Виталий Полупуднев - У Понта Эвксинского (Том 2)
- Да когда он успел сделать это?
- Посеять и собрать, государь, долго, а растащить можно очень быстро. Сейчас городу нужен не один хлеб, но и крупы, и мясо. Иначе рабы проспятся, проголодаются и сами пойдут в деревню шарпать по крестьянский дворам, как то делали дандарии или фракийцы.
- Сохрани боги! - взволновался Савмак.- Этого допустить нельзя! Городские рабы и крестьяне - братья, их горе сдружило! Если они поссорятся, передерутся, то конец их вольной жизни!.. Нагрянут Митридатовы рати и всех посадят на колья!.. Надо убедить крестьян, чтобы они сами хлеб в город везли!..
- Мало всего этого, ведь сейчас время сева! Кто царские поля засеет?
4
Фарзой взял в руки металлическое зеркало, какие выделывала тогда Ольвия, заглянул в него и отшатнулся, словно увидел собственную смерть.
- Кто это? - глухо спросил он.- Неужели я?
Царь и его советники, прервав разговор, обернулись к нему с улыбками.
- Ты испугался самого себя? - спросил Савмак.- Не удивляюсь, ведь я и все мы, вчерашние невольники, такими были. Но мы уже сняли с себя эту хозяйскую шелуху. Впрочем, посмотри, кое-что еще осталось.
С этими словами он развязал тесемки мягких сапог, что удерживали концы шаровар в голенищах, и закатал штанину. Фарзой мог увидеть на сильной, мускулистой ноге царя язвы и синеватые пятна, присыпанные желтым порошком.
- Это Бунак притрусил мне болячки тертой травой безыменкой. А получены эти украшения в рыбозасолочных ваннах царя Перисада... Иди, брат и гость мой, отдохни, смой с себя скверну невольничества, которая тебя так перепугала. Бунак не только хороший рассказчик и весельчак, но также и цирюльник. Он мигом сделает тебя опять молодым и красивым.
Фарзой почувствовал себя лишним и поспешил выйти. Он и здесь остался верен себе. Родосская школа эллинской вежливости и осторожности не забывалась им, как и в бытность другом Палака. Он сдержанно принял ласку Савмака, твердо зная, что сильные мира сего весьма чувствительны к их почитанию и поддаваться их дружескому тону не всегда можно.
С мыслями о новом царе и неясными представлениями о будущем князь разделся и опустился в горячую воду мраморной ванны, в которой мылись Спартокиды. Его сразу охватило чувство неги и успокоения, какого он давно не чувствовал.
Поставив тазик рядом с бритвой на стол, Бунак собрал одежду раба Сколота и хотел вынести прочь, при этом наклонился, и князь увидел, что в середине темени шута светилась лысина, а половина волос стада седой.
- Да, Бунак,- вздохнул он,- кажется, не все можно смыть и не все вернуть после пережитого... Что ты хочешь делать с моей рабской одеждой?
- С твоего разрешения, сжечь ее.
- Гм... А знаешь, Бунак, не надо делать этого. Собери ее в мешок и завяжи узлом.
- Зачем? - удивился шут.
- Хочу сохранить память об "Арголиде". При случае я одену в эти лохмотья и в эту безрукавку Диофанта!
Бунак пристально посмотрел на князя и залился беззвучным смехом, придерживая рукой пораненные места.
- Хорошо, очень хорошо!.. Ты остро мыслишь и мстителен, как истый сколот!.. Хотел бы и я увидеть Диофанта в этой провонялой безрукавке!.. Я сделаю, как ты сказал.
После мытья, стрижки и бритья Фарзой почувствовал необычайное освежение во всем теле. Казалось, с него сняли тысячепудовый груз. Он с непередаваемым наслаждением обтерся чистым полотенцем и, завернувшись в покрывало, прилег на мягкое ложе. Бунак унес тазик и вернулся с зеркалом и кубком, от которого распространялся медвяный аромат.
- Посмотри, князь, какой ты теперь стал, и выпей вот этого меду, что Лайонак привез нам из Скифии.
Теперь из золоченой оправы выглянуло гладкое лицо, раскрасневшееся, блестящее испариной. Фарзой со скрытым удовлетворением заметил себе, что он не так уж изменился и что лицо царя Савмака куда больше отражало пережитое, чем его. Он вспомнил аспидный оттенок щек Савмака, глубокие складки его лица, выражение внутреннего напряжения в зеленоватых глазах.
- О, как хорошо! - прошептал он, ощущая, как пьяный мед пошел гулять по его жилам. Бунак, расписные стены, Савмак с друзьями сразу отодвинулись за тридевять земель.
- Хороший медок! - издалека донесся голос брадобрея.- Усни, князь, потом будешь одеваться.
"Давно не пил я хмельного, вот и ударило в голову", - подумал князь. И тут же увидел Диофанта с прищуренным, как у беркута, глазом. Ему хотелось схватить за горло спесивого понтийца, но его уже не стало, зато перед глазами стлался голубой туман, пронизанный солнечными лучами. Откуда-то ворковал женский голос. Это говорит Табана! Это она смеется над тем, что он был рабом, она выкупает его из рабства за деньги, чтобы сделать его чем-то вроде фаворита, наложника из рабов. Нет, не будет этого!.. Неожиданный свист бича напоминает ему, что надсмотрщик близко и надо грести усерднее. Спина сама откидывается назад, с усилием преодолевая сопротивление весла, пенящего зеленую воду. Скоро придет проревс и принесет еду... Но туман становится гуще, мелькает нога Савмака, покрытая язвами. Фарзой издает храп, означающий, что бог сновидений Гипнос осенил его своим крылом.
Бунак, кряхтя и охая, старательно моет ванну, оттирает грязные пятна на полу и, держа в руке мокрую тряпку, оглядывает комнату.
Спящий Фарзой вызывает у него усмешку. Он задумчиво вздыхает и уходит.
5
Блестящая кавалькада на прекрасных лошадях с грохотом промчалась по улицам Пантикапея и, миновав северные ворота, направилась по дороге в сторону прибрежного поселка Парфения.
Ночью по этой дороге бежала многие сотни тех горожан, что имели основание бояться рабского восстания. Бежали богачи, собственники многолюдных эргастериев, спасаясь от мести своих рабов, бежали палачи и надсмотрщики, исполнители страшных приговоров, люди беспощадные, с сердцами, покрытыми иглами морского ежа. Промчалась здесь и многоконная масса дандариев, сопровождая царицу Алкмену на пути в Фанагорию. Одиноко промелькнула при свете пожаров незадачливая фигура Гликерии, которая успела за короткое время побывать в ролях бедной просительницы, богатой невесты и всеми признанной красавицы, удивляя Пантикапея своими необычными поступками. Опозоренная скандальной связью с рабом, проданная в рабство, она бежала из дома Саклея, чтобы попасть в еще более тяжкую неволю к варвару.
Вот о ней-то и думал Савмак, которому передались волнение и горячая прыть лихого скакуна. Царь нервничал, хмурился, всем существом стремясь к желанной целя.
Справа скакал на гнедом коне Лайонак, слева - Абраг. Первый казался невесомым в седле, словно сросся с конем в одно целое. Он управлял скакуном с ловкостью мастера верховой езды, лукаво поглядывая на Абрага. Тот старался сохранить свою обычную степенность, что ему плохо удавалось. Его бросало в деревянном седле, он не мог справиться с горячий жеребцом, сжимал его пятками и дергал за повод. Конь крутил хвостом и рвался вперед. Годы, проведенные в рабском труде, не способствовали выучке наездничества. Старик с укором бросал взоры на бородатого Лайонака, чувствуя, что тот смеется над ним, но боялся раскрыть рот, чтобы не откусить язык. Лайонак знаками показывая, как надо сидеть в седле, не раздражая коня.
Сзади топотали лучшие всадники из бывших степных скифов, когда-то плененных врагом и проданных в рабство.
Лайонак внутренне был убежден, что Гликерии, ради которой они спешили в Саклеево имение, там нет, но не высказывал этого Савмаку, не желая его огорчить. Савмак же не без основания полагал, что девушка должна находиться в одном из имений Саклея.
Показались каменные башни Саклеевой виллы. Кавалькада подъехала к воротам. Лайонак закричал:
- Отворяй ворота царю боспорскому Савмаку!
- Какому царю? - послышался невнятный вопрос.- Нет царя! Убит царь! Бежали хозяева! Мы - хозяева и цари!
Телохранители Савмака сдержанно засмеялись.
- Пьян привратник-то,- заметил Лайонак. Один воин проворно соскочил с коня и дернул ворота рукой. Дубовая створка со скрипом медленно распахнулась.
- Ворота не заперты,- доложил воин,- можно въезжать!
- Стой, там трупы!
Открыть ворота настежь мешали тела людей, что валялись во дворе. Воин проскользнул между створками, послышался его веселый смех.
- Пьяные! - вскричал он. - Как есть все перепились! Еле живы.
Теперь через полуоткрытый въезд стало слышно невнятное бормотание, потом крики и пьяная ругань. Лайонак с воинами поспешил на помощь.
- Оттаскивайте пьяных в сторону! Распахивайте ворота!
Во дворе Савмаку представилась картина, какой он никогда не видел. Среди двора горел костер, вокруг скакали или делали вид, что скачут, полуголые или странно одетые фигуры людей. Тут были и женщины с распущенными волосами, мужчины, напялившие на плечи дорогие ткани и плащи, даже маленькие дети со вздутыми животами.
Хохот, крики, непристойные жесты и движения, рев ребятишек оглушили и озадачили неожиданных гостей, на которых никто не обратил внимания.
