Иван Солоневич - Россiя въ концлагерe

-- А зачeмъ это? -- спросилъ я.

-- Вотъ вы всe про Сталина говорили, что онъ Россiю моритъ...

-- Я и сейчасъ это говорю...

-- Такъ вотъ, это и есть невeрно. Вотъ я вамъ сейчасъ разыщу. Пиголица сталъ рыться на книжной полкe.

-- Да бросьте вы, рeчи Сталина я и безъ васъ знаю...

-- Э, нeтъ, постойте, постойте. Сталинъ говоритъ, о Россiи, то-есть, что насъ всe, кому не лeнь, били... О Россiи, значитъ, заботится... А вотъ вы послушайте.

Пиголица досталъ брошюру съ одной изъ "историческихъ" рeчей Сталина и началъ торжественно скандировать:

-- "Мы отстали отъ капиталистическаго строя на сто лeтъ. А за отсталость бьютъ. За отсталость насъ били шведы и поляки. За отсталость насъ били турки и били татары, били нeмцы и били японцы... Мы отстали на сто лeтъ. Мы должны продeлать это разстоянiе въ десять лeтъ или насъ сомнутъ..."

Эту рeчь Сталина я, конечно, зналъ. У меня подъ руками нeтъ никакихъ "источниковъ", но не думаю, чтобы я сильно ее перевралъ -- въ тонe и смыслe, во всякомъ случаe. Въ натурe эта тирада нeсколько длиннeе. Пиголица скандировалъ торжественно и со смакомъ: били -- били, били -- били. Его бeлобрысая шевелюра стояла торчкомъ, а въ выраженiи лица было предвкушенiе того, что вотъ раньше-де всe били, а теперь, извините, бить не будутъ. Середа мрачно вздохнулъ:

-- Да, это что и говорить, влетало...

-- Вотъ, -- сказалъ Пиголица торжествующе, -- а вы говорите, Сталинъ противъ Россiи идетъ. {390}

-- Онъ, Саша, не идетъ спецiально противъ Россiи, онъ идетъ на мiровую революцiю. И за нeкоторыя другiя вещи. А въ общемъ, здeсь, какъ и всегда, вретъ онъ и больше ничего.

-- То-есть какъ это вретъ? -- возмутился Пиголица.

-- Что дeйствительно били, -- скорбно сказалъ Ленчикъ, -- такъ это что и говорить...

-- То-есть какъ это вретъ? -- повторилъ Пиголица. -- Что, не били насъ?

-- Били. И шведы били, и татары били. Ну, и что дальше?

Я рeшилъ использовать свое торжество, такъ сказать, въ разсрочку -пусть Пиголица догадывается самъ. Но Пиголица опустилъ брошюрку и смотрeлъ на меня откровенно растеряннымъ взглядомъ.

-- Ну, скажемъ, Саша, насъ били татары. И шведы и прочiе. Подумайте, какимъ же образомъ вотъ тотъ же Сталинъ могъ бы править одной шестой частью земной суши, если бы до него только мы и дeлали, что шеи свои подставляли? А? Не выходитъ?

-- Что-то не выходитъ, Саша, -- подхватилъ Ленчикъ. -- Вотъ, скажемъ, татары, гдe они теперь? Или шведы. Вотъ этотъ самый лагерь, сказываютъ, раньше на шведской землe стоялъ, была тутъ Щвецiя... Значитъ, не только насъ били, а и мы кому-то шею костыляли, только про это Сталинъ помалкиваетъ...

-- А вы знаете, Саша, мы и Парижъ брали, и Берлинъ брали...

-- Ну, это ужъ, И. Л., извините, тутъ ужъ вы малость заврались. Насчетъ татаръ еще туда сюда, а о Берлинe -- ужъ извините.

-- Брали, -- спокойно подтвердилъ Юра, -- хочешь, завтра книгу принесу -- совeтское изданiе... -- Юра разсказалъ о случаe во время ревельскаго свиданiя монарховъ, когда Вильгельмъ II спросилъ трубача какого-то полка: за что получены его серебряныя трубы? "За взятiе Берлина, Ваше Величество"... "Ну, этого больше не случится". "Не могу знать, Ваше Величество"...

-- Такъ и сказалъ, сукинъ сынъ? -- обрадовался Пиголица.

-- Насчетъ Берлина, -- сказалъ Середа, -- это не то, что Пиголица, а и я самъ слыхомъ не слыхалъ...

-- Учили же вы когда-то русскую исторiю?

-- Учить не училъ, а такъ, книжки читалъ: до революцiи -- подпольныя, а послe -- совeтскiя: не много тутъ узнаешь.

-- Вотъ что, -- предложилъ Ленчикъ, -- мы пока по стаканчику выпьемъ, а тамъ устроимъ маленькую передышку, а вы намъ, товарищъ Солоневичъ, о русской исторiи малость поразскажите. Такъ, коротенько. А то въ самомъ дeлe, птичку Пиголицу обучать надо, въ техникумe не научатъ...

-- А тебя -- не надо?

-- И меня надо. Я, конечно, читалъ порядочно, только знаете, все больше "наше совeтское".

-- А въ самомъ дeлe, разсказали бы, -- поддержалъ Середа.

-- Ну, вотъ и послушаемъ, -- заоралъ Ленчикъ ("да тише, ты" -- зашипeлъ на него Мухинъ). Такъ вотъ, значитъ, на порядкe дня: стопочка во славу русскаго оружiя и докладъ тов. Солоневича. Слово предоставляется стопочкe: за славу... {391}

-- Ну, это какъ какого оружiя, -- угрюмо сказалъ Мухинъ, -- за красное, хоть оно пять разъ будетъ русскимъ, пей самъ.

-- Э, нeтъ, за красное и я пить не буду, -- сказалъ Ленчикъ.

Пиголица поставилъ поднятую было стопку на столъ.

-- Такъ это, значитъ, вы за то, чтобы насъ опять били?

-- Кого это насъ? Насъ и такъ бьютъ -- лучше и не надо... А если вамъ шею накостыляютъ -- для всeхъ прямой выигрышъ.

Середа выпилъ свою стопку и поставилъ ее на столъ.

-- Тутъ, птичка моя Пиголица, такое дeло, -- затараторилъ Ленчикъ, -русскiй мужикъ -- онъ, извeстное дeло, заднимъ умомъ крeпокъ: пока по шеe не вдарятъ -- не перекрестится. А когда вдарятъ, перекрестится -- такъ только зубы держи... Скажемъ, при Петрe набили морду подъ Нарвой, перекрестился -и крышка шведамъ. Опять же при Наполеонe... Теперь, конечно, тоже набьютъ, никуда не дeнешься...

-- Такъ, что и ты-то морду бить будешь?

-- А ты въ красную армiю пойдешь?

-- И пойду.

Мухинъ тяжело хлопнулъ кулакомъ по столу.

-- Сукинъ ты сынъ, за кого ты пойдешь? За лагери? За то, что-бъ дeти твои въ безпризорникахъ бeгали? За ГПУ, сволочь, пойдешь? Я тебe, сукиному сыну, самъ первый голову проломаю... -- лицо Мухина перекосилось, онъ оперся руками о край стола и приподнялся. Запахло скандаломъ.

-- Послушайте, товарищи, кажется, рeчь шла о русской исторiи -- давайте перейдемъ къ порядку дня, -- вмeшался я.

Но Пиголица не возразилъ ничего. Мухинъ былъ чeмъ-то вродe его прiемнаго отца, и нeкоторый решпектъ къ нему Пиголица чувствовалъ. Пиголица выпилъ свою стопку и что-то пробормоталъ Юрe вродe: "ну, ужъ тамъ насчетъ головы -- еще посмотримъ"...

Середа поднялъ брови:

-- Охъ, и умный же ты, Сашка, такихъ умныхъ немного уже осталось... Вотъ поживешь еще съ годикъ въ лагерe...

-- Такъ вы хотите слушать или не хотите? -- снова вмeшался я.

Перешли къ русской исторiи. Для всeхъ моихъ слушателей, кромe Юры, это былъ новый мiръ. Какъ ни были бездарны и тенденцiозны Иловайскiе стараго времени -- у нихъ были хоть факты. У Иловайскихъ совeтскаго производства нeтъ вообще ничего: ни фактовъ, ни самой элементарной добросовeстности. По этимъ Иловайскимъ до ленинская Россiя представлялась какой-то сплошной помойкой, ея дeятели -- сплошными идiотами и пьяницами, ея исторiя -сплошной цeпью пораженiй, позора. Объ основномъ стержнe ея исторiи, о тысячелeтней борьбe со степью, о разгромe этой степи ничего не слыхалъ не только Пиголица, но даже и Ленчикъ. Отъ хозаръ, половцевъ, печенeговъ, татаръ, отъ полоняничной дани, которую платила крымскому хану еще Россiя Екатерины Второй до постепеннаго и послeдовательнаго разгрома Россiей величайшихъ военныхъ могуществъ мiра: татаръ, турокъ, шведовъ, {392} Наполеона; отъ удeльныхъ князей, правившихъ по ханскимъ полномочiямъ, до гигантской имперiи, которою вчера правили цари, а сегодня правитъ Сталинъ, -- весь этотъ путь былъ моимъ слушателямъ неизвeстенъ совершенно.

-- Вотъ мать ихъ, -- сказалъ Середа, -- читалъ, читалъ, а объ этомъ, какъ это на самомъ дeлe, слышу первый разъ.

Фраза Александра Третьяго: "когда русскiй царь удитъ рыбу -- Европа можетъ подождать" -- привела Пиголицу въ восторженное настроенiе.

-- Въ самомъ дeлe? Такъ и сказалъ? Вотъ сукинъ сынъ! Смотри ты... А?

-- Про этого Александра, -- вставилъ Середа, -- пишутъ, пьяница былъ.

-- У Горькаго о немъ хорошо сказано -- какимъ-то мастеровымъ: "вотъ это былъ царь -- зналъ свое ремесло"... -- сказалъ Юра. -- Звeздъ съ неба не хваталъ, а ремесло свое зналъ...

-- Всякое ремесло знать надо, -- вeско сказалъ Мухинъ, -- вотъ понаставили "правящiй классъ" -- а онъ ни уха, ни рыла...

Я не согласился съ Мухинымъ: эти свое ремесло знаютъ почище, чeмъ Александръ Третiй зналъ свое -- только ремесло у нихъ разбойное. "Ну, а возьмите вы Успенскаго -- необразованный же человeкъ". Я и съ этимъ не согласился: очень умный человeкъ Успенскiй и свое ремесло знаетъ, "иначе мы бы съ вами, товарищъ Мухинъ, въ лагерe не сидeли"...

-- А главное -- такъ что же дальше? -- скорбно спросилъ Середа.

-- Э, какъ-нибудь выберемся, -- оптимистически сказалъ Ленчикъ.

-- Внуки -- тe, можетъ, выберутся, -- мрачно замeтилъ Мухинъ. -- А намъ -- уже не видать...

-- Знаете, Алексeй Толстой писалъ о томъ моментe, когда Москва была занята французами: "Казалось, что ужъ ниже нельзя сидeть въ дырe -- анъ, глядь -- ужъ мы въ Парижe". Думаю -- выберемся и мы.

-- Вотъ я и говорю. Вы смотрите, -- Ленчикъ протянулъ руку надъ столомъ и сталъ отсчитывать по пальцамъ: -- первое дeло: раньше всякiй думалъ -- моя хата съ краю, намъ до государства ни котораго дeла нeту, теперь Пиголица и тотъ -- ну, не буду, не буду, я о тебe только такъ, для примeра -- теперь каждый понимаетъ: ежели государство есть -- держаться за него надо: хоть плохое -- а держись.

-- Такъ вeдь и теперь у насъ государство есть, -- прервалъ его Юра.

-- Теперь? -- Ленчикъ недоумeнно воззрился на Юру. -- Какое же теперь государство? Ну, земля? Земля есть -- чортъ ли съ ней? У насъ теперь не государство, а сидитъ хулиганская банда, какъ знаете, въ деревняхъ бываетъ, собирается десятокъ хулигановъ... Ну не въ томъ дeло... Второе: вотъ возьмите вы Акульшина -- можно сказать, глухой мужикъ, дремучiй мужикъ, съ уральскихъ лeсовъ, такъ вотъ, ежели ему послe всего этого о {393} соцiализмe, да объ революцiи начнутъ агитировать -- такъ онъ же зубами глотку перерветъ... Теперь, третье: скажемъ, Середа -- онъ тамъ когда-то тоже насчетъ революцiи возжался (Середа недовольно передернулъ плечами: "ты бы о себe говорилъ"). Такъ что-жъ, я и о себe скажу то же: думалъ, книжки всякiя читалъ, вотъ, значитъ, свернемъ царя, Керенскаго, буржуевъ, хозяевъ -- заживемъ!.. Зажили! Нeтъ, теперь на дурницу у насъ никого не поймаешь. -Ленчикъ посмотрeлъ на свою ладонь -- тамъ еще осталось два неиспользованныхъ пальца. -- Да... Словомъ -- выпьемъ пока что. А главное, народъ-то поумнeлъ -- вотъ, трахнули по черепу... Теперь ежели хулигановъ этихъ перевeшаемъ -государство будетъ -- во! -- Ленчикъ сжалъ руку въ кулакъ и поднялъ вверхъ большой палецъ. -- Какъ ужъ оно будетъ, конечно, неизвeстно, а, чортъ его дери, будетъ! Мы имъ еще покажемъ!