Латышские стрелки в борьбе за советскую власть - Коллектив авторов
Белогвардейцы, охранявшие нас, запретили местным крестьянам давать нам хлеб и одежду, но жители села находили способы пробраться к нам. Надо сказать, что кое-кто из белогвардейцев, стоя на посту, только изображал суровость и строгость, а в действительности сквозь пальцы смотрел на наши связи с местными жителями, доставлявшими нам еду.
Очень хотелось курить. Кое-кто из нас сохранил табак, но не было ни бумаги, ни спичек. Я в то время очень слабо знал русский язык. Я обратился к одному из солдат нашей охраны, который стоял неподалеку, свертывая себе закрутку, и сказал, как это было обычно принято у нас: «Товарищ, дайте кусочек бумаги». Это было как масло в огонь. Негодяй оказался истинным белогвардейцем – он покраснел как рак и принялся нагайкой обрабатывать мою голую спину, выкрикивая: «Вот тебе товарищ!» Следы от этих ударов сохранились еще по сей день. Я не понимал, за что он меня так безжалостно избивает. Тогда старшие товарищи объяснили мне, что белогвардейцев нельзя называть товарищами, они, дескать, господа.
Так белогвардейцы научили меня говорить по-русски, и в первый же раз с помощью нагайки я понял разницу между словами «товарищ» и «господин». Глядя на бородатого белогвардейца, который выглядел как типичный кулак, я подумал: подожди ты у меня, «господин», придет время и, если останусь жив, я с тобой еще поговорю!
Во дворе, где мы были размещены, собрались белогвардейские штабисты и их близкие – русские помещики и богатеи. Они смотрели на нас, как на каких-то чудовищ, называли нас заклятыми большевиками, обзывали грабителями русского народа и разорителями их культуры и хозяйства.
Нам это все уже надоело, мы стали шутить между собой, издеваясь над нашими хулителями, высмеивая их, стараясь не думать о своем печальном положении. Проклятия и ругательства белогвардейцев свидетельствовали о том, что они предчувствовали неизбежный конец своего господства. Их дни были сочтены, это понимали и мы – стрелки, временно попавшие в плен в логово контрреволюции, это понимали и наиболее дальновидные белогвардейские офицеры.
В этом селе белые нас не повесили и не расстреляли, как они обещали это сделать, но через пару дней, в течение которых они то различными угрозами, то приказами тщетно старались добиться того, чтобы мы указали коммунистов, комиссаров и командиров, нас послали под очень сильным конвоем в Мелитополь. В Мелитополе нас поместили в пустовавшем корпусе какого-то завода, вокруг которого была высокая изгородь. В городе распространились слухи, будто пленные – самые отъявленные большевики, последние большевистские силы – латыши, телохранители Ленина. Хотя белые расписали нас как ужаснейших негодяев, жители Мелитополя проявили к нам самые теплые симпатии и старались использовать каждую возможность, чтобы оказать моральную и материальную поддержку. Через высокую ограду к нам забрасывались пакеты с едой, разной одеждой, перевязочными материалами и записки: «Держитесь, товарищи, не падайте духом, вы не одни в этом логове контрреволюции». Эти симпатии нас, действительно, радовали и придавали нам силы и мужество.
В Мелитополе нас, стрелков, отделили от наших боевых товарищей венгров. Они остались здесь, а нас погрузили в два товарных вагона и отправили в направлении Симферополя.
На некоторых станциях возле наших вагонов толпились удравшие на юг буржуи и помещики. Они проклинали нас, вопили: «Здесь везут телохранителей Ленина, чудовищ-латышей, почему эти собаки еще не повешены, не расстреляны, почему их еще возят в вагонах? Дайте их, мы задушим их собственными руками!» За стенками наших вагонов бесновался разъяренный имущий класс России. В вагон летели камни.
Наш конвой большими буквами написал мелом на наших вагонах: здесь перевозят пленных телохранителей Ленина – латышей.
Симферопольская станция была переполнена любопытствующей публикой: разодетые господа и дамы, сбежавшиеся со всех концов России, бродящие без дела попы, помещики, фабриканты, торговцы, маклеры, всякого ранга чиновники и много избалованных заносчивых сынков богатеев – гимназистов. Эта публика слонялась по Симферополю без каких-либо занятий и, узнав, что будут привезены «страшилища» большевики – латыши, явилась на станцию.
Под усиленной охраной нас высадили из вагонов и повели в симферопольскую тюрьму. «Элегантные» богачи встретили нас обычными ругательствами, многие яростно вопили: «Расстрелять! Повесить! Убить проклятых!» Под такую «музыку» конвой с большим трудом провел нас до тюрьмы.
К нескольким тюремным окнам припали арестованные – крымские революционные рабочие и трудовые крестьяне, они приветствовали нас, махали руками. В одном окне показался даже красный флажок. Это вызвало большой шум среди администрации тюрьмы и нашего конвоя. Кричали также стоявшие на улице надменные дамы: «Смотрите, смотрите, что там происходит, даже в тюрьме скоро будет революция!» Наше появление взбудоражило всех тюремщиков.
В главный корпус тюрьмы нас не приняли – якобы не было свободных мест. После того как наш конвойный офицер порядочное время пробегал по тюремному начальству, нас в конце концов приняли и поместили в пересыльном пункте. Там мы прожили несколько дней. Первый раз мы смогли помыться в бане – смыли накопившуюся на теле степную пыль и дым с поля боя.
В этой тюрьме, хотя кормили нас плохо и мало, мы все же регулярно получали кусок хлеба и порцию супа. Исчезла постоянная жажда, а вместе с тем исчезло равнодушие. Мы снова начали думать о жизни и продолжении борьбы. Мы всерьез рассуждали о побеге из плена – но как и каким способом бежать?
Крымский полуостров замыкал Перекопский перешеек. Некоторые предлагали бежать на побережье и там с помощью какой-нибудь лодки морем добраться к своим. Но побережье сильно охранялось, и без хороших связей с местными жителями этот вариант бегства нельзя было претворить в жизнь – это была только фантазия.
Мы узнали, что в горах Крыма есть партизаны, но как к ним попасть?
Было известно, что в окрестностях расположено много белогвардейских воинских частей, так что в горы нам со своим латышским акцентом и в оборванной одежде попасть было невозможно. Планы побега надо было отложить до появления более благоприятных условий.
Начальник симферопольской тюрьмы был очень недоволен прибытием нашей группы, он был зол, что его тюрьму превратили в лагерь военнопленных, и не жалел усилий, чтобы избавиться от нас.
Наконец явился удобный случай – на Сакском озере потребовались рабочие, чтобы копать грязь для нужд сакской лечебницы. Эта работа была очень тяжелой и вредной для здоровья. Приходилось работать, стоя по пояс в холодной воде соленого озера и из-под соленого слоя вытаскивать черную, как смола, грязь и грузить ее в вагонетки, которые надо было
