Сергей Сергеев-Ценский - В грозу

- Человек семейный... Будить ночью... Такое время теперь - еще за грабителя сочтет...

- Понимаете, до двенадцати спала... Каломель проглотила в девять, ничего... Вдруг, ровно почти в двенадцать, проснулась, стонет... Я к ней с лампой, а у ней по всему лицу пятна! По всему лицу бегают темные пятна!.. Глаза скосились... Я: что ты, Марусечка?.. Беру ее на руки и вдруг... суд... судороги. А-а-а...

- Ну что же плакать! Конечно, судороги, если холера... Успокойтесь же, что вы!.. Это "наша холера", конечно, не азиатская... наша, домашняя, cholera nosira... От такой не умирают.

- Ах, хотя бы скорей светало!.. Да подбавьте вы щепок: потухнет так!

И до самого света все доливался маленький самовар, кололись щепки, наливались бутылки.

10

На дачу доктора Мочалова Максим Николаевич пришел в четыре часа. Рассвело уже, хотя солнце еще не встало. Блеяла коза внутри дома. На перилах крыльца стояли синие кастрюли, и корявая тряпка висела на гвоздике. Максим Николаевич стучал тихо. Подождал с минуту, - еще постучал погромче. Неловко было беспокоить так рано, и все казалось, что незачем.

Отперла жена Мочалова, стриженная под машинку, извинилась, что не одета, сказала, что муж сейчас.

Вышла посмотреть, только что поднявшись с постельки, маленькая, совсем голенькая синеглазая девочка лет двух и улыбалась, глядя на него и держа пальчик во рту.

- Ах, купидончик какой! - сказал грустно Максим Николаевич.

А мать из глубины комнат кричала:

- Нюня, ты куда это вышла? - и добавляла, приоткрыв дверь: - Она у нас очень общительная!

- Теперь это большой недостаток - общительность: то тиф, то холера... отозвался угрюмо Максим Николаевич. - Не могу я тебя, купидончик, и по головке погладить: неизвестно, что у нашей девочки.

И Мочалов сказал на это, входя:

- Да что вы это?.. Неужели так серьезно?

Не узнал его Максим Николаевич. Не так давно видел, - был это рыжебородый, московско-купеческого склада коренастый человек, теперь что-то бритое - не то актер, не то англичанин. И голова выбрита, точно вдруг облысел.

- Да вы ли это? - усомнился почти Максим Николаевич.

- Нельзя иначе, - объяснил Мочалов. - Казенный костюм надел, надо, чтобы и обличье было казенное... Я теперь на службе, по борьбе с холерой.

И потеребил себя за рукав блузы из казенного хаки.

Умываясь тут же на крыльце, спросил:

- Девочка? Температурит? Давно?

Когда услышал, что сорок один, сразу решил, что возвратный тиф.

- Reccurens... Ходит, ходит.

И успокоил:

- Ничего... Смертные случаи редки.

- А не холера?

- Какая же холера при сорока одном? - даже усмехнулся Мочалов.

- Значит, холера совершенно исключается?

- Реши-тельно! - своим словом подтвердил Мочалов и рассказал тут же свежую новость: - Слыхали? Константинополь взят греками!

- В газетах я не встречал.

- Еще бы будет!.. Взяли самым форменным... Три дня назад... Вчера судно оттуда прибыло в Ялту.

И вытираясь полотенцем, и надевая панаму, и спускаясь с крыльца, Мочалов отрывисто и радостно говорил, как, по совершенно достоверным слухам, был взят Константинополь, а Максим Николаевич думал о своем: "Не холера, а возвратный... Это вернее... Но тогда зачем же мы бутылки и растиранья?.. Бутылки и растиранья - это при холере, а при возвратном тифе должно быть что-нибудь другое... Мы с Ольгой Михайловной не знаем, а вот этот, насквозь бритый, знает и нам расскажет..."

И, заранее благодарный ему, он соглашался, что греки - молодцы, и что это чудесно, что взят Константинополь.

- Хотя мне давно уж казалось, что он, в сущности, и не турецкий, a porto franco... так что я не совсем понимаю, у кого же именно он взят.

Но Мочалов рассказывал уже другую свежую новость: с Америкой будто бы покончено, - Америка порвала с Россией всякие сношения и больше кормить не будет; все цейхгаузы ее свертываются и вывозятся; столовые закрываются.

- Переходите, говорят, товарищи, на свои харчи; довольно с вас!

Не успел еще Максим Николаевич спросить, откуда эта вторая новость, как Мочалов сообщал уже третью:

- А знаете, вчера утром - вот в это время, проходил мимо берега контр-миноносец или легкий крейсер, четырехтрубный... Ясно видели на борту "№ 287".

- Чей же это?

- Неизвестно!.. Флага не рассмотрели.

И таинственно смотрел на него Мочалов зелеными глазами.

- Зачем же приходил?

- Опять же неизвестно.

Но смотрел на него весело.

- Что-то много у вас новостей, - качнул в сторону головой Максим Николаевич и добавил нерешительно и понизив голос:

- А не менингит ли у Маруси, а?

- Откуда же? - удивился Мочалов. - Ведь эпидемии менингита нет.

Когда подошли к дачке Ольги Михайловны, солнце уже показалось из-за моря. Было оно насыщенно, красное и страшное почему-то.

Только теперь, придя с Мочаловым, заметил Максим Николаевич, как сдала в лице за одну ночь такая привычная Мушкина мама: она и не она. И растерянность появилась какая-то робкая, детская, и в глаза этому новому доктору она заглядывала просительно, как ученица, как нищая, и, нарочно оберегавшая Мушку от света, при первых словах Мочалова: - Что ж так темно? сама бросилась отворять ставни.

Мочалов взял тонкую белую Мушкину руку, выпятил губы и смотрел пристально ей в лицо. Она глядела на него безучастно... Глаза ее показались еще прозрачней.

- Маруся! - сказала Ольга Михайловна. - Ты узнаешь, кто это, а?.. Скажи, дорогая!

- Маруся! Ты ведь знаешь, кто я? - спросил негромко Мочалов. - Я, правда, недавно обрился... Не можешь говорить, сделай знак какой-нибудь.

- Мигни глазами, - подсказала Ольга Михайловна.

Мушка досадливо мигнула.

- Да-а! - многозначительно посмотрел на Максима Николаевича Мочалов. Вы говорили, что горло болит... Как бы посмотреть?

Но рта разжать не могли. Посмотрел и пощупал шею и сказал вопросительно:

- Скарлатина?

- А разве может быть во второй раз скарлатина? - спросила Ольга Михайловна. - У нее уж была скарлатина, когда я еще в Москве на курсах... Ей пять лет тогда было... Правда, случай легкий, но определили, как скарлатину.

- Ах, была уж!.. Тогда... мм... не знаю... Затрудняюсь определить.

- Вчера был доктор Шварцман, определил, как холеру, - вмешался Максим Николаевич.

- Ну, какая же холера! - махнул в его сторону рукой Мочалов. - Какая-то комбинация... Диагноза на себя не беру... Надо послать за Шварцманом... Он ее видел вчера, а я уж что же... Я уж к шапкам пришел.

- Вы думаете, так плохо?

Максим Николаевич дотронулся до его локтя, и они вышли из комнаты на террасу.

- Пульс очень слаб, - тихо сказал Мочалов. - Очень тяжелый случай.

- Вы думаете, все-таки заразилась?

- Инфекция! Несомненно!.. Здоровенная!.. У меня был подобный больной на днях, мальчик лет тоже двенадцати, - крепкий такой малыш... И вот, - те же самые признаки... Горло и слабый пульс... Определил я, как скарлатину, но просто уж так: вижу, что не жилец...

- Умер?

- На другой же день.

- Так вы думаете... и... и... Мушка наша... тоже? - едва проговорил, просто вытолкнул из себя слова, чувствуя, что начинает дрожать.

- Безнадежна, - сказал Мочалов, закуривая папиросу. - Вам это говорю... матери бы не решился...

Максим Николаевич долго смотрел, пораженный, на огонь его папиросы, на крупные руки, на сизые щеки с лапками около помытых глаз, - сказал он это страшное слово или ему почудилось?

Мочалов непроницаемо курил, затягиваясь и скашивая глаза к носу.

- Да неужели же умрет Мушка? - с усилием переспросил Максим Николаевич, точно во сне.

- По-моему, безнадежна! - тем же словом, но как будто не то же самое, как будто "умрет", но как будто и не умрет, не "совсем умрет", не "окончательно умрет", сказал Мочалов и добавил: - Надо послать за Шварцманом.

- Кого же послать? Послать некого... Я сейчас сам.

Он взял было шляпу, чтобы идти, как к самой террасе неслышно подошла босыми ногами Шура; увидев Мочалова, она робко остановилась.

- Ты к Мушке, Шура? - спросил Максим Николаевич. - Мушка очень больна.

Шура испуганно и безмолвно сложила перед собою руки. Вышла Ольга Михайловна и сказала укоризненно:

- Ты ее из колодца водой напоила!

- Ведь из этого колодца и мы пьем и многие пьют, - почти прошептала Шура.

- Вот потому-то, что многие... Шура, сходи ты за доктором Шварцманом... Очень плохо Марусе!

- Сейчас! - И бросилась бегом Шура.

Спустя минуту сказал Мочалов:

- Можно бы пока камфару попробовать... Есть камфара?

- Вот!.. Вот именно!.. Я вчера ведь говорил Шварцману!.. Ольга Михайловна! - заспешил Максим Николаевич. - Вы вчера не принесли камфару!

- А разве была прописана камфара?

Она помертвела от испуга: еще нужно было что-то сделать для Мушки ясно, что самое важное - и она не сделала.

И в ридикюле, шаря там дрожащими пальцами, она долго искала клочок с прописанной камфарой, но клочка этого не было... И на столе не было.

- Значит, Шварцман забыл прописать!.. Бегите за Шурой! Максим Николаич! Ради бога!.. Пусть она возьмет в аптеке!