Николай Евдокимов - Грешница
Ксения и дед Кузьма вошли в правление. Счетовод, отец Вальки Кадуковой, стоял на стуле, доставал со шкафа пухлую пыльную папку. Девушка-машинистка тыкала одним пальцем в клавиши машинки, весело посматривала через раскрытую дверь в кабинет председателя.
В кабинете было накурено, шумно: приехали делегаты из соседнего колхоза просить помощи - начали они строить школу, а лесу не хватило.
- Будь человеком, Иван Филиппыч, - три вагона ждем, отдадим быстренько.
- Нету, говорю. Самому надо, - сердясь, сказал Иван Филиппович и ударил ладонью по столу, как бы подчеркивая, что разговор окончен. Но делегаты не уходили, улыбались понимающе, дескать, пускай поломается, и рассаживались вокруг стола, за которым, как в ловушке, сидел Иван Филиппович. Он морщился, разгонял плывущий ему в лицо дым. Ксения вспомнила о его обещании бросить курить и удивленно подумала: "Бросил ведь!"
- В окно выскочу, - сказал председатель, - некогда мне.
- А за окошком у нас эвон гляди, два мужичка охраняют, не выскочишь.
Иван Филиппович увидел Ксению, деда Кузьму и махнул им рукой:
- Заходите!
Однако делегаты не пустили их.
- Не торопитесь, поспеете.
Дед Кузьма рассердился:
- Новости! Враз всех разгоню!
- Разгони!
Иван Филиппович засмеялся.
- Вот народ! Так и будете сидеть?
- Будем!
- Ну, валяйте, сидите. Обожди чуток, Ксеня. И ты обожди, Трофимыч.
Он уткнулся в какие-то бумаги и так сидел долго, потом поднял голову, сказал угрюмо:
- Времени мне жалко. Ладно, берите пятьдесят кубометров.
Делегатов как ветром сдуло, они выбежали на улицу, стали взбираться на грузовик. Один из них, юркий старик с жиденькой бородкой, всунул голову в открытое окно, крикнул фальцетом:
- А вить пересидели мы тебя!
Иван Филиппович добродушно погрозил ему кулаком.
- Это ты зря им поблажку сделал, - сказал дед Кузьма. - Ишь чего надумали!
Иван Филиппович засмеялся, поманил Ксению, которая все еще стояла у порога.
- Проходи, садись.
Она села, расправила на коленях платье, взглянула исподлобья на председателя и, как обычно, оробела под его прямым, открытым взглядом.
- Зачем звали? Мне работать надо.
- А я тебя довезу, не торопись. У меня ведь минутное дело. В Москву хочешь съездить?
Глаза Ксении загорелись, но она только пожала плечами.
- Не думала.
- А ты подумай. Есть у нас три путевки на экскурсию. Бесплатные. Вот хочу, чтоб ты поехала. А то живешь в шестистах километрах от столицы, а не была. Ну, поедешь?
Он говорил весело, с твердой убежденностью, что обрадует Ксению своим предложением, и сам словно заранее радовался тому, что она поедет в Москву.
- Вот ведь счастье тебе привалило, - сказал дед Кузьма, - соглашайся скорее, Ксюша, а то раздумает.
И Ксения не выдержала, радостно воскликнула:
- Там, говорят, дома в тридцать этажей!
Иван Филиппович засмеялся:
- Есть и такие - сама увидишь.
- В тридцать! Больше! - авторитетно проговорил дед Кузьма. - Со счету собьешься. Я вон чуть не перекувырнулся: голову задирал. И шапку посеял. Хорошая была шапка. С подкладкой.
- Ну, значит, договорились? - спросил Иван Филиппович. - Через три дня и поедете, чего откладывать-то.
Он встал, снял с вешалки плащ, перекинул его через руку и сказал деду:
- В город сгоняешь, буха надо в райфо отвезти.
- В райфо так в райфо, я на все согласный, - ответил дед.
- Ну, пошли, подвезу до фермы, Ксеня. - Иван Филиппович обернулся к ней, но она сидела, не двигаясь. Глаза ее потухли, плечи опустились.
- Нет, Иван Филиппович, другого кого посылайте в Москву.
Он досадливо поморщился, бросил на стол плащ.
- Не поеду, - сутулясь под его взглядом, упрямо сказала Ксения. - Не хочу.
Она знала: ни отец, ни Василий Тимофеевич не отпустят ее, да и сама понимала, что ехать на эту экскурсию - значит искать развлечений. Нет, не поедет она, нельзя ей.
- Бога испугалась? - тихо спросил Иван Филиппович. - Нет, решительно сказал он, - поедешь! Путевка уже оформлена. Нельзя отказываться. А с отцом я сам поговорю, если ты боишься. Или вот Кузьма Трофимыч с ним по-соседски побеседует, уговорит.
- Чегой-то? - Дед Кузьма встрепенулся, вскинул на председателя испуганные глаза. - Ты, Филиппыч, как-нибудь без меня, а? Ты меня в эти дела не путай. Сами они должны понимать, что к чему. - Он помолчал, потоптался, сказал: - А вообще-то ты зря, Ксюша, отказываешься.
- Не поеду! - Ксения вскочила, бросилась на улицу.
Кусая губы, она бежала к ферме, слезы текли по ее лицу. В козулишнике остановилась, заплакала навзрыд и упала на землю. Она лежала, обхватив руками голову, уткнувшись лицом в опавшие, сырые от росы листья. Нельзя, нельзя, нельзя - только одно это слово и знала она с самого раннего детства. Нельзя смеяться, нельзя петь, ничего нельзя - умереть бы скорее, тогда будет все можно. Будет ли? Ксения даже охнула от этой греховной мысли и испуганно села, растирая по лицу кулаками слезы.
Солнце светило ей в глаза. По руке полз муравей. Где-то за лесом работал трактор, слышно было, как скрипела люлька подвесной дороги на ферме. Вдали прошла грузовая машина - может быть, это Алексей проехал. При мысли о нем Ксения улыбнулась сквозь слезы.
Она сидела, прижавшись спиной к стволу дуба, слушала, как лопались чашечки желудей. На лицо ей садилась липкая паутина; Ксения стряхивала с платья цепких паучков, чувствуя, как спокойная радость снова возвращается к ней.
А вечером, идя с фермы домой, Ксения встретила у речки Алексея. Он осветил фонариком новый мотоцикл и сказал:
- Садись!
- Ой, откуда? - удивилась Ксения.
- По лотерее, думаешь, выиграл? Купил, чтоб тебя, как королеву, возить. Садись.
Они мчались куда-то по тряской дороге. Ксения вскрикивала от испуга, восторга и говорила:
- И в самом деле королева.
- Погоди, я тебя еще в собственной "Победе" покатаю.
- Откуда же у тебя такие деньжищи, Алешенька? - удивлялась Ксения, прижимаясь к его широкой теплой спине, и вскрикивала: - Ой, да куда ты меня везешь?
Он остановил мотоцикл, обернулся к ней и, обняв, долго целовал в губы.
- Ну и сладкая ты! - говорил он.
- А ты еще слаще, - шептала она, - самый сладкий!
- Да ну? Вот не знал. Вместо сахара с чаем можно употреблять?
- С какао.
- Ишь ты, с какао! А ты небось этого самого какао и не пила.
- Нутк что ж, оно, говорят, вкусное. Ой, подожди, - Ксения уперлась ему в грудь ладонями и вгляделась в темноту, - куда ты меня в самом деле везешь?
- Домой, Ксюша, с маманей знакомить буду.
- Не надо, Алешенька. Нельзя, люди увидят...
- Вот и хорошо, пусть их видят.
В деревне, где жил Алексей, Ксения была один раз, в детстве. Она только и помнила, что стоят Сосенки возле леса, что есть там озеро, заросшее осокой, и в озере этом вода прозрачная и холодная, как в роднике. Она сидела тогда на берегу с отцом, а он рассказывал ей, что таких озер на земле немного, что в них собраны слезы праведников.
- И мои здесь будут слезы, батя? - спросила она.
- И твои, - ответил отец.
И долго еще с тех пор казалось Ксении, что когда плачет она, то слезы ее текут в это озеро; одно лишь ей было непонятно: почему вода холодная, а слезы теплые?
Дом Алексея стоял на краю деревни, на берегу этого озера, слабо мерцающего под звездами.
Мать Алексея, маленькая узкоплечая старушка, стояла в дверях, улыбаясь, смотрела на Ксению, но лицо у нее было настороженное, тревожное.
- Мать, встречай, - крикнул Алексей, - это и есть Ксеня, невеста моя!
Ксения охнула, закрыла лицо руками.
- Ой, бабуся, как же ему не стыдно!
- А чего стыдного, - сказал он, - такую свадьбу отгрохаем! На весь район, нет, на всю область!
- Да ну тебя, - окончательно растерявшись, проговорила Ксения.
- Что ж ты с ней делаешь, бесстыдник! - сказала мать. - Гляди, пунцовая девка стала. Не смущайся, доченька.
Пили чай. Ксения скоро освоилась и чувствовала себя легко, просто. Ей все нравилось в доме Алексея: нравилось, что было здесь чисто, просторно, что в буфете позванивала посуда от голоса Алексея, что серый кот с черным пятном на спине мягко терся о ее ноги. Нравился коврик на стене с белыми, плывущими по озеру лебедями, нравился розовый абажур, от которого все было розовым: и занавески на окнах, и печка, и обои. Алексей положил перед Ксенией альбом с фотокарточками; она разглядывала их, удивлялась.
- А вот это ты маленький? Какой хорошенький! Правда, бабуся?
- Маленькие-то вы все хорошенькие. А потом эвон какие!
- Какие, мать? - усмехнулся Алексей.
- Да вот такие, самостоятельные... - Она ласково смотрела на Ксению; тревога и настороженность сошли с ее лица.
- Скажи-ка, мать, - вдруг спросил Алексей, - есть бог или нет его?
- Кто же это знает, сынок, никто не знает.
- А вот Ксения знает: есть, говорит.
- Не надо, Леша! - испуганно прошептала Ксения. - Не надо! повторила она.
- Почему же не надо? Надо. Ты мне давала библию? Прочел. Вот и хочу тебе вопросы задать.
