Дмитрий Иловайский - Разыскания о начале Руси (Вместо введения в русскую историю)
Норманнская теория решительно напоминает птицу, которая голову вытащит, хвост увязнет и т. д.
Второе затруднение в известиях Ибрагима представляют Русы, нападающие на пруссов с запада. Кажется, явная географическая нелепость, свидетельствующая о сбивчивых представлениях испанского еврея по отношению к Восточной Европе. Тут можно разве заподозрить смешение Руси с руянами, жителями Рюгена, которые действительно могли делать пиратские набеги на пруссов. Но г. академик находит здесь не что иное, как "слово Русь, употребленное в значении родового названия норманов" (108). Выше мы видели, что Ибрагим под племенами севера разумеет именно восточно-европейских руссов, наравне с хазарами и печенегами, которых тоже причисляет к северным племенам; а усердный норманист заставляет его везде бредить норманнами, хотя испанский еврей о норманнах совсем не упоминает.
Нам приходится в сотый раз напоминать норманнской школе, что от средневековых писателей невозможно требовать точной, основанной на лингвистике, этнографической классификации; что название славяне прилагалось ими не ко всем, а только к некоторым славянским народам, и что вообще в этом отношении встречается немалая путаница и нередкие ошибки в источниках. На основании такой путаницы можно доказывать какую угодно этнографическую теорию, если не принимать в расчет других, несомненно исторических фактов. Если источники упоминают рядом имена "славяне" и "руссы", отсюда еще не следует, чтобы руссы были не славяне. Точно так же писатели VI века, например, повествуют о склавинах и антах; но известно, что анты также были славяне. Уже не раз мною указано, что название "славяне" у средневековых писателей тяготеет более к славянам дунайским и полабским; что Русь называла себя Русью, а не славянами; что она имела, конечно, собственное наречие, отличное от других славянских племен и т. д. Впрочем, назови Ибрагим руссов прямо славянским племенем, для норманистов и это было бы все равно. Так, он положительно приводит болгар в числе славянских племен, а г. Куник в той же книжке распространяется об их якобы чувашском происхождении. Следовательно, источники тут ни при чем, когда существует такая закоренелость предвзятой идеи. В источниках мы постоянно встречаем шведов, датчан, англичан, голландцев (фризов), отдельными от немцев народами; но кому же приходит в голову доказывать, что все это совершенно различные племена, не принадлежавшие к одному немецкому корню?
В конце книги г. Куник поместил свое "Розыскание" о тождестве русов и норманнов в послании папы Николая I в 865 году. Признаюсь, даже совестно указывать на приём, который употребляется академиком для доказательства такого тождества. Дело в том, что папа Николай I в послании к императору Византийскому Михаилу III между прочим напоминает ему о варварах язычниках, которые сожгли церкви и окрестности Константинополя, причем умертвили множество людей. Ясно, тут идет речь об известном нападении Руси на Царьград весною 865 года. Г. Куник утверждает, что под словом "язычники" (pagani) папа "не мог никого разуметь кроме норманнов". Почему же? спрашиваете вы с удивлением. Да очень просто: норманны "действительно как раз в то время в Западной Европе опустошали церкви и монастыри и весьма часто с особенною яростью убивали в самых церквах епископов и монахов" (175). Оказывается, что одни норманны владели тогда привилегией опустошать церкви и с яростью убивать монахов, и что, следовательно, другие язычники были кротки и смиренны, как агнцы. После такого научного открытия, право, не знаешь, что и подумать об исторической науке в академической ее обработке.
Вообще г. Куник совсем не желает знать новую постановку вопроса о происхождении Русского государства и указанное мною явное смешение Руси с варягами в русских летописных сводах Суздальской редакции; какового смешения не было в первоначальном киевском тексте Повести временных лет, а также в древнейших сводах Новгородских и Западнорусских. Мало того, почтенный академик положительным тоном высказывает произвольные, никем не доказанные мнения о русском летописании. Например: "нет сомнения, что уже во времена Святослава некоторые события заносились в летопись в самом Киеве". Оказывается, таким образом, что Русская летопись о русских князьях велась в Киеве на славянском языке, конечно, монахом или священником еще при Святославе, когда, по норманнской теории, сам князь, его дружина и большинство киевских жителей были не только язычники, но и совершенные норманны. Опять мы можем только поздравить норманистов с подобными комбинациями; а для нас они не более как плод усердного воображения.
Если обратимся к филологической стороне данной монографии, то опять найдем те же гадания и натяжки, - как и всегда, хотя школа и считает себя наиболее сильною с этой стороны. Мы же попрежнему утверждаем, что филология, которая расходится с историей, никуда не годится и пока отнюдь не имеет научного значения. Относительно Руси в этой монографии этимология почти отсутствует; но она в изобилии предлагается по отношению к болгарским личным именам. В означенном выше ответе мы уже указывали на весь произвол и несостоятельность этой этимологии.
Перейдем теперь к следующему рассуждению, заглавие которого выписано нами в начале. Оно принадлежит перу достоуважаемого нашего историка и также академика Сергея Михайловича Соловьева, недавно похищенного смертью, столь чувствительною для русской историографии. Соловьев, весь поглощенный сводом громадного печатного и рукописного материала для своего общего курса Русской истории, никогда не останавливался специально над вопросом о происхождении Русского государства и потому никогда не занимал в норманнской школе такого места, как Шлецер, Погодин и Куник. С последним он даже не сходился по некоторым сторонам вопроса. Но известно, как туг и неуступчив был покойный историк в своих раз установленных исторических воззрениях - что несомненно представляло почтенную черту в большинстве случаев. Несмотря на свою уклончивость от участия в полемике, С. М., однако, незадолго до своей смерти отозвался на новую постановку вопроса о происхождении Русского государства; но успел напечатать только две небольшие статьи (в "Сборнике Государственных Знаний"), и, конечно, в духе старого решения. Хотя статьи эти, по нашему крайнему разумению, представляют весьма слабую защиту норманнской системы и не стоят в уровень с другими трудами покойного историка; но уже в силу его авторитетного имени мы не желаем оставить их без надлежащего ответа с нашей стороны.
Первая статья (Т. IV. "Сборн. Гос. Зн.") посвящена некоторым общим рассуждениям, преимущественно о народах, живущих в родовом быте. Здесь на протяжении 18 страниц встречаем мы много разных исторических положений, верных и спорных; разделить между собою те и другие довольно трудно по самой их краткости и бездоказательности. Обращу внимание только на следующее положение. "В истории, как в естественных науках, только самые внимательные и точные микроскопические наблюдения всей обстановки явления в разные времена и в разных местностях могут освобождать от неверных выводов, относительно общих законов наблюдаемой жизни". Положение, конечно, верное. Но дело в его приложении. А именно этого приложения, этих точных микроскопических наблюдений над жизнью народов мы и не находим. Вместо них историк берет слова нашего летописца о славянах, которые "жили каждый с родом своим", и полагает их в основу своего исторического здания как нечто весьма точное и несомненное. А между тем следовало прежде всего подвергнуть точному критическому анализу самое известие летописца и уяснить: имел ли человек, писавший в начале XII века, какое-нибудь хотя приблизительно верное понятие о политическом состоянии Восточной Европы первой половины IX века? Какие у него были источники для этого? Каково было его мировоззрение? и т. п. Затем следовало подвергнуть критическому анализу дошедший до нас текст его летописи и уяснить, насколько он остался близок или удалился и исказился сравнительно с текстом первоначальным. И наконец если приводить аналогии с другими народами, то надобно выбирать для того самые подходящие и притом бесспорные, вполне известные и объясненные. Легкие же указания на шотландский клан, славянскую задругу, индийскую общину и т. п. ничего не дают нам для решения вопроса о том, каким путем, когда и где возник славяно-русский государственный быт? Такие указания отнюдь не дают права считать свои выводы основанными на "сравнительном изучении первоначального быта племен".
Во второй своей статейке, также обнимающей не более 18 страниц, покойный историограф уже прямо нападает на мое мнение о естественном, постепенном и туземном происхождении Русского государства и пытается защитить басню о призвании Варяжских князей. Аргументы его распадаются на две группы: во-первых, гадательные, никакими фактами не подкрепленные предположения, и, во-вторых, неточная передача моих доказательств.
