Жан Мари Констан - Повседневная жизнь французов во времена Религиозных войн
Во времена Религиозных войн, когда насилие стало явлением повседневным, опустошения, производимые бароном в краях, где проходил его отряд, поражали воображение исключительно по причине необузданной жестокости. Когда барон одерживал очередную блистательную победу, все взирали на него с восхищением, но при этом понимали, что на совести его очередное бессмысленное кровопролитие и он в который раз перешел границу дозволенного, до сих пор полагаемую нерушимой для каждого христианина.
Известный писатель XVI века Брантом, почитавший, подобно всем своим современникам, «рыцарей без страха и упрека», писал, что по мнению королевы-матери, «если бы барон сделал для короля» все то, что он сделал для гугенотов, «он стал бы маршалом Франции». Все тот же Брантом сообщает, что барон Адрет получил прозвище «Монлюка гугенотов», хотя в жестокости он во много раз превзошел Монлюка.
Разумеется, барон Адрет был выдающейся личностью. Оставляя в стороне его кровавые похождения, с полным правом можно сказать, что он являл собой типичный образец капитана первого периода гражданской войны, пришедшегося на 1562—1563 годы, и поведение католического капитана Монлюка — как бы положительно ни отзывался о нем Брантом — мало чем отличалось от поведения барона Адрета.
Одиссея католического убийцы
Монлюк также родился в провинции, а именно в Гаскони; он был старшим ребенком в семье, где помимо него было еще девять детей. С помощью соседа отцу удалось пристроить старшего сына пажом к герцогу Лотарингскому, содержавшему в Нанси свой собственный двор. На службе Монлюк получил образование, позволившее ему развить свои военные таланты. Он стал лучником в роте герцога, которой командовал «рыцарь без страха и упрека» Баяр. Когда начался Итальянский поход, Монлюк отправился в Италию, где служил под командованием брата знаменитого Лотрека, маршала де Фуа. До этой поры его жизненный путь мало чем отличается от пути, который обычно проходили тогдашние капитаны, и в том числе барон Адрет.
Но этим сходство и ограничивается. После смерти Франциска I Блез де Монлюк направляется в Орлеан, где добивается аудиенции у королевы Екатерины Медичи и приносит ей клятву верности. Он говорит ей: «Клянусь вам и даю слово, что всегда буду сражаться только на вашей стороне и стороне ваших детей, и по первому вашему зову сяду в седло и отправлюсь, куда вы велите».
Когда во время переговоров в Пуасси Екатерина Медичи тщетно пыталась достичь компромисса между двумя религиями, Монлюк отказался от весьма заманчивых предложений, сделанных ему Конде. Его отказ был положительно встречен при дворе, и когда в декабре 1561 года он вновь прибыл ко двору, Екатерина Медичи и король Наварры Антуан де Бурбон поспешили принять его, чтобы узнать новости и расспросить, «как обстоят дела в Гаскони».
Монлюк выразил свою озабоченность относительно будущего. Текущие события, действительно, давали основания для беспокойства: все пять дней, что он провел при дворе в Сен-Жермен-ан-Лэ, где в то время пребывала королева, гонцы приносили дурные вести, свидетельствовавшие о воцарившемся в юго-западных провинциях политическом и религиозном упадке. В Марманде протестанты сожгли францисканский монастырь и убили тамошних монахов; католики вырезали протестантов в Каоре и в Гренаде (город в окрестностях Тулузы). Подвергся разграблению край Ажене. В хранящемся в Национальной библиотеке анонимном письме того времени говорится, что в Ажене священников и монахов «травили», «как травят кроликов в Босе».
Известия эти крайне огорчали королеву-мать. Два дня она искала средство «погасить огонь», перекинувшийся на Гасконь. Подозревая короля Наварры в симпатиях к протестантам, Екатерина Медичи тем не менее хотела, чтобы он сам навел у себя порядок. Король Наваррский, напротив, полагал, что королевский наместник де Бюри должен сам справиться с возникшей проблемой. А так как Блез де Монлюк ни на шаг «не отходил от королевы», король Наваррский обращался с ним «значительно менее любезно», чем прежде, иначе говоря, упрекал его за то, что, храня верность Екатерине Медичи, Монлюк готов предать его самого. Тем не менее он вынужден был согласиться с решением королевы-матери отправить Монлюка в Гйень с «патентами» (письменными приказами) и «дозволением поднять людей, и пеших, и конных, дабы послать их на усмирение той стороны, которая возьмется за оружие». Аналогичная задача была возложена и на де Крюссоля: вручив ему надлежащие грамоты, его отправили в Лангедок с приказами для двух тамошних капитанов, дабы те, в случае угрозы мятежа, пришли на помощь Крюссолю.
Оба посланца отправились через Париж. В столице Монлюк пригласил поехать с ним двух высоких судейских чиновников: не доверяя местным судьям, ни католикам, ни протестантам, ибо те наверняка окажутся пристрастны, он хотел сам вести следствие и вершить правосудие.
Прибыв в Бордо, он обнаружил, что и жители города, и парламент поделились на два лагеря: приверженцы одного считали возможным разрешить протестантским проповедникам устраивать свои службы, другие же упорно этому противились. Целый день Монлюк и Бюри пытались примирить противоборствующие стороны. А вечером, к удивлению Монлюка, к нему явились два пастора и один из его собственных фермеров с предложением не устраивать гонения на сторонников реформированной церкви в обмен на тридцать тысяч экю. Монлюка не убеждали обратиться в реформатскую веру, а всего лишь предлагали закрыть глаза на активную деятельность сторонников новой религии. Однако он принял посланцев крайне холодно и даже пригрозил удавить их или заколоть кинжалом. Но на этом неприятности королевского посланца не кончились. Следом за протестантами к нему явился один из католических капитанов и предложил ему сорок тысяч экю в обмен на объявление войны протестантам. Капитан сказал, что деньги эти нельзя рассматривать как взятку, ибо, если понадобится, он готов одолжить их королю, лишь бы просьба его была исполнена. Монлюк был крайне изумлен подобными демаршами соперничающих партий.
Чем больше он ездил по краю, тем больше находил поводов для удивления. Так, например, он узнал, что местные пасторы наняли одного из капитанов, с которым он некогда вместе воевал в Пьемонте. Он заметил, что протестанты преследовали главным образом тех дворян-католиков, которые вставали на защиту церквей и аббатств, не допускали погромов храмовых помещений и разграбления церковной утвари. Так, богатого дворянина Рульяка его собственные крестьяне продержали в осаде двадцать четыре часа. И только вмешательство соседей и вооруженного отряда, присланного братом Рульяка, вернуло дворянину свободу, а возможно, и спасло ему жизнь. В столь же опасные ситуации попадали многие дворяне-католики.
Желая во что бы то ни стало прекратить вооруженные столкновения противоборствующих сторон, Монлюк нанял двух палачей, которых прозвали его «лакеями», ибо они сопровождали его повсюду и были готовы в любой момент исполнить свои обязанности.
Доводы Монлюка
В своих мемуарах Монлюк неоднократно опровергает обвинения в жестокости и грабежах. Как и барон Адрет, он с возмущением говорит об этом, тем более что лично ему война нанесла немалый ущерб. Когда Монлюку было за семьдесят, во время осады Рабастенса, а именно 23 июля 1570 года, он был ранен в лицо: пуля, выпущенная из мушкета, снесла ему нос. С тех пор он вынужден был носить кожаную маску, скрывавшую его уродство. Он стал мишенью для гугенотов, прозвавших его «носачом» и сочинявших о нем язвительные куплеты.
Бороться с насмешниками было трудно: 1562 год давно миновал, и юго-западные провинции, некогда видевшие в нем защитника от протестантских армий, перестали в нем нуждаться. Екатерина Медичи с сожалением констатировала, что звезда Монлюка настолько потускнела, что король Карл IX перестал замечать ее. Стремясь освободиться от влияния королевы-матери, Карл предложил Колиньи стать членом Королевского совета. Желая доказать адмиралу свое искреннее расположение, король даже решил пожертвовать несколькими капитанами, известными своей жестокостью и непримиримым отношением к гугенотам. Исходя из этих соображений король сместил Блеза де Монлюка с поста наместника провинции Гйень, а затем отправил в Еиень председателя счетной палаты, следователя и советника Большого совета, поручив им проверить, на что были израсходованы общественные деньги, полученные Монлюком за время последней военной кампании. Классический и эффективный способ выявить нарушения: в те времена большинство военачальников заботилось о том, как победить в сражении, а не о том, как правильно распорядиться доверенными им средствами. А систематические грабежи населения, проживавшего в тех местах, по которым проходила армия, всегда позволяли пополнить полковую казну.
