Русские научные экспедиции в Трапезунд (1916, 1917 гг.) - Анна Георгиевна Цыпкина
Первая экспедиция под руководством Ф. И. Успенского была послана Академией наук совместно с Русским археологическим обществом (Санкт-Петербург). В феврале 1916 г. был заслушан доклад А. А. Дмитриевского (рис. 2А) и Я. И. Смирнова[185] (рис. 1А) с выражением идеи ходатайства перед Его Императорским Высочеством[186] о «мерах охраны высоких культурных драгоценностей, уцелевших в Трапезуйте с Анатолийских времен античной древности и средневековья»[187]. В частности, авторы доклада обращали внимание на то, что Св. Василий (рис. 46А) и Св. Анна (рис. 47-61А) – древнейшие церкви в городе[188].
В феврале же 1916 г. текст этого доклада секретарь РАО, историк искусства и археолог Б. В. Фармаковский (рис. 9А) переслал великому князю Николаю Николаевичу[189] для ознакомления[190]. И уже в марте, узнав о планируемой экспедиции, Ф. И. Шмит, профессор Харьковского университета, член ИРАО[191], «осведомившись из газетных телеграмм», пишет письмо в ИРАО, чтобы «поставить себя в распоряжение Общества»[192]. В Московском археологическом обществе за событиями следили с интересом. 22 апреля 1916 г. на заседании МАО была зачитана телеграмма великого князя Николая Николаевича, присланная Его Высочеством в ответ на поздравления Общества со взятием Трапезунда, а также приказы «к охране памятников старины и произведений научного, художественного и исторического значения»[193]. Я. И. Смирнов, старший хранитель императорского Эрмитажа и приват-доцент факультета восточных языков Петроградского университета, отказывается стать четвертым сотрудником экспедиции под предлогом, что работы немного: «Считаю совершенно излишним отправление туда столь многочисленной, как то предполагается, миссии и считаю, что высокой компетентности двух прочих намеченных Обществом к командированию лиц будет[194] совершенно достаточно для осуществления тех мероприятий по охране древностей г. Трапезунда и его района»[195]. Организация дела поручается Успенскому[196], но Шмит об этом не знает и имеет свои собственные планы: «Я имел честь лично докладывать великому князю Николаю Николаевичу, что я собираюсь поехать из Батума в Трапезунд морем, из Трапезунда берегом вернуться в Батум, поехать через Артвин к озеру Тортумгёль, оттуда в Испир, исследовать среднее и, насколько сие окажется возможным, верхнее течение Чороха»[197]. И только 6 мая из Министерства народного просвещения Ф. И. Шмит получает телеграмму, где Успенский назван его непосредственным начальником.
Как определял задачи первой экспедиции сам Ф. И. Успенский? В своих письмах Н. К. Клуге сообщает Б. В. Фармаковскому, что целью первой экспедиции 1916 г., с точки зрения Ф. И. Успенского, было «не исследование памятника, а только ознакомиться и наметить те памятники, исследование которых необходимо»[198]. Однако в то же время, как удивлялся Н. К. Клуге, Ф. И. Успенский одобрял работу Ф. И. Шмита в Св. Софии, которая представляла собой именно исследование, а не ознакомление с памятником, хотя и не дал ее довести ему до конца.
В письме, полученном Успенским от министерства 22 июня 1916 г.[199], было дано разрешение на продление командировки, подошедшей к концу уже 4 июня 1916 г., всем троим членам экспедиции[200]: «Министерство ввиду указанных в представлении обстоятельств, не встречает препятствий к тому, чтобы все участники экспедиции, т. е. Вы лично, профессор Ф. Шмит и художник-фотограф Клуге продолжали свои работы по охране, регистрации и изучению древностей в Трапезондском районе и после первоначально намечавшегося срока в течение времени, которое потребовалось бы для успешного выполнения задач экспедиции». Однако это письмо пришло уже после отъезда Ф. И. Шмита из Трапезунда (18 июня)[201].
В любом случае для проведения исследований наступало не слишком удачное время. Как писал Ф. И. Успенский в письме Б. В. Фармаковскому (рис. 9A), «после окончания начатых работ в канун текущего июня мы предполагаем оставить Трапезунт. Начинается жаркое время с малярией, пребывание здесь становится затруднительным. Работаешь много, и результаты будут достаточно ощутительные. Но предприятий в широких размерах начинать нельзя: и время еще не спокойное, и все заботы направлены на другое»[202].
В результате разных подходов к работе Ф. И. Успенского и Ф. И. Шмита последний отказывался продолжить работу в храме Св. Софии, войдя в состав экспедиции на будущий год, а также вследствие того, что, как он считал, с ней вполне могут справиться технические работники[203]. Вот что он писал об этом в письме к Б. В. Фармаковскому: «Как член ИРАО, я позволяю себе внести следующее предложение: признать исследование и издание трапезунтских росписей неотложным и командировать в Трапезунт историка искусства, дав ему в помощь техника-специалиста на части стенописи (ведь очистка секковой росписи – дело трудное и ответственное), художника и фотографа[204]. Три-четыре месяца эти четыре лица справятся с работою во всех трех больших храмах Трапезунта (Св. София, Златоглавая, Св. Евгений) и добудут тот фактический материал, без которого история поздневизантийского и русского искусства XIV-XV веков выяснена быть не может»[205]. В письме же к Б. В. Фармаковскому как секретарю Русского археологического общества Ф. И. Шмит просит его зачитать на заседании Общества тот краткий Отчет, который был прислан им в письме:
«В истории Византии XIII век – темный этап: Константинополь занят и разграблен крестоносцами, культурная работа распыляется, проследить подробно, что и как происходит в искусстве, очень трудно. Между тем в XIV веке начинается в Византии эпоха поздневизантийского “расцвета” и ясно, что “расцвет” этот подготовлен был в XIII веке. Но где? Можно было только догадываться, что в Малой Азии, куда в XIII веке был перенесен центр и политической жизни Византии. Исследование Никеи дало отрицательные результаты: кроме Св. Софии и храма Успения в Никее не сохранилось памятников искусства, а церкви Св. Софии и Успения обе старше XIII века. Оставалась надежда, что нужные нам памятники могли сохраниться в восточной византийской столице Малой Азии XIII века в Трапезунде. Эта надежда оправдалась.
В Трапезундской Св. Софии сохранились в алтаре значительные части фресковой росписи середины XIII века; в кафоликоне и нарфике имеются пространные куски секковой росписи середины XIV века; в башне, отдельно
