Иван Солоневич - Россiя въ концлагерe
-- Теперь? -- Ленчикъ недоумeнно воззрился на Юру. -- Какое же теперь государство? Ну, земля? Земля есть -- чортъ ли съ ней? У насъ теперь не государство, а сидитъ хулиганская банда, какъ знаете, въ деревняхъ бываетъ, собирается десятокъ хулигановъ... Ну не въ томъ дeло... Второе: вотъ возьмите вы Акульшина -- можно сказать, глухой мужикъ, дремучiй мужикъ, съ уральскихъ лeсовъ, такъ вотъ, ежели ему послe всего этого о {393} соцiализмe, да объ революцiи начнутъ агитировать -- такъ онъ же зубами глотку перерветъ... Теперь, третье: скажемъ, Середа -- онъ тамъ когда-то тоже насчетъ революцiи возжался (Середа недовольно передернулъ плечами: "ты бы о себe говорилъ"). Такъ что-жъ, я и о себe скажу то же: думалъ, книжки всякiя читалъ, вотъ, значитъ, свернемъ царя, Керенскаго, буржуевъ, хозяевъ -- заживемъ!.. Зажили! Нeтъ, теперь на дурницу у насъ никого не поймаешь. -Ленчикъ посмотрeлъ на свою ладонь -- тамъ еще осталось два неиспользованныхъ пальца. -- Да... Словомъ -- выпьемъ пока что. А главное, народъ-то поумнeлъ -- вотъ, трахнули по черепу... Теперь ежели хулигановъ этихъ перевeшаемъ -государство будетъ -- во! -- Ленчикъ сжалъ руку въ кулакъ и поднялъ вверхъ большой палецъ. -- Какъ ужъ оно будетъ, конечно, неизвeстно, а, чортъ его дери, будетъ! Мы имъ еще покажемъ!
-- Кому это, имъ?
-- Да -- вообще. Что-бъ не зазнавались! Россiю, сукины дeти, дeлить собрались...
-- Да, -- сказалъ Мухинъ, уже забывъ о "внукахъ", -- да, кое-кому морду набить придется, ничего не подeлаешь...
-- Такъ какъ же вы будете бить морду? -- спросилъ Юра. -- Съ красной армiей?
Ленчикъ запнулся. "Нeтъ, это не выйдетъ, тутъ -- не по дорогe"...
-- А это -- какъ большевики сдeлали: они сдeлали по своему правильно, -- академическимъ тономъ пояснилъ Середа, -- старую армiю развалили, пока тамъ что -- нeмцы Украину пробовали оттяпать.
-- Пока тамъ что, -- передразнилъ Юра, -- ничего хорошаго и не вышло.
-- Ну, у нихъ и выйти не можетъ, а у насъ выйдетъ.
Это сказалъ Пиголица -- я въ изумленiи обернулся къ нему. Пиголица уже былъ сильно навеселe. Его вихры торчали въ разныя стороны, а глаза блестeли возбужденными искорками -- онъ уже забылъ и о Сталинe, и о "били -- били".
-- У кого, это у насъ? -- мнe вспомнилось о томъ, какъ о "насъ" говорилъ и Хлeбниковъ.
-- Вообще у насъ, у всей Россiи, значитъ. Вы подумайте, полтораста миллiоновъ; да если мы всe мясомъ навалимся, ну, всe, ну, чортъ съ ними, безъ партiйцевъ, конечно... А то, вотъ, хочешь учиться, сволочь всякую учатъ, а мнe... Или, скажемъ, у насъ въ комсомолe -- охъ, и способные же ребята есть, я не про себя говорю... Въ комсомолъ полeзли, чтобы учиться можно было, а ихъ -- на хлeбозаготовки... У меня тамъ одна дeвочка была, послали... ну, да что и говорить... Безъ печенокъ обратно привезли... -- По веснусчатому лицу Пиголицы покатились слезы. Юра быстро и ловко подсунулъ четвертую бутылку подъ чей-то тюфякъ, я одобрительно кивнулъ ему головой: хватитъ. Пиголица опустился за столъ, уткнулъ голову на руки, и плечи его стали вздрагивать. Мухинъ посмотрeлъ на Пиголицу, потомъ на таинственныя манипуляцiи {394} Юры: "что-жъ это вы, молодой человeкъ"... Я наступилъ Мухину на ногу и показалъ головой на Пиголицу... Мухинъ кивнулъ поддакивающе. Ленчикъ обeжалъ кругомъ стола и сталъ трясти Пиголицу за плечи.
-- Да брось ты, Саша, ну, померла, мало ли народу померло этакъ, ничего -- пройдетъ, забудется...
Пиголица поднялъ свое заплаканное лицо -- и удивилъ меня еще разъ:
-- Нeтъ -- это имъ, братъ, не забудется... Ужъ это, мать ихъ... не забудется...
ПАНАМА НА ВИЧКE
Когда я составлялъ планы питанiя моихъ физкультурниковъ, я исходилъ изъ расчета на упорный и длительный торгъ: сперва съ Успенскимъ, потомъ съ Неймайеромъ, начальникомъ снабженiя -- Успенскiй будетъ урeзывать планы, Неймайеръ будетъ урeзывать выдачи. Но, къ моему изумленiю, Успенскiй утвердилъ мои планы безо всякаго торга.
-- Да, такъ не плохо. Ребятъ нужно не только кормить, а и откармливать.
И надписалъ:
"Тов. Неймайеру. Выдавать за счетъ особыхъ фондовъ ГПУ."
А раскладка питанiя была доведена до 8000 калорiй въ день! Эти калорiи составлялись изъ мяса, масла, молока, яицъ, ветчины и прочаго. Неймайеръ только спросилъ: въ какой степени можно будетъ замeнять, напримeръ, мясо рыбой... "Какой рыбой?" Ну, скажемъ, осетриной. На осетрину я согласился.
Впослeдствiи я не разъ задавалъ себe вопросъ: какимъ это образомъ я могъ представить, что всeхъ этихъ благъ не будутъ разворовывать: у меня-то, дескать, ужъ не украдутъ... И вообще, насколько въ Совeтской Россiи возможна такая постановка дeла, при которой не воровали бы... Воровать начали сразу.
Обслуживающiй персоналъ моего курорта состоялъ изъ вичкинскихъ лагерниковъ. Слeдовательно, напримeръ, поваръ, который жарилъ моимъ питомцамъ бифштексы, яичницы съ ветчиной, свиныя котлеты и прочее, долженъ былъ бы обладать характеромъ святого Антонiя, чтобы при наличiи всeхъ этихъ соблазновъ питаться только тeмъ, что ему полагалось: полутора фунтами отвратнаго чернаго хлeба и полутора тарелками такой же отвратной ячменной каши. Поваръ, конечно, eлъ бифштексы. Eли ихъ и его помощники. Но это бы еще полбeды.
Начальникъ вичкинскаго лагпункта могъ изъ лагпунктовскаго снабженiя воровать приблизительно все, что ему было угодно. Но того, чего въ этомъ снабженiи не было, не могъ уворовать даже и начальникъ лагпункта. Онъ, напримeръ, могъ бы вылизывать въ свою пользу все постное масло, полагающееся на его лагпунктъ (по два грамма на человeка въ день) -- практически все это масло начальствомъ и вылизывалось. Онъ могъ съeдать по ведру ячменной каши въ день, если бы такой подвигъ былъ въ его силахъ. Но {395} если на лагпунктe мяса не было вовсе, то и уворовать его не было никакой технической возможности. Поваръ не подчиненъ начальнику лагпункта. Веселые дни вичкинскаго курорта пройдутъ, и поваръ снова поступить въ полное и практически безконтрольное распоряженiе начальника. Могъ ли поваръ отказать начальнику? Конечно, не могъ. Въ такой же степени онъ не могъ отказать и начальнику колонны, статистику, командиру вохровскаго отряда и прочимъ великимъ и голоднымъ людямъ мiра сего.
Для того, чтобы уберечь любую совeтскую организацiю отъ воровства, нужно около каждаго служащаго поставить по вооруженному чекисту. Впрочемъ, тогда будутъ красть и чекисты: заколдованный кругъ... Машинистки московскихъ учрежденiй подкармливаются, напримeръ, такъ: шесть дней въ недeлю, точнeе, пять дней въ шестидневку потихоньку подворовываютъ бумагу, по нeсколько листиковъ въ день. Въ день же шестой, субботнiй идутъ на базарь и обмeниваютъ эту бумагу на хлeбъ: еще одно изъ объясненiй того таинственнаго факта, что люди вымираютъ не совсeмъ ужъ сплошь...
У меня на Вичкe былъ и завхозъ, на складe котораго были зарыты пиратскiя сокровища сахару, масла, ветчины, осетрины и прочаго. Въ первые дни моего завхоза стали ревизовать всe. Эти ревизiи я прекратилъ. Но какъ я могъ прекратить дружественныя хожденiя начальника лагпункта къ оному завхозу? Можно было бы посадить и начальника, и повара, и завхоза въ каталажку: какой толкъ?
Изъ числа физкультурниковъ назначались дежурные на кухню и на складъ. Я не предполагалъ, чтобы это могло кончиться какими-нибудь осложненiями, я самъ раза два дежурилъ на кухнe перваго лагпункта. Предполагалось, что я въ качествe, такъ сказать, представителя общественнаго контроля долженъ смотрeть за тeмъ, чтобы кухня не кормила кого не надо и чтобы на кухнe не разворовывались продукты. Конечно, разворовывались. На эту кухню начальникъ лагпункта приходилъ, какъ на свою собственную: а ну-ка, поджарьте-ка мнe...
Изъ начальства приходили всe, кому не лeнь, и лопали все, что въ нихъ могло влeзть. Если бы я попробовалъ протестовать, то весь этотъ союзъ объединеннаго начальства слопалъ бы меня со всeми моими протекцiями. Или, если бы нельзя было слопать, ухлопалъ бы откуда-нибудь изъ-за угла. Нeтъ ужъ, общественный контроль въ условiяхъ крeпостного общественнаго строя -опасная игрушка, даже и на волe. А въ лагерe -- это просто самоубiйство. Я полагалъ, что мои физкультурники эту истину знаютъ достаточно ясно.
Но какая-то нелeпая "иницiативная группа", не спросясь ни броду, ни меня, полeзла ревизовать складъ и кухню. Обревизовали. Уловили. Устроили скандалъ. Составили протоколъ. Поваръ и завхозъ были посажены въ ШИЗО -начальника лагпункта, конечно, не тронули, да и не такiе были дураки поваръ и завхозъ, чтобы дискредитировать начальство.
Во главe этой иницiативной группы оказался мой меньшевикъ {396} -Кореневскiй. Полагаю, что въ его послeдующей поeздкe на Соловки эта ревизiя тоже сыграла свою роль. Кореневскому я устроилъ свирeпый разносъ: неужели онъ не понимаетъ, что на мeстe повара и завхоза и я, и онъ, Кореневскiй, дeйствовали бы точно такимъ же образомъ и что никакимъ инымъ образомъ дeйствовать нельзя, не жертвуя своей жизнью... "Нужно жертвовать", сказалъ Кореневскiй. Я взъeлся окончательно: если ужъ жертвовать, такъ, чортъ васъ раздери совсeмъ, изъ-за чего-нибудь болeе путнаго, чeмъ свиныя котлеты... Но Кореневскiй остался непреклоненъ -- вотъ тоже олухъ Царя Небеснаго, о, Господи!..
