Средиземноморская Франция в раннее средневековье. Проблема становления феодализма - Игорь Святославович Филиппов
Торговые связи с заморскими странами не прерывались и в VI в., о чем немало сведений у Григория Турского. Они касаются главным образом Марселя, за который меровингские правители вели ожесточенную борьбу, доходившую до того, что город даже делили пополам[2512]; как нетрудно догадаться, подоплекой как раз и был контроль за доходами от морской торговли. Сообщения о других портовых городах единичны и несколько расплывчаты[2513]. Григорий описывает Марсель как крупный оживленный порт, куда "с обычным грузом" приходят корабли из Испании, равно как из Италии и Леванта[2514]. Среди предметов импорта он называет оливковое масло, рыбный соус, вино из Лацио и Газы, папирус, культовые товары[2515]. Исходя из сообщений VII–VIII вв., а также археологических находок, этот список следует расширить за счет пряностей, дорогих тканей, кожи, серебряной и стеклянной посуды[2516]. В свете археологии несколько иначе выглядит и география импорта. Судя по находкам керамики, в VI–VII вв. подавляющее большинство импортных товаров — в основном оливкового масла — поступало в Марсель из Северной Африки; доля Леванта неуклонно падала; на этом фоне немного увеличилась (оставшись незначительной) доля Италии; испанская керамика пока не обнаружена вовсе. Сходным образом, галльские амфоры, которые бы свидетельствовали об экспорте сельскохозяйственных продуктов, в других районах Средиземноморья до сих пор не выявлены[2517]. Экспорт состоял в первую очередь из рабов, в том числе доставленных из германских стран — известно, например, что Григорий Великий распорядился купить в Галлии молодых английских рабов, чтобы, обучив их, направить затем к соплеменникам в качестве проповедников[2518]. Но поскольку в источниках, применительно к Марселю, говорится о рабах не только местного и германского, но и североафриканского происхождения[2519], речь идет о встречных потоках. Из Прованса, или через Прованс, в Италию вывозили также ткани, но сведения об этом скупы[2520].
О коммерсантах этого времени известно немного. Прямо и применительно к средиземноморским районам Галлии говорится только о еврейских купцах — их упоминают Григорий Турский и Григорий Великий, в том числе в связи с работорговлей[2521], — что соответствует информации о еврейских общинах в Арле, Марселе и Нарбоне и находит параллели в вестготских законах[2522]. Постановления Нарбонского собора 589 г. касались "всякого человека… будь он гот, римлянин, сириец, грек или иудей"[2523]. В Арле времен Цезария песнопения совершались как на латыни, так и на греческом[2524], и разумно предположить, что греческая община состояла частично из купцов. Другое косвенное свидетельство присутствия в Провансе купцов из Восточного Средиземноморья мы находим у Агафия Миринейского. Сообщая, что Марсель не утратил былого значения как морской порт, а только переменил язык и одежды, он явно опирался на впечатления очевидцев[2525].
В этот период восточные купцы не ограничивались посещением южногалльских портов, но проникали также вглубь страны; впрочем, сообщения об этом единичны, так что доставкой заморских товаров в северные и центральные районы Галлии, скорее всего, занимались в основном местные торговцы[2526]. В изображении Григория Турского, купцы, по большей части, не отличаются от покупателей ни языком, ни религиозной принадлежностью[2527]. Перевозки осуществлялись в основном по воде, главным образом, естественно, по Роне. В Оранже еще в начале VI в. существовала корпорация речных перевозчиков[2528]. Сухопутный транспорт играл меньшую роль, и не только по экономическим, но и политическим причинам: напомню, что Септимания была отгорожена от остальной Галлии (в том числе от бассейна Гаронны) внешней границей, и, судя по данным археологии, движение через нее было ограниченным[2529]. Тем не менее, согласно Фортунату, из Родеза за вином ездили в Септиманию, хотя из его же рассказа следует, что в Родезе производилось и свое вино[2530], а одно из франкских посольств в Византию, побоявшись из-за распрей меровингских королей пристать в Марсель, возвращалось в Нейстрию через Агд[2531].
При всей ценности этих сведений, они носят несколько отрывочный характер и в большинстве своем касаются заморской торговли. Археологический материал также представлен в основном североафриканскими и восточносредиземноморскими находками. Они позволяют уточнить номенклатуру ввозимых товаров и географию их происхождения, в какой-то мере также хронологию торговых контактов. О состоянии местной торговли и местного ремесла раскопки дали пока на удивление мало сведений. Для того, чтобы составить более целостную (хотя и менее четкую) картину экономической жизни города этой эпохи, обратимся к проповедям Цезария.
В годы его правления Арль сохранял еще очень многое от облика античного города. Существовал форум, где занимались делами и куда спешили многие прихожане епископа[2532]. Было развито ремесло, которое он упоминает, наряду с торговлей и государственной службой, как один из трех главных доходов своих прихожан[2533]. Он был даже вынужден заканчивать службу раньше, чтобы позволить ремесленникам — конкретно в проповедях названы только кузнецы и мастера золотых дел[2534] — поскорее вернуться, пропитания ради, к своим делам[2535]. Сохранялись профессии художника, скульптора[2536] и архитектора[2537]. Ткачество, в изображении епископа, — занятие женщин; он порицает их за следование языческому обычаю не работать, в том числе не ткать, по четвергам[2538]. Изготовлялись как льняные, так и шерстяные ткани разного качества[2539]. В уставе Цезария упоминаются дорогие разноцветные ткани, которые не следует приносить в монастырь[2540].
Важную роль продолжала играть торговля. Цезарий неоднократно говорит о купцах, отправляющихся в дальний путь в надежде на обогащение и отсутствующих дома по несколько месяцев[2541], о деловой активности[2542], цене[2543], прибыли[2544] — в его изображении, далеко не всегда справедливой[2545], мошенничестве с мерами и весами[2546]. Торговлей занимались даже клирики и епископы, что Цезарий безоговорочно осуждал[2547]. Сколь бы пренебрежительным ни было его отношение к этим "временным" и "преходящим выгодам"[2548], частота и разнообразие подобных аллюзий симптоматичны. Даже благочестивые жесты, например раздачу милостыни и уплату десятины, он характеризует как "духовную сделку" с Богом[2549], а самого Бога уподобляет дебитору, выписавшему нам гарантию в исполнении
