Всеволод Волин - Неизвестная революция 1917-1921
Ни Махно, ни его штаб не были поставлены в известность об этом приказе: их не хотели тревожить раньше времени, надеясь нанести удар неожиданно. Только случайно, три дня спустя после выхода приказа, Махно и его штаб узнали о нем.
Махно отреагировал немедленно: послал большевистским властям телеграмму, в которой заявлял о сложении с себя в силу обстоятельств полномочий командующего[213].
Ответа он не получил.
Большевики открывают фронт Деникину, чтобы позволить ему захватить свободный район. Вторжение деникинцев в район. Чрезвычайные меры, предпринятые Махно для спасения положения.
Мы подошли в первому крайне драматичному повороту махновской эпопеи, который стал тяжким испытанием для самого Махно, командиров его отрядов, всех повстанцев и жителей свободного района.
Если первый акт драмы завершился для них с честью, то, главным образом, благодаря их исключительным личным качествам, беззаветной отваге и замечательной самодисциплине.
Несколько дней спустя после выхода приказа Троцкого № 1824 Махно обнаружил, что большевики оголили фронт в районе Гришино и, таким образом, открыли свободный доступ войскам Деникина в Гуляй-Польский район с северо-востока. Он тотчас сообщил об этом штабу и совету.
Действительно, орды казаков ворвались на территорию свободного района не с той стороны, где держали фронт повстанцы, а слева, оттуда, где находились большевистские части.
Положение стало трагическим.
Махновская армия, удерживавшая фронт по линии Мариуполь-Кутейниково-Таганрог, была обойдена войсками Деникина, огромными массами хлынувшими в самое сердце района.
Крестьяне могли, начиная с апреля, посылать в Гуляй-Поле сколько угодно добровольцев: их нечем было вооружить, оружия и снаряжения не хватало. Как мы видели, большевики, вопреки заключенному соглашению и взятым на себя обязательствам, прекратили снабжение повстанцев и саботировали оборону района. Скрепя сердце, махновский штаб был вынужден отправлять добровольцев по домам.
Неизбежным последствием этого явилось нашествие деникинцев.
«Крестьяне Гуляй-Поля в один день сформировали полк, стремясь спасти свое село. Вооружиться пришлось домашными средствами — топорами, пиками, отдельными винтовками, охотничьими ружьями и т. д. Они пошли навстречу казачьей лавине, пытаясь задержать ее поток. В 15 верстах от своего села, под с. Святодуховкой Александровского уезда, они столкнулись с превосходящими силами донских и кубанских казаков. Гуляй-польцы вступили с ними в ожесточенную героическую борьбу, но пали почти все, вместе со своим командиром — В. Веретельниковым, рабочим Путиловского завода и уроженцем Гуляй-Поля. Громадная волна казачества устремилась тогда на Гуляй-Поле и 6 июня заняла его. Махно со штабом армии и небольшим отрядом при одной батарее отступил на ж.-д. станцию Гуляй-Поле, отстоящую на семь верст от села, но к вечеру пришлось сдать и станцию. На другой день, сорганизовав все бывшие под руками силы, Махно повел наступление на Гуляй-Поле, выбил из него деникинцев и занял село. Однако подошедшая новая волна казаков заставила его вновь покинуть село».[214]
Однако большевики, открыв фронт белым и отдав конфиденциальные приказы, направленные против махновцев, продолжали изображать дружелюбие по отношению к повстанцам, как если бы ничего не произошло. Это был маневр с целью захватить вождей движения, в первую очередь, Махно.
7 июня — через два дня после отправки местным органам телеграммы с приказом № 1824 — верховное командование большевиков послало к Махно бронепоезд, советуя ему сопротивляться «до последнего» и обещая другие подкрепления.
Действительно, два дня спустя несколько красноармейских частей прибыли на станцию Гяйчур неподалеку от Чаплино, в двадцати километрах от Гуляй-Поля.
Вместе с частями прибыли главнокомандующий Ворошилов (будущий наркомвоенмор), военный комиссар Межлаук и другие высокопоставленные коммунистические функционеры.
На вид между командованием повстанцев и Красной Армии установились тесные контакты. Было создано нечто вроде общего генерального штаба. Межлаук и Ворошилов пригласили Махно в свой бронепоезд, якобы для совместной разработки военных операций.
Все это являлось лишь циничной комедией. В кармане Ворошилова лежал тайный приказ Троцкого, предписывавший захватить Махно и других руководителей движения, разоружить повстанцев и беспощадно расстреливать всех, кто попытается оказать хоть малейшее сопротивление.
Ворошилов ждал лишь благоприятного момента для выполнения этого приказа.
Надежные друзья вовремя предупредили Махно об опасности, грозившей не только ему лично, но его армии и всему делу революции. Его положение становилось все более сложным. С одной стороны, он хотел любой ценой избежать кровопролития перед лицом врага. Но, с другой, не мог без борьбы пожертвовать своими товарищами, армией, делом всей своей жизни.
Махно искал достойный выход. И нашел его.
Взвесив все, он принял два важнейших окончательных решения: 1. согласился покинуть — временно — пост командующего Повстанческой Армией; 2. предложил всем частям своей армии оставаться на местах и встать — временно — под начало красного командования, выжидая благоприятного момента для продолжения освободительной борьбы.
Два дня спустя он с необычайной хитростью, ловкостью и хладнокровием произвел этот двойной маневр.
Без шума покинул Ворошилова и Межлаука.
Заявил своему штабу, что в настоящий момент его участие в борьбе в качестве рядового бойца принесет наибольшую пользу.
И отправил верховному советскому командованию следующее заявление:
«Штаб 14 армии Ворошилову. Харьков Предреввоенсовет Троцкому. Москва Ленину, Каменеву.
В связи с приказом Военно-Рев. Совета республики за № 1824 мною была послана в штаб 2-й армии и Троцкому телеграмма, в которой я просил освободить меня от занимаемой должности. Сейчас вторично заявляю об этом, причем считаю себя обязанным дать следующее объяснение своему заявлению. Несмотря на то, что я с повстанцами вел борьбу исключительно с белогвардейскими бандами Деникина, проповедуя народу лишь любовь к свободе, к самодеятельности, — вся официальная советская пресса, а также партийная пресса коммунистов-большевиков распространяла обо мне ложные сведения, недостойные революционера. Меня выставляли и бандитом, и сообщником Григорьева, и заговорщиком против советской республики в смысле восстановления капиталистических порядков. Так, в № 51 газеты «В пути» Троцкий в статье под названием «Махновщина» задает вопрос: «Против кого же восстают махновские повстанцы?», — и на протяжении всей своей статьи доказывает, что махновщина есть, в сущности, фронт против советской власти, и ни одного слова не говорит о фактическом белогвардейском фронте, растянувшемся более чем на сто верст, на котором в течение шести с лишим месяцев повстанчество несло и несет неисчислимые жертвы. В упомянутом приказе № 1824 я обвиняюсь заговорщиком против советской республики, организатором мятежа на манер григорьевского.
Я считаю неотъемлемым, революцией завоеванным правом рабочих и крестьян самим устраивать съезды для обсуждения и решения как частных, так и общих дел своих. Поэтому запрещение таких съездов центральной властью, объявление их незаконными (приказ № 1824) есть прямое наглое нарушение прав трудящихся.
Я отдаю себе полный отчет в отношении ко мне центральной государственной власти. Я абсолютно убежден в том, что эта власть считает все повстанчество несовместимым с своей государственной деятельностью. Попутно с этим центральная власть считает повстанчество связанным со мною и всю вражду к повстанчеству переносит на меня. Примером этому может служить упомянутая статья Троцкого, в которой он, наряду с заведомой ложью, выражает слишком много личного, враждебного мне.
Отмеченное мною враждебное, а последнее время наступательное поведение центр. власти к повстанчеству ведет с роковой неизбежностью к созданию особого внутреннего фронта, по обе стороны которого будет трудовая масса, верящая в революцию. Я считаю это величайшим, никогда не прощаемым преступлением перед трудовым народом и считаю обязанным себя сделать все возможное для предотвращения этого преступления. Наиболее верным средством предотвращения надвигающегося со стороны власти преступления считаю уход мой с занимаемого поста. Думаю, что после этого центр. власть перестанет подозревать меня, а также все революционное повстанчество и противосоветском заговоре и серьезно, по-революционному отнесется к повстанчеству на Украине как к живому, активному детищу массовой социальной революции, а не как к враждебному стану, с которым до сих пор вступали в двусмысленные подозрительные отношения, торгуясь из-за каждого патрона, а то и просто саботируя его необходимым снаряжением и вооружением, благодаря чему повстанчество часто несло невероятные потери в людях и в революционной территории, которые, однако, были бы легко устранимы при ином отношении к нему центральной власти. Предлагаю принять от меня отчеты и дела.
