Сергей Сергеев-Ценский - Утренний взрыв (Преображение России - 7)
Вдруг загорается кормовой тент...
- Тент, тент тушите! - кричит Кузнецов, и Калугин почему-то бросается исполнять этот приказ командира, будто он обращен именно к нему.
Как его тушить, этот тент, он не знает, и в руках у него ничего нет...
Однако он видит рядом с собою Саенко, а тот уже нашел что-то такое на палубе, чем колотит по горящему толстому холсту, чтобы сбить огонь... И несколько человек матросов, - их можно от офицеров отличить по их тельняшкам, - тоже что-то делают у тента...
Калугин ищет около себя на палубе хоть что-нибудь, но ничего не находит, а между тем Кузнецов командует снова:
- Срезать тент и сбросить в море!
Калугин как-то даже становится бодрее: командир не теряется, - он знает, что надо делать!.. С горящего и тонущего корабля он должен будет уйти последним, - такова его привилегия!.. Срезать тент? А чем же его срезать?
Полагая, что там, где он прикручен к стенке, есть что-нибудь, чем можно срезать узлы, - иначе зачем такая команда? - Калугин бросился к стенке: он офицер, он должен руководить работой...
Оказалось, кто-то из матросов уже рубил топором - и где только взял его? - узлы и делал это метко и быстро... И вдруг случилось то, чего никак не предвидел Калугин: горящий тент, оторвавшись от стенки, накрыл его так, что он почувствовал паленый запах собственных вспыхнувших волос на голове и бороде, и в то же время поволок его к борту, за который и свалил его своею тяжестью...
Калугин окунулся с головой в холодную воду... На голове и левой щеке засаднило... Когда он вынырнул, то рядом с собою увидел головы нескольких человек.
- Саенко! - крикнул он, сплюнув воду. - Ты здесь?
- Я здесь! - крикнул Саенко. - А ты кто?
- Я - прапорщик Калугин!
- А-а! Ваше благородие! - и в голосе Саенко ему послышалась радость. Вы как на плыву?
- Ничего, легок! - ответил он.
- Тогда плывем рядом!.. Должны подобрать!
Сзади кто-то выкрикнул с передышкой:
- Там сгорели-ба... а здеся утонем!
И еще другой голос:
- А далеко плыть-то?
Впереди была только темнота, из которой вырывалось несколько желтоватых гребешков волн, когда на волне подымалось тело Калугина. Удача была только в том, что плыть пришлось не против волны, а за волною. Удачей счел Калугин и то, что его сбросило тентом в ту часть моря, на которой не горела нефть... На ногах его были только тонкие носки, в которых он спал, - они движениям ног не мешали. По тому, что саднило и левое плечо, он понял, что рубаха на плече прогорела... Изловчился ощупать голову и лицо, - обрил огонь, как парикмахер... Вспомнил, что когда был реалистом шестого класса, зашел после экзаменов в парикмахерскую на Галерной и обрился там наголо, чтобы голове летом было легче... Старался работать руками и ногами так, как когда-то на Неве и в Финском заливе, соблюдая все правила пловцов, экономя силы. Так как ближайшим судном был линкор "Екатерина", то на него и стремился держать направление, хотя волны отшвыривали его то влево, то вправо. Работа тела победила тот холод, который его охватил, когда он упал через борт в море, но надолго ли? Подумав об этом, он оглянулся влево, где плыл Саенко. Однако не разглядел его за волною.
"Не утонул ли?" - подумал он, но тут же услышал его голос недалеко от себя сзади:
- Не чепляйся за мене! Втопишь!.. Плыви сам!
И тут же чей-то еще голос, хриплый и слабый:
- Не могу я... судорога...
Судорога!.. С ним тоже может это случиться, и что тогда?.. Неужели конец?.. А где же шлюпки? Ведь он уже далеко отплыл от горящего корабля, а почему же не спускают шлюпок на других кораблях?
Чтобы определить на глаз, как далеко оставил он за собой "Марию", он оглянулся и, к ужасу своему, увидел, что "Мария" тут же за его спиной, рядом, огромная, огненная, страшная!
- Саенко! - крикнул он что было силы и ждал.
- Есть Саенко! - отозвался матрос шагах в десяти сзади.
И тут же обо что-то ударилась рука, что-то обхватила непроизвольно... "Доска? Откуда это доска?.." Только подумалось, а тело уже привалилось к этой спасительной доске, чтобы передохнуть хоть немного. Но очень жутко было одному то подниматься на волне, то нырять вместе с доскою...
- Саенко! - снова крикнул Калугин.
- Вашбродь, - вон он, тузик! - отозвался Саенко совсем рядом своим радостным голосом.
- Тузик? - Калугин забыл и не мог вспомнить в этот момент, что такое скрывается под словом "тузик", но, взлетев на волну, начал медленно перебирать глазами перед собой и заметил вдруг, как над водой опустились и поднялись, вновь опустились и вновь поднялись, блестя, весла!.. Одна только пара весел, но в них было его спасение.
А голова Саенко оказалась уже впереди его... Калугин отбросил доску и вразмашку поплыл вслед за этой головою на двухвесельную лодочку, самую маленькую из шлюпок, которую звали тузиком, потому что был в ней всего один гребец.
- Сюда, сюда! Подгребай! - кричал этому гребцу Саенко.
Хотел было крикнуть то же самое и Калугин, но у него ничего не вышло от страха: он почувствовал, что судорога сводит ему правую ногу.
Он загребал руками во всю силу, какая еще оставалась, и на взлете волны видел, как карабкался по веслу в тузик Саенко, и слышал, как кричал он гребцу:
- Офицер наш тут один плывет! Не сшиби!
Еще несколько взмахов одними руками, и вот, наконец, весло, за которое надо было взяться, а волна отшвыривает, и он, отфыркиваясь от воды, лезущей в рот, и волоча правую ногу, хватается за борт тузика, а гребец подсовывает, свесившись, свою руку ему под плечо.
Какое трудное оказалось это дело - влезть в игрушечную лодчонку с ногою, которая мешала!.. Отблеск горящей "Марии" помог разглядеть Саенко, который уперся задом в другой борт тузика, чтобы он, Калугин, не перевернул его тяжестью своего тела.
Вот уже голова Калугина и плечи его рядом с мокрой одеждой гребца, а нога не способна делать никаких движений, - она только дрожит и скрючивается, и Калугин хрипит:
- Берись за ногу! Судорога!
Какой-то еще неясный момент, и вот он полулежит в тузике, и Саенко говорит радостно:
- Ну вот и спаслись, - слава богу!
Калугин, который старался как-нибудь выпрямить свою ногу в узком, тесном тузике, только что хотел сказать ему: "Спасибо тебе, а то бы я не спасся!" - как раздался новый, второй, потрясающий взрыв на "Марии".
Он поднял голову, и ему показалось, что прямо над ним, так близко, рванулся в небо ярко-оранжевый, переплетенный синим, столб пламени: другие большие цистерны нефти дали этому пламени пищу... Картина стала совсем непереносимо страшной, а тузик закачался, забился на новых волнах, которые шли от предсмертно вздрогнувшей всем своим стальным корпусом "Марии"...
- Ну, значит, конец! - сказал Калугин.
- Нет, стоит еще! - крикнул им обоим, ему и Саенко, матрос-гребец, выправляя над водой весла.
- Спа-си-те!.. Братцы! - донеслось далеко с воды.
- Спа-си-те! - донеслось еле слышно, как стон.
Тузик валяло... Калугин уперся плечом в его борт и ухватился за перекладинки на дне, которые были уже покрыты водою, чтобы не вылететь из него, так он кренился то на тот, то на другой борт на беспорядочной зыби: волны, шедшие от "Марии", встречались с волнами от непрекращавшегося норд-веста.
"Только бы добраться до баржи!" - думал Калугин, борясь со своей судорогой, которая так мучительно стягивала иногда ногу, что он захватывал зубами мокрый рукав рубашки, чтобы не кричать от боли.
Уже не было возможности смотреть даже и на погибающую "Марию", да там и нельзя было разглядеть ничего, кроме бушующего огня вверху над огненным морем... Лучше было даже закрыть глаза: ужаса, который творился теперь там, он не мог уже представить, - от этого отказывалось воображение.
- Вон она, баржа! - услышал он голос Саенко, глядевшего в сторону "Екатерины" и других судов.
- Что? Баржа?.. Есть баржа?..
В ноге осталась от судороги тупая общая боль, но мышцы уже не сокращались так непослушно воле... И тузик пошел ровнее... "А что же те, кто кричал: "Спасите!" - подумалось Калугину, и он ответил себе, что, может быть, они все-таки не утонули, может быть, подобрал такой же тузик... Ведь преступлением было бы со стороны командиров не только "Екатерины", но и прочих судов не послать катера, а только шлюпки с гребцами, на спасение экипажа "Марии"!.. За такое преступление судить их суровым, строжайшим судом, как изменников родине!..
- Вот и баржа, - сказал гребец, и Калугин увидел что-то длинное, по цвету светлее моря; подняв голову, он разглядел и фонарь на мачте, горевший, впрочем, очень слабо, тускло, масляно.
- Ну, теперь лиха беда причалить! - сказал Саенко, на что гребец ничего не ответил: он и сам знал, что "лиха беда", - можно было и разбиться о борт баржи по такой волне и снова вывалить в воду тех двоих, кого только что спас.
- Лови конец! - закричали с баржи, и Калугин увидел, как что-то метнулось к ним оттуда, а Саенко крикнул: - Есть! - и схватил обеими руками канат.
Перелезть с пляшущего на волне тузика на баржу оказалось для Калугина делом еще более трудным, чем вылезть из воды на тузик. Правая нога была совсем бессильна и болела; мокрое белье прилипло к телу и стесняло движения и очень холодило, просыхая на ветру, а между тем требовалось быть акробатом, чтобы улучить самый удобный момент из немногих и зацепиться за что-то руками, чтобы не обрушиться в жуткую волну.
