Эдвард Радзинский - Железная Маска и граф Сен-Жермен

— Но я точно знаю, Ваше королевское Высо­чество: умирая, этот узник проклял род Бурбонов. К сожалению, проклятые дни наступают, и Господь сподобил вас жить в эти дни. Будьте осторожны... очень осторожны.

Здесь месье Антуан усмехнулся и добавил:

— Граф Сен-Жермен видел будущее так же яс­но... как прошлое.

За окном стемнело. Зажглись фонари на пло­щади. Все тот же слуга принес бронзовый канде­лябр, поставил на клавесин и зажег свечи. В их ко­леблющемся свете лицо месье Антуана стало зыбким. Я все больше испытывал ощущение, что мне все это снится! Но он продолжал рассказывать глуховатым голосом:

— Перепуганная Антуанетта рассказала мужу о проклятии. Дофин, этакий милый, аморфный теленок, успокоил ее. Но она потребовала, чтобы он еще раз поговорил с королем и узнал наконец правду, кто был этим грозным узником. Но глав­ное — почему он проклял Бурбонов. Дофин опять заговорил с королем. Простодушно рассказал о визите Сен-Жермена и о проклятии. Но вновь спросить деда о том, кто был этой Железной Мас­кой, дофин не смог. Король неожиданно пришел в бешенство. Он прервал его и повелел дофину «впредь никогда не затевать разговор об узнике... и немедля перестать принимать мерзавца графа Сен-Жермена».

То, чего не сумел сделать своими доносами ми­нистр Шуазель, случилось в одно мгновение.

После ухода дофина король немедленно вызвал герцога Шуазеля. Он попросил его вновь повторить доказательства, что граф Сен-Жермен — шпион и еретик. Когда Шуазель только начал говорить, ко­роль нетерпеливо прервал его:

— Я всецело согласен с вами, — сказал Людовик. И повелел немедленно арестовать графа Сен-Жер­мена. Было приказано утром без суда и следствия отправить графа в Бастилию.

Но уже на рассвете карета Сен-Жермена вы­ехала из роскошного особняка у Люксембурского дворца, который арендовал граф. Карета в сумер­ках наступавшего осеннего дня миновала заставу Сен-Дени.

В полдень, когда к дому графа подъехали дра­гуны с арестантской каретой, граф Сен-Жермен был далеко от Парижа.

Сен-Жермен, как я уже много раз вам говорил, знал будущее.

Вскоре король нашел у себя на столе весьма изумившее его письмо от графа из-за границы. Граф извинялся за то, что не последовал примеру святого Дениса и не принес собственную голову и что вместо этого осмелился покинуть Францию. Но, покидая страну, он хотел бы сделать для ко­роля последнее доброе дело. Граф просил его про­честь и понять письмо, которое оставил для него перед смертью некто Дамьен, четвертованный на Гревской площади.

(Имя бедного Дамьена тогда знала вся Фран­ция. Это случилось поздним вечером: король на­правлялся к карете, чтобы отправиться в Париж на маскарад и там славно повеселиться, отыскав очередную прелестницу. Был холодный зимний ве­чер, и король надел редингот. Он уже поставил ногу на подножку кареты, когда к ней бросился простолюдин по имени Дамьен. Проскользнул мимо ошарашенных гвардейцев к королю и нанес удар кинжалом. Редингот короля был на меху, от­того удар не получился. Лезвие не задело ни одного драгоценного монаршего органа, лишь слегка по­царапало кожу.

На мучительную казнь Дамьена собрался по­смотреть весь Париж... Окна, глядевшие на эша­фот, сдавались за бешеные деньги. Самые знатные красавицы щеголяли в этих окнах роскошными туалетами. Не обошлось и без галантных происшествий.

Казанова рассказывает в мемуарах, как некий­ хитрый малый, сопровождавший даму, полу­чил повеление дамы приподнять ее платье, чтобы оно не волочилось по пыльному полу. Он припод­нял его довольно высоко и, приникнув сзади, умуд­рился насладиться любовью, в то время когда Дам­ьена четвертовали.

Впрочем, его примеру следовали и другие, ис­пытав высшее наслаждение, когда стоны нестер­пимой боли казнимого соединялись со стонами любви. О человечество, о разумные обезьяны!

Тело Дамьена разодрали на части мчавшиеся в разные стороны лошади королевских гвардейцев.)

«Вас, конечно же, заинтересует, сир, — писал королю Сен-Жермен, — откуда я знаю о существовании письма. Ваше Величество, вам придется поверить — оно приснилось! Чей-то голос читал мне это письмо, о котором прежде я ничего не знал. Потом я отчетливо увидел некое видение. Это был обычный эшафот, но на нем было воздвигнуто не­обычное сооружение с висящим топором, кото­рый падал на приговоренных, беспомощно лежав­ших под дьявольским орудием смерти. Но самое ужасное — на эшафот стояла длиннейшая очередь обреченных, и в ней были хорошо знакомые вам лица... И подводил к эшафоту странный человек в маске. Нет, не в маске палача, но в черной бархат­ной маске... Вы, конечно же, знаете об этом чело-иске, проклявшем перед смертью ваш род».

Прочитав послание графа, король пришел в бешенство и изволил разбить любимую китайскую вазу. После чего спросил о письме Дамьена. Оказалось, письмо и вправду существовало, его просто не осмелились передать королю. Письмо при­несли, и король прочел его. Дамьен писал:

«Я глубоко скорблю, Ваше Величество, что имел несчастье к Вам приблизиться и посмел при­чинить Вам боль. Но если Вы, Ваше Величество, не задумаетесь над несчастьями бедняков, то, может быть, дофин будет последним нашим королем... Он и хорошо знакомые Вам лица неизбежно отпра­вятся на тот же эшафот, который нынче ждет меня, и потеряют драгоценную жизнь, как должен буду потерять ее я».

Король постарался расхохотаться и сказал: «Однако, какой глупец. Пугать будущим! — Именно тогда он добавил ставшее знаменитым: — Да после нас — хоть потоп!» Однако велел Шуазелю раз­узнать, куда направился граф Сен-Жермен, и «ре­шить дело наглеца наилучшим образом».

Сообщили, что в последний раз графа видели в Булони, где он зафрахтовал корабль в Англию. В Лондон был направлен знаменитый наемный убийца барон Мариньяк. Одновременно у англи­чан потребовали выдачи графа Сен-Жермена. Но граф в это время уже был в Амстердаме. Шуазель потребовал того же от голландцев, они промол­чали, и Мариньяк, этот несравненный мастер «плаща и кинжала», выехал в Амстердам. Но граф в это время уже был в России. Король слишком це­нил услуги Мариньяка, он и вернул его в Париж. Сказав при этом, что Сен-Жермен и без того нака­зан бегством в страну «медведей, снегов и свире­пых варваров, вырядившихся в камзолы».

Как я уже рассказывал, граф Сен-Жермен бла­гополучно добрался до Петербурга и там участвовал в перевороте. Маркграф Брандербург-Аншпахский рассказывает в мемуарах, как любовник Екатерины, душа переворота Григорий Орлов представил ему Сен-Жермена. Орлов сказал без обиняков: «Перед нами человек, сыгравший важную роль в нашей революции». В вашей будущей книге (откуда он знал, что я писал в это время о Екатерине!) можете на­писать:

«В 1762 году, тотчас после смерти императ­рицы Елизаветы, граф Сен-Жермен появился в России. Вместе с «человеком со шрамом», гвардей­цем Алексеем Орловым, участвовал в перевороте... Как известно, был составлен заговор. Однако Ека­терина вела себя, как и положено осмотрительной немке, то есть в высшей степени нерешительно. Остальные заговорщики действовали как богатые аристократы, то есть боялись рисковать. Лишь четверо гвардейцев, братья Орловы, жаждали действовать по-русски, то есть напролом. Сен-Жер­мен, великолепный астролог, вычислил благопри­ятный день. Накануне этого дня он решил "запалить фитиль»: попросту выдал одного из за­говорщиков — офицера Пассека. Как он и предпо­лагал, весть об аресте Пассека тотчас подстегнула остальных заговорщиков, заставила начать не­медля действовать.

Огромная заслуга братьев Орловых в успеш­ном перевороте вознесла вчерашних гвардейцев на вершины власти. Страстная любовь Екатерины к Григорию Орлову уверила братьев в ее совер­шенной покорности, и они даже задумали женить Григория на императрице. Сен-Жермен тщетно пытался излечить их от опасного ослепления. Он говорил им, что Екатерина прежде всего императ­рица, а потом уже женщина. Объяснял, как не­верна милость властителей и кратка их благодар­ность. Но гвардейцы плохо знали и историю, и Екатерину. Они не смогли оценить ловкость, с ко­торой государыня ускользнула от настойчивых брачных предложений Григория.

Уже в следующий свой приезд в Россию Сен-Жермен с печалью застал своих друзей совсем в ином положении. Князь Григорий был изгнан из постели императрицы. Что же касается Алексея, то Екатерина, справедливо опасаясь этого гиганта, придумала держать его подальше от Петербурга. Алексей Орлов был отправлен на войну с турками. Вчерашний гвардейский офицер, до сего дня не садившийся даже в шлюпку, возглавил русскую сре­диземноморскую эскадру.

Его корабли готовились сразиться с турками в Чесменской бухте. «Я не поручил бы ему ни жены, ни дочери, но я мог бы свершить с ним великие дела», — справедливо сказал о нем один из его дру­зей. Граф Сен-Жермен не оставил друга. Под име­нем генерала Салтыкова он присоединился к графу и участвовал в этой знаменитой битве. Он был на корабле «Святой Януарий» вместе с родным бра­том Алексея Федором.