Андрей Боголюбский - Николай Воронин
Запись о смерти и погребении Юрия сообщает далее о том, что «много зла створися в тот день: разграбиша двор его красный, и другый двор его за Днепром разграбиша, его же звашеть сам Раем, и Василков двор сына его разграбиша в городе; избивахуть Суждалци по городом и по селом, а товар их грабяче…» Из этой записи мы можем заключить, что подозрительный Юрий, заняв Киев, не хотел доверяться местным киевским людям, занимавшим правительственные должности и управлявшим городами и именьями. Он не хотел считаться и с интересами киевлян, которых он не раз и не без основания подозревал в нелюбви к нему. Поэтому он властной рукой сменил всю княжую администрацию, вплоть до сельских тиунов, поставив своих суздальских людей, пришедших вместе с ним. Юрий успел отстроить себе новый богатый дворец в Киеве, который называли «красным», то есть красивым, и роскошный двор за Днепром, который он сам называл Раем. Его сын Василько также обзавелся уже обширным двором в городе. Юрий пользовался благами достигнутого под конец жизни положения, он пировал со своими людьми и бывал на их пирах. По весьма правдоподобной характеристике В. Н. Татищева, он был «великий любитель жен, сладких пищ и пития, более о веселиях, нежели о расправе и воинстве прилежал; но все оное стояло во власти и смотрении вельмож его и любимцев, и хотя, несмотря на договоры и справедливости, многие войны начинал, обаче сам мало что делал, но больше дети и князи союзные…»{90}.
То, что творили суздальцы в Киеве, не было, конечно, их специфической особенностью. По-видимому, так вели себя все княжие слуги в тех случаях, когда они чувствовали себя непрочно и спешили обогатиться{91}. Подобные явления были следствием одной общей причины — развития и углубления феодальных отношений. Князья усиливают эксплуатацию населения; «виры и продажи» «превращаются в окладной сбор подобный дани», полномочия княжого суда и сбора судебных пошлин и штрафов переходят в руки тиунов и мечников, которые не стесняются в средствах для искусственного создания судебных дел и увеличения своего и княжого прибытка{92}. Следовательно, и разгром Юрьевых приспешников не был выходящим из ряда вон событием, но был также в порядке вещей того времени: умер представитель одной линии княжого дома, было неизвестно, кто следующий займет киевский стол, а пока можно было свести счеты за грабежи и обиды. Если смерть Юрия была действительно насильственной, то тем более понятен разгром его людей.
Теперь, в заключение, можно дать общую характеристику Юрия.
Как Юрий, так и его противник Изяслав исходили из общих положений о правах «старшего» в роде на киевский стол; особенно упирал на это Юрий, указывавший Изяславу, что он «старейшинство еси с мене снял». Однако Изяслав, признавая «старейшинство» Юрия, указывал, что он «с нами не умеет жити», тогда как он, Изяслав, стремится «братью свою всю имети и весь род свой в правду, ако и душу свою»{93}. Это были не только красивые слова, но и действительная программа Изяслава, в которой еще звучали заветы деда Мономаха и отца Мстислава.
Юрий был вполне чужд таких мыслей. Став ненадолго киевским князем, он не стремился к руководству делами всей Руси, не боролся за признание своего авторитета. Для этого он не пользовался должным уважением и не располагал силой, способной его внушить. Киев, как и Новгород, манили Юрия лишь как богатейшие города — источники обильных доходов. Судьбы княжого дома и Русской земли не стояли на первом плане его интересов. Это он показал всем ходом борьбы за Киев, в которой трудно проследить какую-то последовательную политику. Эта борьба фактически разрушала намеченную Мономахом линию усиления власти киевского князя.
Порой трудно различить, где в Юрии говорило обдуманное намерение, где брала верх минута аффекта. Так, разъяренный походом на его земли Изяслава и тем, что Изяслав изгнал «из Русьской земли» его сына Ростислава, Юрий заявил: «а любо сором сложю и земли своей мыщю, любо честь свою налезу, пакы ли а голову свою сложю»{94}. Здесь все — личные мотивы: месть за бесчестье и желание поднять свой авторитет любой ценой, без оглядки на последствия.
Высоко ценя свою «честь», сам Юрий был скор на нарушение и чести, и слова. В беде он бросает на произвол судьбы своих союзников, пугаясь даже вестей о приближении вражеских сил. Когда этого потребовали обстоятельства, он не задумался нарушить крестную клятву оказывавшему ему помощь князю Ивану Берладнику{95}. В 1149 году после поражения Изяслава под Переяславлем князья договорились о возвращении награбленного — будь то стада или челядь. Однако Юрий «того всего не управи», и «мужи Изяславли» вернулись ни с чем{96}.
Не приходится говорить, что еще менее мог «ужиться» Юрий с простым народом. Киевляне говорили Мстиславичам: «а вы ведаета, оже нам с Гюргем не ужити». Вследствие нелюбви киевлян Юрий не мог вовремя получать информацию о действиях Изяслава, которому удавалось застигать его врасплох. Справедливо оценивает Юрия Долгорукого С. М. Соловьев: он «не был похож на отца ни в умственном, ни в нравственном отношении: как правитель и как человек он не мог заслужить уважения и привязанности родичей и чужих… ненавидимый князьями, Юрий еще больше был ненавидим гражданами киевскими, в глазах которых он был выродком из доблестной семьи Мономаха, потому что, подобно Святославичам, наводил половцев на Русскую землю…»{97}.
Опыт Юрия показал всю бесплодность его беспринципной и непоследовательной борьбы. Она не была оправдана никакой целостной идеей. Идея «старейшинства» была лишь поводом для борьбы с Изяславом, которая вела к своекорыстным целям без всякого интереса к общерусским нуждам земли и настроениям князей. Мало заботясь о необходимой для войн организации и обеспечении своих полков, Юрий с союзными ему черниговскими князьями водил на Русь половцев, попирая патриотические дела и заветы Мономаха.
Однако при всей хаотичности и неорганизованности деятельности Юрия, при нем получают начало важнейшие линии внутренней и внешней политики суздальских князей.
Внутри Суздальщины началась упорная борьба княжеской власти с местной знатью и наметился расцвет городов. Юрий был основателем многих из них; ему была
