М. Дитерихс - Убийство царской семьи и членов дома Романовых на Урале. Часть II
Всех этих данных, характеризующих природу, нравственное содержание и «свободу духа и творчества» революционной организации инспираторов из членов Государственной думы, решивших продолжать неудачно начатое дело революции, вопреки выяснившихся неблагоприятных для них обстоятельств, приходится касаться только потому, что сущность этих элементов, имея слишком тесное отношение как к трагедии династии Романовых, так и к последовавшей агонии последнего из Державных Вождей этой династии, устанавливает внутреннюю связь между этими двумя историческими обстоятельствами. События 27-28 февраля слишком ясно указали на несостоятельность идеологии русских бояр-западников для культивировки ее на национальной, бытовой и духовной почве народа русского «всея земли». Конечно, не этой только выявившейся несостоятельностью исчерпываются все корни трагедии последней династии и все причины, приведшие к революции 1917 года, но преступное увлечение западничеством, отчужденность от своего исторического, ослепление «образцовыми» теориями и формами «народу нашему чуждыми и воле его непригожими», привели к раздроблению интеллигентных сил страны в тот момент, когда сказалась необходимость противостать, с должной национальной энергией и государственным единением, страшному напору действительно опасного и сильного противника культурно-христианского мира, его исконного врага, социалистически-антихристового легиона сплоченных сынов «религии Лжи».
Тем паче невозможно было создать хитроумным эволюционным порядком необходимую для борьбы силу, и Исполнительный Думский Комитет, лишь затягивая кризис, неизбежно пошел к своей катастрофе. Шаткою же эволюционною тактикою своего правления он вместе с тем создал томительную и тяжелую агонию для Царской Семьи и повел Ее последовательными этапами к кошмарной развязке в Ипатьевском доме 17 июля 1918 года. Страшная полуторагодовая агония и ужасный ее конец были столь же неизбежны в истории России и связанной с ней истории трагедии династии Романовых, как неизбежно было вообще падение в бездну «всея земли», отказавшейся, хотя и временно, от своей нравственно-религиозной идеологии.
Граф Витте в своих записках об истории возникновения известного указа 12 декабря 1904 года, вспоминая одну из своих бесед с Императором Николаем II, пишет: «Во время этого разговора зашла речь о земских соборах. Я высказал убеждение, что земские соборы - это такая почтенная старина, которая при нынешнем положении не применима; состав России, ее отношения к другим странам и степень ее самосознания и образования и вообще идеи XX и XVI века совсем иные». Графа Витте считали образованнейшим русским интеллигентом и выдающимся государственным деятелем своего времени, когда ему было поручено руководительство правительством в труднейший и опаснейший момент государственного перелома в истории русского народа. Теперь, когда в его записках открывается действительная физиономия и содержание этого вершителя судеб России, делается как-то жутко даже за прошлое. В своем ответе Государю о земских соборах, граф Витте оказался и плохим русским историком, и плохим русским националистом, и плохим знатоком русского народа, и достаточно посредственным русским мудрецом, но, безусловно, сильным, самомнительным и увлеченным русским боярином-западником.
Во-первых, расцвет земских соборов был не в XVI, а в XVII веке, и именно в идейном их значении; во-вторых, территориальное изменение России с XVII по XX век не имеет серьезного влияния на состав представительных органов; новыми элементами по сравнению с XVII веком являлись теперь только окраины - Польша, Литва, Крым, Кавказ, Туркестан и Восточная Сибирь, представители коих не могут оказать подавляющего влияния на доминирующее представительство основного района, ядра России, однородного по составу населения, не изменившегося с XVII века; в-третьих, слаба национальность того государственного деятеля, который в идее внутреннего устройства государства зависит от мнений иностранных соседей; да и какие такие отношения России к другим странам могли повлиять на созыв Земского Собора или иного представительного органа? В-четвертых, события 1917-1920 годов ярче всего опровергают голословное заявление графа Витте о значительной, неизмеримой разнице в степени самосознания и образования России в XVII и XX веках. Это грустно, но тем не менее это так, и у графа Витте не было никаких данных выставлять этот довод против Земского Собора. Он мог явиться у него лишь как плод собственного теоретического увлечения западничеством без прочного знания своего народа. Да и откуда могли развиться столь успешно самосознание и образование народа, чтобы явиться помехой Земским Соборам хотя бы по форме. С 1861 года времени прошло еще слишком мало, кредиты на эту отрасль народного благосостояния, как не могло не быть известно графу Витте, отпускались очень скромные, да к тому же далеко не западническая по духу винная монопольная практика графа Витте над русским народом слишком мало способствовала здоровому развитию народного самосознания и образования. Наконец, в-пятых, и что самое существенное, «вообще об идеях» графу Витте, как западнику, лучше было совсем не говорить. Ведь именно здесь-то, в идеях, в идеях о государственности России и кроется основной корень расхождения увлеченных бояр-западников и русских людей, питающих мысль историей русского народа.
Западники, ставящие в центр своих мировоззрений человека с его земными потребностями, естественно, в вопросах государственности народов не возвышаются в своих идеях выше материальных понятий социального единения человечества, в которых форма и дух этих единений отвечали бы земным стремлениям человека, соответственно переменчивым влияниям той или другой эпохи. Такие идеи государственных единений, конечно, неустойчивы, непостоянны и меняются не только веками, но гораздо чаще - через десятки лет, даже годами. Как бы ни прикрывались такие «гражданские» идеи доктринерскими учениями о свободе, братстве и равенстве, но в основе их все же остается стремление малой части доктринеров определенного социального толка данного времени владеть насильственно всем остальным человечеством, что и было причиною бесчисленных политических пертурбаций на западе за последние века и что привело народы Европы не к идейным государственным единениям, а, как справедливо отмечает Достоевский, к единственно возможному «гражданскому» единению во имя «спасения животишек» . На этом пути человечеством руководят не действительные идеи мирового смысла, не великие и вечные идеи одухотворенного значения, а «идейки» революционного или эволюционного порядка, вырабатывающиеся, как показывает история мира, в теоретическом мышлении различных государственных, политических и общественных деятелей народов, лишившихся нравственно-религиозных элементов в основе идей своего мирового существования . Такие народы неизбежно сходили со сцены мировой деятельности и или совершенно исчезали с лица земли, или продолжали свое существование в состоянии прозябания и медленного, но верного постепенного вымирания.
«Жизнь каждого народа имеет определенный смысл», - говорит Владимир Соловьев в своей книге «Русская идея». В религиозном отношении это истина, подтверждаемая рациональной философией: как не может не быть смысла в существовании одного человека, так не может не быть смысла в существовании общества людей - народа, связанных и соединенных друг с другом прежде всего общностью идеи смысла своего существования на земле. Для русского народа смыслом существования, а отсюда и идеей его государственного единения с древнейших времен исторического зарождения являлись начала религиозного характера, которыми пропитана вся политическая история народа, начиная даже с его легендарного периода существования. Здоровым ли пониманием или больным, сознательно или только чувством (ибо можно многое не сознавать, но чувствовать) воспринимались народною массою эти начала, как руководящие смыслом его существования, - это другой вопрос, но религиозность смысла государственного единения проходит определенной нитью через все многострадальное и многобурное существование русского народа с середины IX века, века появления на мировой арене Руси. Недостаток исторического материала по этому вопросу заставляет остановиться на положении, что в эпоху древней Руси, до Иоаннов, эта религиозная основа в смысле своего государственного единения принималась в массах русского народа более чувством, чем сознанием. Но многие ли и теперь, даже из интеллигентного класса, могли бы подойти к этому вопросу сознательно, с глубоким знанием своей истории? Многие ли останавливались хотя бы на том факте, что время зарождения Русского государства в IX веке совпало с величайшим мировым политическо-религиозным событием - началом разделения церквей, и почти безусловно в связи с этим событием, связи, трудно улавливаемой теперь лишь по недостатку исторических материалов. Однако достаточно для начала и таких фактов: в 843 году, т.е. за 21 год до времени, с которого принято начинать русскую историю, распалась Великая Империя Карла Великого, создавшаяся на религиозно-нравственных началах западной церкви. Вслед за сим около 860 года возникает распря между Константинопольским Патриархом Фотием и Папою Николаем I, явившаяся началом разделения церквей и послужившая к усилению миссионерской деятельности со стороны восточной церкви, коснувшейся преимущественно славян. Около того же 860 года Хозарский коган, властвовавший в это время над Полянами, Северянами, Вятичами и Радимичами, просил Греческого Императора прислать ученых мужей, которые знали бы славянский язык и могли бы вести религиозные споры с иудеями и магометанами. Результатом этого явилось посещение русской земли славянскими апостолами Кириллом и Мефодием; с этого времени начался перевод священных книг на славянский язык. Знаменательно, что окончательное разделение церквей последовало в 1054 году, в год смерти Ярослава Мудрого, когда можно было рассчитывать, что христианство по восточной церкви уже крепко утвердилось на Руси. «Таким образом, - пишет историк Белов, - основание Русского государства, крещение Киевской Руси и утверждение в ней христианства совпадает с великим событием разделения церквей». Нравственно-религиозные корни, легшие в основу этого исторического разделения церквей, преемственно вошли в основу идеи русского государственного единения. Отсюда в русском народе «всея земли», скорее, через чувство, культивировалась великая идея об историческом призвании России и об осуществлении ее на земле, сначала у себя, в форме и духе своего государственного строительства, а впоследствии, в развитии и совершенстве идеи, и во всем мире. Что не человек был издревле центром миросозерцания народа, как стало теперь у западников, а нравственно-религиозные понятия государственного единения, о том много фактического материала дает история России: «не посрамить земли русския, ляжем костьми, мертвым нет сраму», - говорит Святослав; «Зачем губить русскую землю, поднимая сами на себя которы… Станем жить в одно сердце и блюсти русскую землю», - советовались в Любече князья; «Бог утаил правду от премудрых, а открыл ее мезеннием владимирцам», - говорит летописец под 1176 годом, когда Владимир (город) отстаивал принцип государственного единения; «Божиею Милостью и Пречистыя Богоматери», - появляется уже в договорных грамотах великих князей Московских, начиная с Василия Дмитриевича; «О, великие князья Владимира, Новгорода и всея Руси! Молитвами вашими помогите мне на отступников православия», - молился Иоанн III над гробами своих предков перед походом на Новгород в задаче объединения всея Руси.
