Николай Евдокимов - Грешница
- "Кого"? Алексея.
- Что ты, бог с тобой! - ответила Ксения, но она не умела лгать и прослезилась от смущения.
Зина махнула рукой, засмеялась:
- Ладно уж, беги!
И вот они едут вдвоем с Алексеем по грязной, хлипкой дороге, которую еще не успело высушить солнце. Едут вокруг деревни, дальним путем - так захотела Ксения: а вдруг кто увидит, вдруг повстречается отец?
Она нагнула голову, загородилась ладонью и успокоилась только тогда, когда далеко отъехали от Репищей.
Капли дождя блестят на кустах и деревьях, в лесу сыро, холодно. Стекло в кабине запотело. Алексей пальцем размашисто написал на нем: "Ксения". Она тихо засмеялась, приписала внизу: "Алешенька".
Там снаружи мокро, зябко, под колесами машины взлетают водяные брызги, грязь стегает дверцу, а здесь, в кабине, тепло, и от этого Ксении и весело и хорошо. Хорошо, потому что рядом сидит Алексей, хорошо, что качаются перед глазами их имена - "Ксения" - "Алешенька". И не надо ничего другого, ехать бы вот так далеко, без конца, и чувствовать, что он сидит рядом. Они молчат, но все равно что говорят.
Возле города за мостом Алексей свернул к станции на склад. Ксения встрепенулась:
- Туда я не поеду. Я тут подожду. Останови.
Но Алексей только усмехнулся:
- Чего ты боишься, сиди.
И Ксения не стала настаивать.
Они ехали вдоль железнодорожного полотна, вдали, нагоняя их, гудел паровоз. Вот он обдал их дымом, скрылся за поворотом, а мимо все мелькали платформы, товарные вагоны и цистерны. Казалось, им не будет конца. Груженные кирпичом, строительным лесом, комбайнами, тракторами, какими-то другими машинами, которых Ксения и не видела никогда, платформы скрывались за поворотом к станции, поднимая ветер, гремя колесами.
- Ой, сколько же их! - вскрикивала Ксения.
Рядом с Алексеем все было для нее внове, все интересно. Сколько раз она видела мчащиеся эшелоны, но будто никогда не видела. И на склад она как-то ездила грузить бревна для колхоза. Грязно, скучно тогда показалось ей там, и дорога туда - нудной, бесконечной. А сейчас она и не заметила, как пролетело время, как въехали они через широкие ворота на огромный двор, забитый ящиками, мешками, штабелями досок и кирпича.
Алексей ушел куда-то, а Ксения сидела в кабине, смотрела на грузовики, которые то уезжали, то приезжали, слушала веселый говор шоферов, звяканье цепей подъемных кранов, грохот сбрасываемых с железнодорожных платформ досок. Здесь было шумно, немного суетливо, как на ферме. Но на ферме она привыкла, а тут все интересовало ее, все удивляло, все казалось каким-то праздничным.
От длинного низкого складского помещения шел Алексей, рядом с ним, широко размахивая руками, шагал парень в гимнастерке и в военной фуражке.
- Твоя, что ль, машина? - спросил парень, когда они подошли к грузовику, и добродушно ухмыльнулся, увидев Ксению: - А это что за комсомолочка?
Ксения смутилась и от его взгляда и оттого, что он назвал ее комсомолочкой. Будто виноватой в чем-то почувствовала она себя перед этим парнем.
- А это одна моя хорошая знакомая, - ответил Алексей.
- Порядочек! - сказал парень. - Теперь я все уяснил. Давай накладную. Так. Все будет в ажуре. Машину отгони вон туда: пусть стоит до вечера. Ради такого случая мы тебе и нагрузим ее. Можете спокойно гулять. В следующий раз не забудь и меня - привези еще одну такую же симпатичную знакомую: вместе будем культурно отдыхать.
Алексей засмеялся:
- Ладно, постараюсь. Ну, до вечера.
Оставив машину, Алексей и Ксения на попутном грузовике добрались до города.
Старинный город этот издавна славился садами и церквами. Вдали от железных дорог, он десятки лет жил неторопливой своей жизнью. И когда два года назад подвели сюда железнодорожную ветку, проложили шоссе, город задвигался, зашумел, расползся в разные стороны. Его пересекли две новые улицы с трехэтажными домами, и, словно в испуге, разбежались от них, петляя и кружась, кривые улочки с почерневшими от ветхости избами. Церкви, некогда самые высокие и самые красивые здания, поблекли и осели. На горизонте виднелись стены будущего текстильного комбината, который уже стал здесь настоящим хозяином.
Такой город Ксении нравился больше, чем прежний. Что-то было торжественное в многолюдности, в пестроте новых улиц, в трепыхании флага над горсоветом, в запахе бензина, в гудках паровозов. И хотя не пристало ей любоваться мирским, Ксения всегда останавливалась у витрин магазинов.
Вот и сейчас она остановилась возле игрушечного магазина, прижалась носом к нагретому солнцем стеклу, смотря на куклу с голубыми закрывающимися глазами.
- Какая хорошенькая, правда? - спросила она.
- Ага, симпатичная, - согласился Алексей.
- Вот тебе бы такую невесту, Алешенька.
- А у меня лучше есть, - проговорил Алексей и так посмотрел на Ксению, что у нее кровь застучала в висках.
Они шли по шумной Советской улице. Ксении казалось, что все смотрят на них, все видят ее смущение, ее радость. Они заходили в магазины, толкались у прилавков, разглядывали, как дети, сверкающие брошки, пуговицы, ленты, прислушивались к звону хрусталя в посудном отделе. Все это принадлежало им, только им, все звенело, сверкало, пело красками только для них одних. "Купить?" - спрашивал Алексей. Но Ксения мотала головой; никогда она не была так богата и так щедра.
- Ой! - охнула вдруг Ксения, увидев в универмаге на стене огромный зеленый китайский ковер. На ветвях причудливого деревца алел большой сказочный цветок. Подсвеченный лампами дневного света, ковер отливал серебром, ветви дерева казались темнее, цветок ярче. Внизу, на полу, лежали другие ковры, они тоже были красивы, но этот лучше всех.
Алексей нагнулся, глянул на цену.
- Ого!
- За такую красоту недорого, - проговорила Ксения.
- А хочешь, я его тебе подарю? - загоревшись, спросил Алексей, и Ксения поняла, что он не шутит.
- Да на что мне, не выдумывай, - испугалась она, решив, что Алексей и в самом деле купит сейчас этот ковер.
- На стенку повесишь. Куплю, честно говорю. На нашу свадьбу. Хорош будет подарок?
Лучше бы он не говорил этого, грустно стало Ксении: к свадьбе или к злой разлуке, к горюшку приведет их любовь? Она вязнет и вязнет в грехе. И уже без интереса, с замкнутым лицом шла Ксения рядом с Алексеем по крикливой, неожиданно ставшей ей чуждой улице.
Алексей заметил в ней перемену и поморщился.
- Ну, что с тобой сделалось такое?
- Ничего, - сказала Ксения. - Поедем домой, а?
- Поезжай. - Алексей рассердился.
Он подошел к тележке с газированной водой, бросил девушке-продавщице пятачок и залпом выпил стакан. Ксения одиноко стояла в стороне.
- Рассердился? - спросила она, когда он, хмурясь, снова подошел к ней.
- Какая ты настоящая, не пойму, - сказал он, - то человек как человек - глядеть на тебя радостно, а то вспомнишь своего бога - и нет моей Ксении, даже лицо у тебя другое становится: чужое какое-то, старое... Как у дурочки, прости на грубом слове.
Ксения вскинула на него испуганные, жалкие глаза и ничего не сказала, повернулась, пошла обратно. Но решимости у нее хватило ненадолго. Она остановилась и заплакала. Ксения чувствовала, что не нужно ей плакать, что люди видят ее слезы, что, нельзя показывать Алексею, как она любит его, но ничего не могла поделать с собой и плакала, размазывая по лицу слезы.
Алексей обхватил ее за плечи, повел куда-то. Она, всхлипывая, говорила: "Уйди, видеть тебя не хочу", - но покорно шла за ним.
Они вошли в полутемное парадное.
- Прости меня. - Алексей прижал к груди ее голову. - Будет реветь-то.
- Думаешь, я на тебя осерчала? Больно нужно! Поищи себе умную, а я какая уж есть.
- Ну, ладно, ладно, - сказал он и поцеловал ее мокрые глаза.
- Ничего-то ты не понимаешь, - присмирев, проговорила Ксения. Чувствует мое сердце - быть беде.
- Никакой беды не будет. Пожениться нам надо, вот и все, - сказал Алексей.
Кто-то хлопнул наверху дверью, Ксения рванулась от Алексея, но он крепко держал ее за плечи. По лестнице, перепрыгивая через ступеньки, бежал мальчишка с портфелем.
- Пусти, - проговорила Ксения.
Алексей усмехнулся, поцеловал ее.
Мальчишка пробежал мимо, сказал: "Детям до четырнадцати лет смотреть воспрещается" - и выскочил на улицу.
Алексей засмеялся, улыбнулась и Ксения.
- Ну вот и помирились, - сказал он, - а сейчас пошли в кино.
- Ах, господи! - почти в отчаянии воскликнула Ксения. - Я ему говорю, а он... Зачем ты меня терзаешь?
- Как это я тебя терзаю? - снова хмурясь, спросил Алексей.
- Не будет у нас любви без бога, Леша. Я только и думаю, чтобы ты нашел веру. Покайся, Алешенька.
- Как? Прямо здесь, что ли? Вроде место-то неподходящее.
- Нельзя, не смейся. Ведь я так мало прошу у тебя! Приходи на собрание к нам, послушай, с чистой душой приходи, не со злом... С радостью тебя встретят: у нас люди добрые, ласковые. Не понравится - уйдешь. Но я знаю, тебе понравится. Хочешь, библию дам почитать, хочешь?
