А Спиридович - Великая Война и Февральская Революция 1914-1917 годов
9 числа у Государя был с докладом и завтракал В. К. Георгий Михайлович, вернувшийся из объезда армий в течение трех месяцев. Он знал пессимистический взгляд на будущее своих братьев Вел. Кн. Николая Михайловича и Сергея Михайловича. Он много слышал на фронте от Брусилова и других генералов. Он и доложил, что некоторые из высших начальников считают желательным дарование реформ, что все относятся с уважением к Гос. Думе.
Еще более решительные шаги предпринял Вел. Кн. Александр Михайлович. В Киеве до Великого Князя доходили слухи о самых важных революционных проектах либералов. С ним имел беседу антидинастического характера Терещенко, что привело Вел. Князя в негодование, т.к. он, прежде всего, понимал всю политическую несерьёзность и всё легкомыслие Терещенко. В Киеве членам Династии было известно многое, чего не знали в Царском Селе. Лишь в конце января Императрица Мария Федоровна получила письмо от одной из внучек, в котором внучка, очевидно наученная кем-то, убеждала бабушку вернуться в Петроград, пригласить Государя в Аничков дворец и убедить его сделать перемены в министрах.
Вел. Князь Александр Михайлович, вернувшись в декабре из Петрограда, начал писать Государю письмо, которое закончил лишь и отправил Государю 4 февраля. Вел. Князь убеждал Государя пойти навстречу обществу, уволить Протопопова, назначить министров, пользующихся доверием страны. Вел. Князь писал между прочим:
"Недовольство растет с большой быстротой и чем дальше, тем шире становится пропасть между тобою и твоим народом... В заключение скажу, что, как это ни странно, но правительство сегодня есть тот орган, который подготовляет революцию. Народ ее не хочет, но правительство употребляет все возможные меры, чтобы сделать как можно больше недовольных и вполне в этом успевает. Мы присутствуем при небывалом зрелище революции сверху, а не снизу".
Великий Князь был прав. Зная и помня, что тогда делалось, под его словами можно подписаться полностью.
Приехав в Петроград по делам, обеспокоенный всеобщим настроением, зная, что когда Их Величества вместе, то Государь всецело подчиняется Императрице, Великий Князь решился добиться свидания с Ее Величеством, переговорить откровенно и серьёзно с Царицей. От свидания уклонялись. Вел. Князь настаивал и, наконец, получил приглашение к завтраку 10 февраля. Царица на завтраке не присутствовала. После завтрака, Государь пригласил Вел. Князя пройти в спальню Царицы.
- Я вошел бодро, - писал позже Вел. Князь - Аликс лежала в постели в белом пеньюаре с кружевами. Ее красивое лицо было серьёзно и не представляло ничего доброго. Я понял, что подвергнусь нападкам. Это меня огорчило. Ведь я собирался помочь, а не причинить вред. Мне также не понравился вид Никки, сидевшего у широкой постели. В моем письме к Аликс я подчеркнул слова: "Я хочу вас видеть совершенно одну, чтобы говорить с глазу на глаз". Было тяжело и неловко упрекать Её в том, что Она влечет своего мужа в. бездну в присутствии его самого".
Сев в кресло у кровати и указав на иконы, Вел. Князь сказал, что будет говорить, как на духу. Он начал, и уже с первых реплик Царицы разговор принял запальчивый характер. Великий Князь убеждал изменить курс внутренней политики, устранить Протопопова, призвать к власти других людей, убеждал Царицу устраниться от политики и предоставить государственные дела Государю. И вот, что произошло, по словам Великого Князя:
"Она презрительно улыбнулась. - Все, что вы говорите, смешно. Никки Самодержец. Как может Он делить с кем бы то ни было свои Божественные права?
- Вы ошибаетесь, Аликс. Ваш супруг перестал быть Самодержцем 17 октября 1905 года. Надо было тогда думать о его "Божественных правах". Теперь это, увы, слишком поздно. Быть может, через два месяца в России не останется камня на камне, чтобы напоминало нам о Самодержцах, сидевших на троне наших предков.
Она ответила как-то неопределенно и вдруг возвысила голос. Я последовал ее примеру. Мне казалось, что я должен изменить свою манеру говорить.
- Не забывайте, Аликс, что я молчал тридцать месяцев, - кричал я в страшном гневе, - я не проронил в течение тридцати месяцев ни слова о том, что творилось в составе нашего правительства или, вернее говоря, вашего правительства. Я вижу, что вы готовы погибнуть вместе с вашим мужем, но не забывайте о нас. Разве мы должны страдать за ваше слепое безрассудство? Вы не имеете права увлекать за собою ваших родственников.
- Я отказываюсь продолжать спор, - холодно сказала Она. Вы преувеличиваете опасность. Когда вы будете менее возбуждены, вы сознаете, что я была права.
Я встал, поцеловал Её руку, причем в ответ не получил обычного поцелуя и вышел. Больше я никогда не видел Аликс".
Разговор Вел. Князя был настолько резок и громок, что Вел. Княжна Ольга Николаевна попросила дежурного флигель-адъютанта Линевича быть с нею в соседней комнате.
Отношения между членами Династии были настолько натянуты, время же было настолько нервное, что на женской половине кому-то пришла в голову мысль о возможности какого-либо нападения.
Расстроенный Вел. Князь написал в библиотеке письмо Вел. Князю Михаилу Александровичу о неуспехе своего разговора.
***Часом позже Государь принял Председателя Гос. Думы Родзянко. Расстроенный предыдущей беседой, Государь просил прочесть доклад. Доклад был очень резкий, критиковал отношение правительства к Думе, особенно нападал на Протопопова и на принятые им в последнее время меры.
Государь слушал с неудовольствием и даже попросил, наконец, поторопиться, сказав, что его ожидает Вел. Князь Михаил Александрович. Родзянко окончил. Государь высказал, что он не согласен с его мнением и предупредил, что если Гос. Дума позволит себе что либо резкое, она будет распущена. Родзянко высказал, что значит это его последний доклад и предупредил, что после роспуска Думы вспыхнет революция. Монарх расстался с Председателем Гос. Думы сухо. То было их последнее свидание.
Государь пил чай с Вел. Князем Михаилом Александровичем. Братья говорили о текущем моменте, а после Государь принял Щегловитова.
Горячая кампания, поднятая против проектов Маклакова и Протопопова возымела успех. Когда 11 февраля Маклаков лично привез Государю проект манифеста о роспуске Гос. Думы, Государь взял проект, но заметил, что этот вопрос надо обсудить всесторонне и этим дело закончилось. Перемена Государя по отношению Гос. Думы была в те дни настолько ярко выражена, что около Родзянко говорили, будто Государь намерен приехать на открытие Гос. Думы, дабы объявить о даровании ответственного министерства. Говорили, что слухи шли от премьера князя Голицына. Вопрос о комбинации правительства Маклаков и Протопопов заглох совершенно.
***Спасая Гос. Думу от вмешательства толпы, лидер Прогрессивного блока, Милюков обратился к прессе с открытым письмом, убеждая рабочих не поддаваться агитации и оставить мысль о демонстрации у Думы в день ее открытия. Этим актом разбивался слух, что Дума ищет поддержки рабочих и хочет использовать их 14 февраля.
Генерал же Хабалов, с своей стороны, сделал воззвание, приглашая не устраивать демонстрации. И день открытия Гос. Думы, 14 февраля прошел спокойно. Проектированное шествие не состоялось. Бастовало лишь до 20 тысяч рабочих. На двух заводах вышли было рабочие с пением революционных песен и криками: "долой войну", но были рассеяны полицией. На Невском студенты и курсистки собирались толпами, но тоже были разогнаны.
Дума открылась, как выражался депутат Шульгин, ,,сравнительно спокойно, но при очень скромном внутреннем самочувствии всех". От Прогрессивного блока было сделано заявление о непригодности настоящей власти. Чхеидзе, Ефремов, Пуришкевич по-разному поддерживали это положение. Так начала свое наступление на власть Гос. Дума.
15 февраля социалист-революционер А. Ф. Керенский произнес речь против Верховной Власти. Он заявил, что "разруха страны была делом не министров, которые приходит и уходят, а и той власти, которая их назначает, т.е. Монарха и Династии".
Слух об этой речи распространился по городу. Премьер Голицын по телефону просил Родзянко прислать ему текст сказанного. Родзянко отказал в присылке текста и заверил премьера, что речь ничего предосудительного в себе не заключала. Голицын поверил и был рад, что не надо начинать нового "дела". Протопопов же, по обыкновению, перетрусил и выпад Керенского замолчали. Государю даже не доложили во время и он узнал о том уже после и не от Протопопова.
Спустя два дня Коновалов, Чхеидзе (с.-д.) и Керенский, официально "трудовик", вновь атаковали правительство. Вновь речь Керенского по нецензурности не могла быть напечатана, и вновь Родзянко прикрыл ее своим авторитетом.
