Средиземноморская Франция в раннее средневековье. Проблема становления феодализма - Игорь Святославович Филиппов
Публикации Д. Бартелеми имели и другие последствия. Во-первых, они способствовали некоторому росту интереса к ушедшей на задний план раннекаролингской эпохе. Во-вторых, помогли вновь привлечь внимание медиевистов к проблеме интерпретации источников, как отдельных текстов, так и целых комплексов. С несколько других позиций, но одновременно с Д. Бартелеми и отчасти на том же материале к этой проблеме обратился видный американский историк П. Гири[95]. По его мнению, на рубеже X–XI вв. произошли важные перемены в отношении к прошлому, к документу и письменному тексту вообще, наконец к архивам как хранителям социальной памяти; эти перемены сигнализируют о серьезных сдвигах в сознании и устройстве общества, которые нужно осмыслить, не смешивая, однако, источниковедческий аспект с собственно историческим. Эти идеи получили неоднозначную оценку, но оказали стимулирующее воздействие на литературу последующих лет[96].
Поскольку было бы по меньшей мере наивным ожидать смену историографических вех каждое десятилетие, говорить о кризисе, тем более о штиле, не приходится — концептуальные споры остры как никогда. В 80-е и 90-е годы наука обогатилась многими серьезными работами, имеющими прямое отношение к изучаемой теме, но их тематика и стилистика существенно иные. Удобства ради, рассмотрим специальную литературу последних двух десятилетий как нечто целое, анализируя основные направления и тенденции в исследованиях.
Прежде всего нужно упомянуть одно привходящее обстоятельство, а именно постепенное прекращение потока "государственных диссертаций" и переход к докторским диссертациям "нового режима". Написание Thèse d'Etat оборачивалось для историков настоящей каторгой. Обычай требовал представления к защите огромного текста, который вместе с обязательными приложениями занимал иной раз не одну тысячу страниц и при этом слишком часто оставался неопубликованным. Такую диссертацию нередко защищали незадолго до достижения пенсионного возраста, который во Франции означает почти неизбежный конец академической карьеры, хотя именно диссертация этого уровня открывала дорогу к профессорскому званию, никак его, впрочем, не гарантируя. В начале 80-х гг. глухой протест ученого сословия нашел наконец отклик в высоких сферах, озабоченных проблемой стандартизации образования и ученых степеней в пределах Европейского Союза. Итогом стал закон 1983 г., объявивший переход к "новому диссертационному режиму", суть которого состояла в некотором ослаблении требований, предъявляемых к диссертации; на написание ее теперь отводится пять лет. Защита "государственной" диссертации разрешалась лишь тем, кто уже работал над ней официально к моменту издания закона, и такие все еще есть, что яснее всего характеризует этот уходящий в прошлое тип исследования.
Диссертации "нового режима", первые защиты которых пришлись на 1986 г., существенно изменили научную жизнь Франции. Иногда можно услышать сетования на то, что диссертационные исследования стали более мелкотравчатыми, что утрачивается характерная для французской науки прежних лет междисциплинарность, что многие из них "поспешны", и доля истины в этих сетованиях есть. Но в целом нововведение принесло хорошие плоды, сделав защиту диссертации (как правило, все равно очень серьезного исследования), а значит и достижение определенного уровня обобщений, реальной уже к 30 годам, в том числе для исследователей, необремененных богатым наследством или громкой фамилией. В науке остались многие способные люди, которые иначе вынуждены были бы избрать совсем другую карьеру. В результате количество защищаемых диссертаций за последние несколько лет заметно возросло — в том числе по интересующей нас тематике.
Один из парадоксов нынешнего этапа исследований состоит в том, что французское Средиземноморье, вообще южные районы Франции, незаметно перестали быть падчерицами национальной историографии. Количество публикаций, посвященных истории этих районов, увеличилось настолько ощутимо, что сегодня при написании общих работ по истории Франции никому не придет в голову жаловаться на нехватку материала. Напротив, средневековая французская история все чаще приобретает южные черты, и уже раздаются голоса о недопустимом пренебрежении историей Северной Франции. Вряд ли можно считать случайностью, что некоторые специалисты по южнофранцузской истории, например М. Руш и Ж.-П. Поли, в последние годы обратились к изучению истории французского Севера[97].
Уже отмечалось, что отличительной чертой современной французской медиевистики, по сравнению с литературой двадцатилетней давности, является сужение рамок исследования при более интенсивном, чем ранее, анализе источников[98]. Это особенно заметно на примере региональных штудий, которые все чаще превращаются в локальные. Следует отметить, что некоторые из них представляют собой монументальные многоплановые исследования истории какой-то одной сравнительно небольшой местности на протяжении очень длительного — в несколько столетий — отрезка времени. Лучший пример упомянутая чуть выше диссертация М. Бурэн. Для изучения собственно раннего средневековья такие исследования ценны возможностью не только лучше понять историческую перспективу, ной заставить несравненно более многочисленные и богатые источники последующих столетий (в массе своей, разумеется, неопубликованные) рассказать о том, о чем раннесредневековые источники умалчивают или говорят невнятно, например, о размерах и конфигурации конкретных земельных участков, об аграрном пейзаже, севооборотах, агротехнике и т. д. С этого времени привязка к местности становится нег обходимым условием работы с источником.
В том же ключе написаны диссертации Ж.-П. Буайе о Везуби — одном из районов горного хинтерланда Ниццы[99], А. Фальк-Вера о Верхних Альпах (Амбрен, Бриансон, Аспр, Кейрас и т. д.)[100], П.-И. Лаффона о Виварэ[101], монография М. Мунье о "тулузской Гаскони", т. е. о крайнем западе Лангедока, по правому берегу Гаронны[102], две более специальные, но, безусловно, комплексные работы о Руссильоне: Л. Вердон о владениях тамплиеров[103] и А. Катафо о характерных для этой области формах поселения[104]. Упомяну также историко-археологические исследования Ф. Журно, А. Пароли, Л. Шнейдера, Ж.-П. Каза[105], посвященные различным местностям Лангедока. (К слову, повышение интереса к археологическим источникам явилось немаловажным фактором сужения географических рамок диссертационных исследований). Подобные работы немало способствовали тому, чтобы добавить живой плоти несколько схематичным представлениям о людях и хозяйстве "дозамковой эпохи", так что, даже с этой точки зрения, язык не поворачивается упрекнуть авторов в чрезмерном увлечении деталями локальной истории. В данном случае ограничение географических рамок — почти неизбежная плата за доскональное знание материала, будь то ландшафт, архивы, результаты раскопок или краеведческая литература. Речь идет, как правило, не просто о серьезных,
