Иордан - О происхождении и деяниях гетов
782 Город (civitas) между Дунаем и его правым притоком Мoравой назван у Иордана "Ровный Марг" ("Margum Planum", - эту форму принял Моммсен в своем географическом указателе). Несомненно, что "Ровный" (т. е. равнинный, лежащий на равнине, среди полей) Марг соответствует "Horreum Margi" ("Житница Марга"), указанному Марцеллином Комитом под 505 г. (ср. прим. 780). Может быть, "Ровный Марг", он же "Житница Марга", соответствует нынешнему городу Чуприя у реки Мoравы. Интересно, что к востоку от Мoравы, на ее правобережье, есть населенный пункт "Равна-Река".
783 Под "иллирийским войском" ("Illyricianum exercitus") надо подразумевать войска империи, которыми командовал магистр армии по Иллирику, в данном случае Савиниан.
784 Обычно в источниках V-VI вв. выражение "ultra Danubium" означает "Задунавье", с точки зрения обитателя правобережья, т. е. областей империи. "Перейти за Дунай" у Иордана, как и у других современных ему авторов, значит перейти на левый берег, в области, занятые варварами. Но здесь, ввиду того, что Мундон бежал от гепидов, населявших места по левому берегу Дуная, выражение "ultra Danubium", быть может, указывает на правый берег, тем более, что сражение между Мундоном и Савинианом произошло близ реки Марга, правого притока Дуная. По-видимому, Мундон бродил по пустынным местностям Нижней Паннонии и Верхней Мезии.
785 Запись Иордана о составе набранных Мундоном отрядов, против которых в 505 г. империя выслала специальное крупное войско, привлекает особое внимание. Мундон (по словам Иордана в 300-301) бежал от гепидов за Дунай (вероятно, на правый берег его; ср. предыдущее примечание) и бродил в опустошенных областях (по-видимому, в Верхней Мезии, вдоль Дуная и Мoравы); здесь он привлек к себе толпы бродячего, бездомного и, конечно, нищего люда ("plerisque abactoribus scamarisque et latronibus undecumque collectis") и стал "королем своих бродяг" ("regem se suis grassatoribus fecerat").
Историк не может ограничиться неотчетливым утверждением, что Мундон возглавил шайку разбойников. Отряды людей, имевших предводителя, имя которого сохранилось в источниках, людей, против которых направляли войско магистра армии по Иллирику и которых поддержал полководец Теодериха, никак не могли быть случайной бандой грабителей. Естественно задать вопрос об общественном положении тех, кого Иордан вдруг с раздражением определил четырьмя унизительными названиями: "угонщики скота", "скамары", "разбойники", "бродяги" (Get., 301). Судя по всему, эти люди не только не жили сколько-нибудь обеспеченной жизнью, но вообще находились вне каких-либо твердых социальных рамок; возможно, их действия отражали классовую вражду. Пребывая в опустошенных войной и варварскими набегами областях (к VI веку далеко уже не пограничных, а глубоко вдававшихся в придунайские владения империи), они держали в напряжении (несомненно, вместе с теми или иными варварскими племенами) прилегающие населенные места с городами, укреплениями, возделанными землями, выгонами для скота. Они обрушивались на эти пока еще благополучные территории и причиняли им большой, иногда роковой ущерб. Об этом рассказывает замечательный своей живостью и конкретностью источник - "Житие св. Северина" ("Vita s. Severini"), написанное в 511 г. и представляющее собой не столько агиографический памятник, сколько своего рода малую, узколокальную хронику. Автор "Жития" аббат Евгиппий, ученик Северина, зафиксировал в простых и нередко подробных описаниях множество повседневных событий из жизни северо-западной Паннонии и прилежащих к ней частей северо-восточного Норика.
Жизнь этих областей в тревожное время второй половины V в. (Северин умер в 482 г., а монахи основанного им монастыря вместе с большинством обитателей названных провинций ушли в Италию в 488 г. Ср. Eug. V. Sev. XL, 4-6; XLIII, 9; XLIV, 5, 7) определялась почти исключительно отношениями с варварскими племенами, которые непрестанно делали набеги на города, крепости и селения. Из Нижней Паннонии, т. е. с правобережья Дуная, совершали грабительские походы готы (Ibid., V, 1; XVII, 4), из-за Дуная, т. е. с левобережья, появлялись аламанны, иногда в сопровождении турингов (Ibid., XIX, XXV, XXVII, XXXI), руги (Ibid., V, VI, VIII, XXXI, XL, XLII, XLIV), герулы (Ibid., XXIV). В рассказах Евгиппия, очевидца многих набегов, свидетеля того, что он назвал "жестоким владычеством варваров" ("durum barbarorum imperium") или "нечестивым господством варваров" ("iniusta barbarorum dominatio", - Ibid., XVII, 2; XL, 4), наряду с общим названием "варвары" ("barbari") или названиями племен встречаются вперемежку определения: "грабители" ("praedones"), "разбойники" ("latrones", "latrunculi", "turba latrocinantium barbarorum"). Их нападения были неожиданны ("inopinata surreptio"), они скрывались в гуще лесов, пытались при помощи осадных лестниц взбираться на крепостные стены, разоряли поля, угоняли скот и, что было особенно чувствительно, уводили много пленников, за которых в дальнейшем требовали выкуп. Местное население, не только состоятельные его слои, но и простые земледельцы из горожан и из крестьян, т. е. те, которые собственными руками производили "полевые работы" ("opus agrale", - Ibid., XIV), боялось их разорительных набегов и, по всей вероятности, различало среди нападавших, кроме варваров, еще значительные группы людей, к которым и относится несколько загадочное прозвание "скамары" (scamarae, scamere, ?????????).
Этимология слова "скамары" окончательно не раскрыта. Его сближали со славянским "скамрах" или "скоморох", как с "бранным или насмешливым нарицательным именем" (так, вслед за Шафариком, у Д. И. Иловайского в работе "Разыскания о начале Руси", М., 1876, стр. 373). Неясно, почему В. Брукнер связывал слово "scamarae" с языком лангобардов; слово "scamarae" употреблялось в V в. в Норике и Паннонии, когда лангобардов там еще не было (W. Bruckner, Die Sprache der Langobarden, Strassburg, 1895, S. 42, 179-180, 211). Автор "Жития св. Северина", конечно, повседневно употреблявший это слово в обыденной речи, дал ему некоторое разъяснение. Сообщая о том, что Северин в поисках уведенного за Дунай привратника Мавра сам переправился через реку, чтобы преследовать latrones, Евгиппий замечает, что последних "народ называл скамарами" ("quos vulgus scameras appellabat"). Следовательно, слово "скамары" было местным, народным ("vulgus" означало именно простой народ) термином, распространенным на побережьях Дуная в V в. В VI в. этот же термин, также с указанием на его местное употребление, привел Менандр: ?? ????????? ???????? ???????????? (Men. fr. 35). Иордан (Get., 301) применил слово "scamarae" вместе со словами "abactores", "latrones" и "grassatores" без особого объяснения, по-видимому, оттого, что сам был уроженцем придунайских областей и знал его как слово обиходное. Позднее оно отразилось в эдикте Ротари (от 643 г.), древнейшем сборнике обычного права лангобардов, быть может заимствовавших это местное придунайское выражение во время своего пребывания в Паннонии ( 5: "если кто в провинции укроет скамара или даст ему хлеба, навлечет погибель на свою душу", "si quis scamaras intra provincia caelaverit aut anonam dederit, animae suae incurrat periculum", - Ed. F Bluhme, MGH Leges, IV, 1868, р. 13). Еще позднее оно встречается в "Хронографии" Феофана (под 764 г.).
Вопрос о социальной принадлежности скамаров довольно подробно рассмотрен в статье А. Д. Дмитрева "Движение скамаров". Автор высказал правильную мысль, что скамары, они же latrones, были той частью эксплуатируемого населения придунайских провинций, которая бежала от общей хозяйственной разрухи и от своих угнетателей и объединилась с варварскими племенами, производившими набеги на владения империи: "Крестьяне покидали свои участки земли, рабы и городской плебс оставляли города... Они объединялись с отрядами наступавших "варваров", снабжавших их оружием, и вместе с ними выступали против безмерно угнетавшего их государства.. Рабы, колоны и другие порабощенные бедняки бежали от римского гнета в малодоступные и непроходимые местности, а затем объединялись с вторгавшимися "варварскими" народностями и совместно с ними выступали с оружием в руках против безмерно угнетавших их рабовладельцев и рабовладельческого государства" (там же, стр. 6 и 9). К сожалению, в интересно задуманном исследовании А. Д. Дмитрева нет необходимой тщательности в разработке сведений из источников; это выражается в том, что автор его нередко ненужным и недопустимым образом "обогащает" свидетельства древних текстов. Например, Евгиппий, автор "Жития св. Северина", в гл. IV пишет: "выйдя на втором милиарии к речке по названию Тиганция, [трибун и солдаты] нашли тех разбойников и сразу же обратили их в бегство..." ("exeuntes igitur in secundo miliario super rivum, qui vocatur Tigantia, praedictos latrones invenerunt, quibus in fugam repente conversis..."), а А. Д. Дмитрев из этого делает следующее: "После тщательной разведки он [трибун Мамертин] выследил скамаров и напал на них в тот момент, когда они после набега беспечно отдыхали на берегу небольшой речки Тиганции" ("Движение скамаров", стр. 9). В источнике нет ни "тщательной разведки", ни "выслеживания скамаров", ни их "беспечного отдыха". Снабжены, например, лишними добавлениями сведения из "Getica" Иордана относительно Мундона (на материале 301 Иордана); без основания подвергаются сомнению сообщения Прокопия об опустошительных походах славян; почему-то мощное вторжение славян на Балканский полуостров оказывается обусловленным движением скамаров и т. п.
