М. Дитерихс - Убийство царской семьи и членов дома Романовых на Урале. Часть II
Обе стороны «всея земли», лишившись идеи государства, желали лишь властвовать друг над другом.
Царство разделилось само в себе…
Поэтому решение членов Государственной думы сохранить за собой после 28 февраля лицо «общественного доверия» и «народных представителей» и выступить с таким лицом 2 марта с требованием перед Государем носило явные признаки обмана.
Умышленность, устанавливаемая фактами в отношении обмана, в равной степени проявилась и в хитрости образа действий самочинных руководителей в первые дни революционного движения в Петрограде, в целях добиться отречения Императора Николая II. История дает еще слишком мало материалов, чтобы установить, кто именно являлись главными вожаками и инспираторами в решении членов Думы сойти с законной почвы 27 февраля, сорганизоваться в самочинный революционный орган и приступить к насильственным действиям против Державного Главы Государства. Официально документы и литература того времени выставляют всюду в качестве первенствующего Председателя Государственной думы М. В. Родзянко, но многое указывает на то, что в этом официальном первенствующем положении М. В. Родзянки было лишь пассивное подчинение воле других, истинных, но скрытых руководителей мнениями и действиями членов Государственной думы. М. В. Родзянко сам по себе был истинным и искренним верноподданным и тогда, когда 26 июля 1914 года от лица Думы говорил Государю: «Дерзайте, Государь, русский народ с Вами…», и тогда, когда 26 февраля 1917 года телеграфировал Царю в Ставку: «…Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на Венценосца», и тогда, когда на следующий день передавал по телефону через командира Сводного полка Ресина Государыне Императрице, чтобы Она немедленно уезжала с Детьми из Царского Села, и на замечание Ресина, что дети серьезно больны, добавил: «когда дом горит, то детей выносят». Он и остался таковым, сохраняя первенствующее, но малопочетное место в Государственной думе, когда после 15 марта 1917 года она стала мертвым телом для государственности русского народа.
Истинные, но скрытые вдохновители революционных решений Государственной думы: «Думе не расходиться; всем депутатам оставаться на своих местах», сорганизовать Временный Исполнительный Комитет, принять на себя право водворения порядка в столице, принять на себя всю исполнительную власть, выявить перед Государем общественное мнение и потребовать Его отречения от Престола, - конечно, не были вдохновлены верноподданническими чувствами, но не были уверены и в успехе задуманного ими государственного переворота. Они опасались Ставки, неуверенные вполне, что она не откажется поддержать их в решительную минуту; они опасались Царского Села, убежденные, что Императрица сможет удержать Государя от добровольного отречения; наконец, они опасались, и не без оснований, что Государь понимает истинную цену «общественного мнения» и далеко не считает его «мнением всея земли».
Наконец, и главным образом они испугались революции и больше всего «революционного народа».
Начав днем 27 февраля свою деятельность с «революционного творчества», руководители из членов Государственной думы уже к вечеру того же дня столкнулись с другим самостоятельным «революционным творчеством» со стороны революционного народа. Сознав и почувствовав свою слабость, думским руководителям для спасения «своей революции» и сохранения «своего первенства» пришлось идти на соглашательство с народными руководителями на известных компромиссных условиях. Этим самым они вступили на первую ступень лестницы непоследовательности и противоречия между словом и делом, проявлявшихся затем во всей последующей их деятельности. Прежде всего им стало вполне ясно, что продолжать революцию дальше нельзя, что она опасна более всего для единения «своих животишек», что бездна, открывшаяся их «умственным взорам», требовала или прекратить немедленно революцию, или сознательно лететь в бездну. 28 февраля перед ними открывались две дороги: или, слившись идейно с Царем, повернуть начавшуюся в России революцию на путь к Господу, или, низложив «революционным творчеством» Царя, стать на сторону советов и вести русский народ по пути к диаволу. Ни на то, ни на другое у них не хватало гражданского мужества, да кроме того в обоих случаях столь взлелеянная западническая власть уходила из их рук. Что же сказал бы тогда их бог - Запад?
Они решили тогда избрать третий путь, небывалый, не предусматривавшийся ни «совершенными образцами, ни лучшими книжками» запада, ни историей России. Они решили перехитрить всех; перехитрить «революционный народ», общество, Царя; перехитрить своего бога - Запад. Они решили, прикрываясь именем предводителей народной революции России и оставив государство без идеи о своей государственности, вести революцию к Учредительному собранию путем мирного и хитроумного «эволюционного творчества» . Никогда, нигде, ни в каком государстве не было проявлено столько внешней бутафории переживавшегося революционного периода, сколько было ее в России в революцию февраля-октября 1917 года, но нигде не было проявлено и столько эволюционной хитрости, чтобы удержать «новое вино в старых мехах», как в России времен революционного Временного правительства.
Отказавшись после 28 февраля от дальнейшего «революционного творчества», Временному Думскому Исполнительному Комитету, естественно, необходимо было, чтобы Верховная власть перешла к нему эволюционным порядком. А для этого необходимо было прежде всего добровольное отречение от Престола Государя Императора Николая Александровича. Учитывая вышеприведенные существенные опасения, вдохновителям решений Временного Комитета, кроме использования обмана, пришлось стать на путь хитрости: надо было удалить Государя из Ставки, не дать Ему соединиться с Императрицей Александрой Федоровной и инсценировать отчужденность от Царя «всея земли». При наличии такой обстановки, пользуясь мягкостью и слабостью воли Царя, они могли рассчитывать добиться успеха и, вырвав у Него добровольное отречение от Престола, сделать первый шаг по пути к утверждению эволюционным порядком Верховной власти за собою. Но эволюционный путь ставил революционных руководителей в фальшивое положение как по отношению к революционному движению, так и по отношению к прежнему режиму, который их революция ломала; в сущности, они вынуждены были в этом случае идти хитростью на соглашательство с Царской властью, как вынуждены были прибегнуть к тому же и с революционной властью народа.
Всех этих данных, характеризующих природу, нравственное содержание и «свободу духа и творчества» революционной организации инспираторов из членов Государственной думы, решивших продолжать неудачно начатое дело революции, вопреки выяснившихся неблагоприятных для них обстоятельств, приходится касаться только потому, что сущность этих элементов, имея слишком тесное отношение как к трагедии династии Романовых, так и к последовавшей агонии последнего из Державных Вождей этой династии, устанавливает внутреннюю связь между этими двумя историческими обстоятельствами. События 27-28 февраля слишком ясно указали на несостоятельность идеологии русских бояр-западников для культивировки ее на национальной, бытовой и духовной почве народа русского «всея земли». Конечно, не этой только выявившейся несостоятельностью исчерпываются все корни трагедии последней династии и все причины, приведшие к революции 1917 года, но преступное увлечение западничеством, отчужденность от своего исторического, ослепление «образцовыми» теориями и формами «народу нашему чуждыми и воле его непригожими», привели к раздроблению интеллигентных сил страны в тот момент, когда сказалась необходимость противостать, с должной национальной энергией и государственным единением, страшному напору действительно опасного и сильного противника культурно-христианского мира, его исконного врага, социалистически-антихристового легиона сплоченных сынов «религии Лжи».
Тем паче невозможно было создать хитроумным эволюционным порядком необходимую для борьбы силу, и Исполнительный Думский Комитет, лишь затягивая кризис, неизбежно пошел к своей катастрофе. Шаткою же эволюционною тактикою своего правления он вместе с тем создал томительную и тяжелую агонию для Царской Семьи и повел Ее последовательными этапами к кошмарной развязке в Ипатьевском доме 17 июля 1918 года. Страшная полуторагодовая агония и ужасный ее конец были столь же неизбежны в истории России и связанной с ней истории трагедии династии Романовых, как неизбежно было вообще падение в бездну «всея земли», отказавшейся, хотя и временно, от своей нравственно-религиозной идеологии.
Граф Витте в своих записках об истории возникновения известного указа 12 декабря 1904 года, вспоминая одну из своих бесед с Императором Николаем II, пишет: «Во время этого разговора зашла речь о земских соборах. Я высказал убеждение, что земские соборы - это такая почтенная старина, которая при нынешнем положении не применима; состав России, ее отношения к другим странам и степень ее самосознания и образования и вообще идеи XX и XVI века совсем иные». Графа Витте считали образованнейшим русским интеллигентом и выдающимся государственным деятелем своего времени, когда ему было поручено руководительство правительством в труднейший и опаснейший момент государственного перелома в истории русского народа. Теперь, когда в его записках открывается действительная физиономия и содержание этого вершителя судеб России, делается как-то жутко даже за прошлое. В своем ответе Государю о земских соборах, граф Витте оказался и плохим русским историком, и плохим русским националистом, и плохим знатоком русского народа, и достаточно посредственным русским мудрецом, но, безусловно, сильным, самомнительным и увлеченным русским боярином-западником.
