Андрей Дикий - Евреи в России и в СССР (Исторический очерк)

* * *

Почти полтора столетия длилась жизнь еврейской этнической группы в границах Российской Империи: с 1772 года - первого "раздела" Польши - до 1917 года - провозглашения полного равноправия евреев в России. За этот период правительством и отдельными его представителями было издано много "дополнений" и "разъяснений", имевших тенденцию и характер ограничительный, в отличие от первых двух, приведенных выше указов 1791 и 1804 г. г., имевших характер уравнительный, "десегрегационный". Знаток этого вопроса, адвокат А. Гольденвейзер, в своем очерке "Правовое положение евреев в России" перечисляет все, действовавшие в России до начала первой мировой войны (1914 г.), ограничения для евреев (понимая под таковыми лиц иудейского вероисповедания и исключая евреев-христиан, на которых ограничения не распространялись). Ограничения были в следующих областях: 1) право жительства и свободы передвижения; 2) прием в учебные заведения; 3) занятия торговлей и промышленностью; 4) поступление на государственную службу и участие в органах самоуправления; 5) порядок отбывания воинской повинности; 6) прием евреев в адвокатуру. Рассмотрим все эти ограничения по порядку, указывая одновременно и их практические результаты. 1. Право жительства и свобода передвижений. Черта оседлости. О "черте оседлости" уже сказано выше, а потому повторять все, что о ней сказано, нет смысла. Нас интересуют практические ее результаты и во что вылились благие намерения русского правительства, желавшего уравнять евреев с окружающим населением. Результаты эти, надо признать, были отрицательные. Многочисленные исключения из общего правила открыли настолько широкие возможности для обхода закона, что практически евреи не только богатые, но и просто состоятельные и предприимчивые, это ограничение легко избегали. Приказчики евреев-купцов 1 гильдии могли жить повсеместно, а их число не было законом ограничено. Винокуры, механики, мастера, ремесленники - то же самое. Страдала от "черты оседлости" только еврейская беднота, не имевшая возможности использовать все возможности для обхода закона. Магнаты сахарной промышленности, железнодорожного строительства, мукомольного и лесного дела, пароходства, банкового дела, торговли чаем, добычи золота - евреи, не меняя религии, пользовались всеми правами и на них "черта оседлости" не распространялась. А они, согласно букве закона, могли иметь и "приказчиков", и "мастеров", и "винокуров", разумеется, с их многочисленными семьями. Поляковы, Златопольские, Высоцкие - в Москве; Рубинштейны, Гинзбурги - в Петербурге; Бродские, Марголины. Добрые, Гинсбурги, Ширманы, Зороховичи - в Киеве жили в особняках и дворцах, хотя по паспортам и числились русскими подданными "иудейского вероисповедания". А на принадлежащих им предприятиях работали русские, нередко, в таких невыносимо тяжелых условиях, которые вызывали недовольство и бунты рабочих, жестоко подавлявшиеся русским правительством. Вся дореволюционная Россия была взволнована и возмущена известием о кровавом подавлении забастовки рабочих на Ленских золотых приисках в Сибири в 1912 году. Забастовка эта была вызвана бесчеловечной эксплуатацией рабочих и требованием администрации приисков, чтобы рабочие снабжались в приисковых продуктовых магазинах, в которых и качество, и цены продуктов совершенно произвольно определялись администрацией. Частная торговля на территории приисков не допускалась. Когда рабочие, доведенные до отчаяния, отказались покупать в приисковых магазинах недоброкачественные продукты по вздутой цене, а также получать часть заработка не наличными, а бонами на продукты из тех же магазинов, администрация усмотрела в этом бунт. Бунт был подавлен, причем было много убитых и раненых рабочих, оказавших сопротивление войскам. Немало пострадало и чинов полиции и солдат при усмирении бунта. В связи с этим по всей России прокатилась волна демонстраций против действий правительства, в особенности, в высших учебных заведениях, где "Ленские события" отмечались традиционно из года в год митингами и забастовками. Но никогда и нигде не было сказано ни слова осуждения одному из главных акционеров "Ленских приисков" - Гинсбургу, который во время подавления бунта пребывал в своем особняке - дворце в Петербурге (на Морской улице), и от которого зависело изменение условий, вызвавших этот бунт. Приведенный случаи далеко не единичный, когда русское правительство оружием подавляло забастовки русских рабочих на еврейских предприятиях, где распоряжались "приказчики" владельца "иудейского вероисповедания", сами - тоже евреи. Правительство стояло на страже законности и порядка, не входя в рассмотрение вопроса, что вызвало беспорядки и от кого зависело создать такие условия труда, чтобы для беспорядков не было причин. Но и русское общественное мнение, и мировое, виновником всего всегда считало только правительство и широко раздувало всякий случай, когда органы власти были вынуждаемы обстановкой прибегнуть к оружию. 2. Прием в учебные заведения. Процентная норма. Либеральный указ 1804 года о допущении евреев во все учебные заведения России не только не вызвал энтузиазма среди евреев, но и натолкнулся на ожесточенное противодействие всего русского еврейства. Не без основания опасаясь, что светское образование может отвлечь евреев от религии и предписаний Талмуда, раввины и еврейские общины-"кагалы" строго осуждали самую мысль о возможности и допустимости для правоверного еврея светского образования, считая это грехом, и всячески противились поступлению евреев в светские учебные заведения. Существовавшие еврейские школы "хедеры" с их учителями - "меламедами" начетчиками Талмуда - и школы высшей ступени - "эшиботы", по мнению раввинов и "кагалов", были совершенно достаточны. Школы же светские, даже с преподаванием на еврейском языке нарушали веками установившийся быт замкнутого круга расово-религиозных общин-"кагалов", руководимых раввинами, которые понимали, насколько может быть опасно для их авторитета это новшество. Пока евреи жили строго изолированными от окружающего мира своими общинами, основанными на единстве не только религии, но и расы и крови, до тех пор раввины и общины могли быть спокойны, что еврей останется верен религии и Талмуду и слово раввина будет для него закон. И в начале еврейство ответило на разрешение - призыв русского правительства приобщиться к русской культуре не только молчанием, но и пассивным сопротивлением. Учиться в светские школы евреи не шли. И не только учиться в школах, но даже изучать язык того государства, подданными которого они были, считалось занятием нечестивым и грехом. Каждое новое слово иностранного языка, усвоенное евреем, неизбежно должно было вытеснять одно еврейское слово, ибо Иегова определил точно количество слов, которое должен и может знать еврей. - Так поучали приверженцы старины в еврейских массах. Древнееврейский язык, язык священного писания, знали только немногие, специально его изучавшие. В быту же массы пользовались языком, который теперь называется "идиш", а до начала 20 века назывался "жаргон". Вот что пишет по этому вопросу, почитаемый всеми евреями, культурнопросветительный деятель еврейства первой половины 19 столетия Исаак Беер Левинсон, родившийся в 1788 году и скончавшийся в 1860 году, всю свою жизнь боровшийся за приобщение еврейства к светскому образованию: "жаргон не есть язык, а безобразная смесь изуродованных, исковерканных библейских, русских, польских, немецких и др. слов; это удивительная смесь разных наречий, по бедности и необработанности своей непригодная для выражения тонких чувств и абстрактной серьезной мысли. К чему нам эта тарабарщина? Говорите или на чистом немецком, или на русском языке". Ссылками на Талмуд и на историю Левинсон доказывает, что евреи говорили обыкновенно на языке того народа, среди которого они жили. Он приводит целый ряд имен великих еврейских ученых, которые не только изучали иностранные языки, но и писали на них свои сочинения. Философ Филон, Иосиф Флавий, Саадий Гаон, Иегуда Галеви, Маймонид, Бахья-Ибн-Пекуда эти столпы еврейской богословской литературы писали свои произведения, как философские, так и религиозные, на греческом, арабском, испанском и итальянском языках, в зависимости от того, в какой стране они жили. Приведенные выше мысли Левинсона были написаны в начале 19 столетия, когда евреи только начали приобщаться к светскому образованию и культуре отдельных европейских народов. Теперь, через полтора столетия, перечисление евреев, писавших и пишущих свои произведения на языках тех народов, среди которых они живут, заняло бы целые страницы. По-немецки писали Гейне, Маркс, Лассаль, Вассерман, Шнитцлер, Эйнштейн, Фейхтвангер и многие другие. Но это не значит, что они - немцы. Немало евреев писало свои произведения и по-английски, начиная с Давида Рикардо и кончая нынешним американским драматургом Артуром Миллером. Пофранцузски писали Бергсон, Жиль Ромэн, Андре Моруа, Адольф Кремье и много других. Георг Брандес писал по-шведски. Ламброзо - по-итальянски. Моше Пияде (Михаил Поробич) писал по-сербски. Анна Паукер - по-румынски, Сланский - по-чешски, Ракоши - по-венгерски. Но все они были евреи. Но больше всего было евреев, писавших и пишущих свои произведения по-русски, как под своими еврейскими именами, так и прикрываясь чисто русскими псевдонимами вроде "Кольцов", "Никулин", "Рязанов"... "Алданов", "Седых"... Марк Слоним, русский еврей, которого многие считают знатоком русской литературы и который много пишет и читает лекции о русской литературе, в своем очерке "Писатели-евреи в русской литературе", напечатанном в сборнике "Еврейский Мир" (Издание "Союза Русских Евреев" в Нью-Йорке, 1944 год), пишет следующие строки: "Никакой особой "русско-еврейской" литературы в Советском Союзе нет и быть не может. Для историка и исследователя искусства может возникнуть только один вопрос: какое влияние оказали писатели-евреи на русскую литературу? В какой мере они принесли в нее свой собственный дух и оригинальные темы?"... В зависимости от этой степени влияния и внесения в русскую литературу своей еврейской тематики и "духа", Марк Слоним делит евреев, писавших на русском языке, на три категории: I. В первую категорию Слоним зачисляет еврейских писателей и поэтов, писавших свои произведения на русском языке, настолько ассимилировавшихся, что М. Слоним не замечает в их произведениях "еврейского духа" и в своем очерке приводит слова критика Львова-Рогачевского, назвавшего эту категорию "евреями лишь по паспорту", соглашаясь с этим определением. "Ничего специфически еврейского - ни по духу ни по теме своего творчества", по мнению М. Слонима, в произведениях этих писателей нет. Некоторые писатели из этой категории "скрыли свое настоящее имя под псевдонимом и даже в автобиографиях своих не указывают, что они - евреи", говорит М. Слоним. К этой категории Слоним причисляет Пастернака, Мандельштама, Веру Инбер, Ефрема Зозулю, Никулина, Лидина, Кирсанова, Лифшица, Маршака и множество других. II. Вторую категорию составляют авторы, у которых, как говорит М. Слоним, "несмотря на их совершенно очевидное растворение в русской стихии, прорываются иногда еврейские темы и мотивы". Эта категория своего еврейского происхождения не скрывает, а иногда его даже выпячивает и подчеркивает. Эренбург, например, свою автобиографию начинает словами: "Родился в 1891 году. Иудей". Елизавета Полонская в одном из своих стихотворений говорит: "то кровь моя в жилах твоих поет, чужим языком говорит"... (при встрече поэтессы с еврейкой-нищей, узнавшей в ней еврейку), Во вторую категорию, кроме Эренбурга и Полонской, Слоним зачисляет также Андрея Соболя, Лунца. III. К третьей категории М. Слоним причисляет тех евреев-писателей, которые почти исключительно пишут на еврейские темы. Во главе этой категории стоит Исаак Бабель, о котором Слоним пишет, что он, Бабель, "один из так часто встречающихся в действительности тип еврея-коммуниста, фанатически верившего в учение Ленина и странным образом сочетавшего заветы Библии или Талмуда с требованиями и доктриной коммунистической церкви". Кроме Бабеля, в эту категорию можно включить Козакова, Бройде, Бергельсона, Хаита и много других евреев-писателей, из которых многие писали не только на русском, но и на еврейском языке. По этому же вопросу - вопросу о существовании "русско-еврейской" литературы, высказывается и Ю. Марголин, журналист, статьи которого часто появляются на страницах периодической печати, выходящей на русском языке в эмиграции. В газете "Новое Русское Слово" от II января 1962 г. Марголин написал следующее: "Бабель - еврейский писатель эпохи крушения. К русской литературе он относится, как перстень с дорогим камнем на пальце. Перстенек можно снять, отложить на 20 лет и снова одеть - он не составляет части тела. В еврейскую литературу своего времени он входит органически - всем смыслом, всей патетикой и тематикой своего писательства. Еврейская литература вообще многоязычна: греческий язык Иосифа Флавия и Деяний Апостольских, арабский язык Маймонида, латынь Спинозы и немецкий язык Гейне - все это ответвления от одного ствола". О еврейской литературе, к каковой, как изложено выше, сами евреи относят все написанное лицами еврейской расы на самых различных языках в разные времена и эпохи, известный историк этой литературы С. Л. Цинберг пишет: "в еврейской литературе отдельная личность была всегда подчинена коллективу и растворена в нем: все духовные богатства, создающиеся и собираемые в народе, принадлежат всему народу. Они носят только его имя, они знают только одного творца - это весь еврейский народ". ("Еврейский Мир", сборн. II, 1944 год, Нью-Йорк). Еврейская литература на русском языке проявилась только тогда, когда значительное число евреев, использовавши возможности, предоставленные евреям десегрегационной политикой русского правительства, выучили русский язык, получивши образование в русских учебных заведениях. Произошло это только в последней четверти 19 столетия, а к началу нынешнего века число евреев, включившихся в русскую литературу и культурную жизнь, возросло чрезвычайно. Включение же это было не слияние, растворение, ассимиляция до конца, подобно химическому соединению разнородных элементов, а только механическая смесь или, по меткому определению Ю. Марголина, "перстни с дорогим камнем", надетые на пальцы чужеродного тела. "Перстней" этих становилось все больше и больше, особенно в областях журналистки, публицистики, критики, в адвокатуре... Явление это не осталось незамеченным. И с 80-х годов прошлого столетия русское правительство, которое в начале столетия так широко открыло для своих подданных евреев двери всех учебных заведений, стало на путь ограничений, о которых так много и часто пишется теперь, забывая тот, больше чем восьмидесятилетний, период, когда не только не было никаких ограничений (1804-1888 гг.), но русское правительство всячески содействовало приобщению евреев к общерусской культуре путем получения образования в русских учебных заведениях. Преимущества светского образования и сопряженные с ним открывавшиеся возможности материального преуспевания были настолько очевидны и сильны, что значительная часть евреев, не считаясь с неудовольствием раввинов, устремилась в русские учебные заведения. Процесс приобщения евреев к числу российских подданных. окончивших средние и высшие учебные заведения России, стремительно и неуклонно рос. И к середине 80-х годов одна треть всех студентов университетов Харьковского и Новороссийского (Одесского), обучавшихся на медицинском и юридическом факультетах, были евреи. Получивши дипломы средних и высших учебных заведений России, евреи тем самым проникали в среду российской интеллигенции, особенно в свободные профессии: врачи, адвокаты, журналисты, и начали все больше и больше оказывать влияние и на всю культурную жизнь России. Но это не была, как указано выше, та ассимиляция, к которой стремилось русское правительство, содействуя и поощряя обучение евреев в светских учебных заведениях, в надежде приобщить их к русской культуре и "переварить их в общероссийском котле", как это происходит сейчас в США со всеми этническими группами граждан США, где постепенно создается "американская нация" и "американский патриотизм" путем не только образования на государственном английском языке, но и смешанных браков, одного быта, общности интересов материальных и политических. Ничего этого в России не было. Еврей, несмотря на окончание русского учебного заведения, на замену традиционного "лапсердака" обыкновенной одеждой, на то, что он срезал "пейсы", покинул замкнутый круг еврейской общины-"кагала", перешагнул "черту оседлости" и даже (иногда) переменил религию и получил все без исключения права наравне с остальным населением он все же оставался прежде всего евреем. Со своей, еврейской, точки зрения он оценивал все события, прежде всего имея в виду их полезность и выгодность для еврейства. Не только многомиллионного еврейства России, но и всего еврейства диаспоры. Это не значит, что они не были лояльными гражданами России. Но им было чуждо и непонятно то чувство, которое свойственно и присуще тем, кто корнями своими уходил в далекое прошлое своего народа, а свое будущее видел неразрывно связанным с будущностью своего народа и государства, созданного их предками - России. У евреев же и прошлое и будущее было связано не с Россией и русским народом, а с еврейством всего мира, его прошлым и его будущим. Россия для них была только временный этап их тысячелетнего пребывания в изгнании, как когда-то были Римская Империя, Испания, Западная Европа. Как не стали они римлянами, греками, испанцами, немцами - так не стали они и русскими, хотя и изучили русский язык, и сами стремились принимать живейшее участие в общественной и политической жизни России. Стремление это находило всемерную поддержку среди русских культурных людей, особенно, передовой и либеральной интеллигенции. И евреи приобщались к русской культурной жизни, как равноправные и даже желанные члены всевозможных обществ и профессиональных объединений и культурных начинаний. Но при этом они сохраняли и свято оберегали то, что проф. Лурье называет "внутренним обликом еврея", присущим только евреям, в какую бы эпоху и в какой бы стране они ни жили и на каком бы языке ни говорили. Этот "внутренний облик", отличающий еврея ото всех других народов, племен, рас, сами евреи не замечали или не хотели замечать, а тем менее о нем говорить и писать. А не-евреи, принявшие евреев в свою среду, самую мысль о возможности обсуждения и наличия этого "внутреннего облика" считали проявлением "юдофобии" или "антисемитизма". Но подспудно и невысказанно уже с 80-х годов прошлого столетия начинал ощущаться известный конфликт между вошедшими в русскую культурную жизнь евреями и русской интеллигенцией, уходящей своими корнями в далекое прошлое русского народа. Это не была "юдофобия" или агрессивный "антисемитизм" - в массе своей русская интеллигенция - культурный слой - его не знала и не одобряла. Но это было невысказанное и неформулированное признание, что десегрегационная и ассимиляционная политика не увенчалась успехом, несмотря на то, что огромный процент евреев внешне полностью стал схож с не-евреями, русскими подданными. Заполняя собой ряды свободных профессий, куда евреи и стремились сами, не только потому, что другие профессии были для них закрыты или затруднены, но и по своему врожденному отталкиванию от чисто чиновничьей, бюрократической деятельности - они вносили с собой и свое специфическое еврейское, чуждое и малопонятное для окружающей среды. Начали раздаваться, правда, очень робкие, голоса о "еврейском духе" в свободных профессиях, прежде всего в адвокатуре и газетном деле. Все это создало предпосылки для пересмотра русским правительством правильности и целесообразности политики в еврейском вопросе. Начиная с 80-х годов прошлого столетия правительство пошло по пути разного рода ограничений для лиц иудейского вероисповедания в разных областях жизни и хозяйственной и культурной деятельности, в частности, в вопросе обучения в учебных заведениях, не только государственных, но и частных. Ограничения эти в русской общественности были встречены крайне отрицательно (кроме сравнительно небольшой части, настроенной консервативно, юдофобски), а у всех евреев вообще породили резко антиправительственные настроения и толкнули их в оппозиционные и революционные группировки и организации. Так закончился "ассимиляционный" период истории евреев в России, который евреями был полностью использован для создания многочисленных кадров интеллигенции еврейского происхождения, неразрывно связанного с еврейской религией и признанием себя "избранным народом", что препятствовало слиянию с народом русским и его культурой. Насколько многочисленны были эти кадры можно судить по данным о числе студентов-евреев, по окончании университетов, пополнявших эти кадры. По данным "Книги о русском еврействе" (Нью-Йорк, 1960 год) в 1886 году на медицинском факультете Харьковского университета было 41,5 % евреев; а в Одессе на медицинском - 30,7 %, а на юридическом - 41,2%. Окончившие университет вливались в ряды российской интеллигенции, внося в нее немало и своего, специфично еврейского, свойственного этой древней расе, сумевшей сохранить свою чистоту на протяжении тысячелетий рассеяния. Считая это нежелательным и наблюдая неуспех своей ассимиляционной политики. Российское Правительство вводит в 1887 году так называемую "процентную норму", которая заключалась в том, что к приему в учебные заведения (средние и высшие) допускался только известный процент лиц иудейского вероисповедания, а именно - в "черте оседлости" - 10 %; вне "черты" - 5 %, в Петербурге и Москве - всего 3 %. Это вызвало взрыв негодования у всего еврейства и окончательно толкнуло его в ряды противников режима. Резко отрицательно отнеслась к этому и либеральная общероссийская общественность. Однако "процентная норма" существенного изменения процента евреев, получающих среднее и высшее образование, не внесла. Нашлось много путей и возможностей обходить закон. Одни переходили в лютеранство и, по букве закона, переставали считаться евреями; другие кончали учебные заведения за границей и возвращались в Россию; третьи сдавали экзамены "экстерном"; четвертые получали образование в учебных заведениях, на которые "процентная норма" не распространялась (коммерческие училища и ряд частных средних и высших учебных заведений). По данным "Книги о русском еврействе", в 1912 году в Киевском Коммерческом Институте было 1875 студентов-евреев; а в Психо-Неврологическом Институте в Петербурге, как сообщает вышеупомянутая книга, среди студентов были "тысячи евреев". И, в конечном результате, за 30 лет существования "процентной нормы" (1887-1917 гг.) процент студентов-евреев (т. е. не перешедших в другую религию и оставшихся в иудаизме) изменился очень мало. В 1887 году средний процент для всей России был 14,5 %, а в 1917 - 12,1 %. (Цифры взяты из "Книги о русском еврействе" и сомневаться в их точности нет никаких оснований). В эти цифры следует внести только один корректив: число студентов евреев по племенному признаку и расе, но не иудейского вероисповедания. Таковых в 1887 году было значительно меньше, чем в 1917. Точных данных о количестве их не имеется, но общеизвестно, что их было немало. Принявши во внимание этот корректив, без боязни сделать крупную ошибку можно сказать, что введение "процентной нормы" процент студентов-евреев в русских учебных заведениях не изменило, а только заморозило на уровне 1887 года. Особенно остро чувствовалась "процентная норма" на Украине, где к 1917 году жило 2 500000 евреев или 41 % всех евреев - российских подданных. Но все же "процентную норму" удавалось разными путями обходить, главным образом путем создания частных учебных заведений при поддержке еврейского капитала. Кроме того, было множество чисто еврейских частных школ, находившихся в руках еврейских общин. В них получала образование еврейская молодежь, не попавшая в русские учебные заведения. Об огромной деятельности этого рода учебных заведений весьма подробно и документировано сообщается в отдельной главе "Книги о русском еврействе". В той же книге на стр. 360 мы находим следующие строки: "еще в июне 1914 года был опубликован закон о частных учебных заведениях, не пользовавшихся правами правительственных. Закон обеспечивал народностям свободу в выборе языка для преподавания, что открывало широкие возможности для развития еврейского образования на "идиш" и древне-еврейском языке".