайно появился в Париже, чтобы встретиться с Марией-Антуанеттой! Все та же придворная дама Ан­туанетты, любовница Сен-Жермена графиня д'Адемар пишет об этом в своих мемуарах: «В те дни Лю­довик XV заболел оспой... врачи объявили ему, что он безнадежен. Король должен был приготовиться к встрече с Богом — покаяться и получить отпуще­ние грехов. Но для этого королю надо было ото­слать из дворца свой самый любимый и самый сла­достный грех — красотку Дюбарри. Людовик написал ей трогательное прощальное письмо. Но уже на следующий день почувствовал себя лучше. Он тотчас захотел призвать свой грех обратно. Но красотка, боявшаяся оспы, уже укатила из дворца в свое имение.

В этот же день графиня д'Адемар провела к Антуанетте графа Сен-Жермена.

— Я много слышала о ваших способностях. И хочу у вас узнать: король выздоровеет? — спросила графа Антуанетта.

— Нет, король умрет... Очень скоро... Царствовать будете Вы, Ваше королевское Высочество.

Она испуганно посмотрела на него и как-то не­решительно сказала:

— Тогда попробуйте предсказать... нашу судьбу на троне?

Сен-Жермен долго молчал, потом сказал:

— Есть рок, Ваше Высочество... Но Господь дает нам свободу воли — возможность его преодо­леть. И перед нами всегда два пути. Один предна­чертанный, но не неизбежный... И второй, когда усилием воли, чувствуя беду, уготованную судьбой, человек меняет предначертанную судьбу. Вам придется от многого отречься, чтобы изменить назна­ченный вам путь!

Месье Антуан еще что-то говорил, но я уже не слышал.

Я опять мог патетически прокричать: «Я вижу... я вижу!»

Я видел! Булыжник... перед дворцом. Люди меня окружали, но их я не видел. Я знал — это толпа придворных. Стоят перед дворцом в Вер­сале. Глядят на окна королевской спальни... Знал, что к больному оспой королю не пускают. Боятся эпидемии.

Я видел окно спальни — за стеклом горела ог­ромная свеча... Рядом со мной стоял кто-то, была видна рука в кружевных манжетах... Рука лежала на эфесе шпаги... Наступали сумерки... Свеча в окне горела ровным светом... Потом кто-то подошел к окну и задул свечу. Толпа заревела, и!..

Тотчас исчезла картинка, раздался голос месье Антуана. Сказал насмешливо:

— Орут: «Король умер и да здравствует ко­роль!» Новый... Несчастный... нет, несчастнейший Людовик XVI!

Граф Сен-Жермен покинул Париж той же ночью. Продолжал ездить по Европе. Наконец осел в герцогстве Шлезвиг у знаменитого покро­вителя алхимиков князя Карла Гессен-Кассельского. Он «не выезжал никуда из герцогства», — как пишут историки. Однако в 1783 году никуда не выезжавшего графа дважды видели в Париже. Гра­финя д'Адемар подробно описывает свою встречу с графом и его посещение королевского дворца.

Всю дорогу в Тюильри граф молчал или одно­сложно отвечал на вопросы графини. Она провела его в покои Антуанетты. В тот вечер Антуанетта тайно приехала из Версаля в Париж на ночной маскарад в Оперу. Безумная в жажде развлечений, ночами она теперь часто тайно покидала Версаль и в Париже танцевала до утра и до упаду. Она была в знаменитой прическе из павлиньих перьев, ко­торую недавно ввела в моду. Парикмахер Леонар, стоя на лесенке, делал последние штрихи на го­ловке Антуанетты. Наконец он удалился. Граф тот­час начал говорить, на этот раз без обычных своих витиеватых любезностей. Он был очень бледен, говорил медленно, будто слушая чьи-то слова и по­вторяя их. Он сказал, что та смертельная опас­ность, которая грозит королевской семье и Фран­ции, та беда, о которой он намекал прежде, она «уже на дворе». Антуанетта слушала нетерпеливо. Торопливо поблагодарив графа за заботу, велела закладывать лошадей. Она спешила. На маскараде в Опере ее ждал любовник, шведский дворянин граф Ферзен по прозвищу «Картинка», самый кра­сивый мужчина века.