К Победоносцев - Письма к Александру III
Кроме того, изданы сохранившиеся в древних рукописях службы св. Кириллу и Мефодию.
Вот уже несколько лет продолжается со стороны рижской курии агитация по поводу Кирилла и Мефодия, направленная против православных славян и России. Главным ее деятелем служит епископ дьяковорский Штрамайер, задумавший объединить всех славян австрийских под знаменем католичества и внесть ту же пропаганду в среду православных. К 6-му апреля он, при содействии Рима, давно готовит громадную демонстрацию в Велеграде. Эти приготовления заставили и нас озаботиться о торжественном, по возможности, праздновании этого дня в России. Дело успело огласиться повсюду, встречено с большим сочувствием, и теперь во всех городах и во многих селах готовятся празднества на 6 апреля с торжественным богослужением и крестными ходами. Думаю, что это торжество не останется без важных последствий и утвердит в народном сознании (что в особенности важно на окраинах) чувство национальности и понятие о просвещении, связанном с церковью. Действительно, нельзя не признать, что семя всей нашей исторической культуры заложено в азбуке, изобретенной Кириллом и Мефодием, и в книгах, ими переложенных на славянский язык и доныне составляющих драгоценное достояние духа народного в России.
Итак, это торжество можно назвать всероссийским. Вот почему приходит на мысль: не благоугодно ли будет Вашему Величеству почтить его и Вашим присутствием в Исаакиевском соборе, где будет главное торжество, и после литургии, около 12 часов, молебствие. Это было бы, по мнению моему, чрезвычайно важно для народного сознания.
В этот же день, перед литургией, будет происходить в соборе хиротония прибывшего на днях сюда из Цетинье архимандрита Митрофана Бана, поставляемого в митрополита черногорского. Приезд его именно к этому дню последовал весьма кстати. Он еще молодой, бодрого вида, учился в Заре Далматской, родом из Боккади-Каттаро, говорит пока лишь по-черногорски.
После хиротонии Ваше Величество, без сомнения, соизволите принять его во свидетельство добрых отношений наших к черногорскому народу. Между тем, не благоугодно ли будет Вам почтить его пожалованием ему от Вашего имени архиерейского облачения в том роде, как были изготовлены облачения для архиереев на коронацию.
Константин Победоносцев
Петербург. 3 апреля 1885
32
В последний раз, когда я был в Гатчине, Ваше Величество изволили говорить о проектах памятника в бозе почившему Государю в Кремле, и в особенности о проекте Антокольского, который, если не ошибаюсь, остановил на себе Ваше внимание, хотя и не вполне удовлетворял Вас.
Я тогда же высказывал всегдашнюю свою мысль, что памятнику в Кремле какое-то несвойственное место, и что лучшим здесь памятником служила бы небольшая церковь или часовня.
Но, кажется, решено уже быть памятнику.
В таком случае очень важно, какой будет памятник. Проект Антокольского, сколько мне известно, едва ли пригоден для предмета и для места. И что за памятник,- множество фигур, сидящих в полукруге?
Это было бы, особливо в Кремле, странное и несвойственное зрелище. Притом для памятника требуется цельная, центральная идея, наглядно и поэтично объединяющая представление, а тут совсем нет наглядного центра. Да едва ли и способен уловить эту идею еврей, космополит по натуре и по свойству своего таланта.
Спустя некоторое время после этого разговора, случилось мне встретиться с Крамским. Крамской из всех художников, кого я знаю, более мне симпатичен, потому, что у него душа живая, русская и религиозная. Он глубоко чувствует и глубоко понимает.
Тут я узнал, что Крамской носится с идеей об этом памятнике, и эта идея совсем им овладела. Коронация в Москве, коей был он свидетелем, потрясла его до глубины, и великий образ ее с тех пор не дает ему покоя, в связи с мыслью о памятнике. Мысль эта, как ему кажется, созрела в нем, и он додумался до проекта.
Я обещал Крамскому, когда он разработает свой проект, представить его на усмотрение Вашему Величеству непосредственно.
Теперь он разработал его и принес. Действительно, мысль его глубокая, и проект грандиозен и достоин предмета. Здесь есть идея, очень меткая и поэтичная.
Из прилагаемого описания (в двух вариантах) Ваше Величество изволите усмотреть, в чем состоит эта идея памятника. Мне кажется, что и Вам этот проект по идее покажется удовлетворительнее прочих.
Но против деталей я имею возражения, которые и высказывал вчера Крамскому.
В проекте слишком много фигур, которые подавляют его и отвлекают от центральной мысли. Группа выходит величественная, но громоздкая. Притом эти фигуры (министры, генералы и пр.), составляя аксессуар, соответствуют однако же известным деятелям эпохи и потому не могут быть совершенно безличными.
Казалось бы, что идея памятника много выиграет, если выразить ее лишь в четырех-пяти фигурах, из коих две только,- Императора и митрополита,сосредоточат на себе внимание, а прочие (напр., знаменосец, мальчик с посохом и т. п.) будут действительно аксессуарными.
Крамской не мог не согласиться с этим замечанием, и переделка проекта в этом смысле не представила бы затруднений, если б только основная мысль была одобрена.
Мозаичная картина сзади памятника будет иметь существенное значение и представит великий момент в общей идее.
Итак, имею честь представить при сем рисунки Крамского вместе с записками его и последним письмом ко мне на благоусмотрение Вашего Величества.
На случай, если б угодно было Вашему Величеству иметь какие-либо дополнительные объяснения, предполагаю явиться в Гатчину в субботу, 20 числа, к 12 часам, если не получу от Вашего Величества других указаний.
Сегодняшние известия о здоровье гр. Толстого очень тревожные. Он не спал 18 ночей, ослабел очень, и на этой неделе в пятницу предполагают везти его в Москву. Сомневаются, благоприятен ли для него крымский воздух.
Константин Победоносцев
Петербург. 15 апреля 1885
33
Вернувшись сегодня из своей поездки, долгом почитаю доложить Вашему Императорскому Величеству, что все, что я видел и чему был свидетелем, оставило во мне самые отрадные впечатления. Казань всегда казалась мне самым замечательным в России центром умственной деятельности, и именно около церкви собралось там немало людей серьезных и добросовестных, неутомимых деятелей. На этот раз кружок еще значительно усилился прибытием новых лиц. В числе приехавших архиереев (саратовский, уфимский, оренбургский, астраханский, симбирский, вятский, пермский, екатеринбургский) я встретил двух в особенности интересных - оренбургского Вениамина, очень серьезного и деятельного, и старца Дионисия уфимского, который в течение 43 лет продолжал миссионерскую деятельность в Якутской области. По инородческому вопросу был налицо человек, в своем роде единственный и неоцененный - Ильминский, директор учительской семинарии; священник Василий Тимофеев, из татар, учредитель и начальник крещено-татарской школы; Яковлев, родом чуваш, посвятивший себя просвещению своего племени, учредитель 153 чувашских школ в Симбирской губернии, и несколько замечательных по этой же части профессоров казанской духовной академии, в том числе молодой Машаков, отъезжающий на 2 года в Аравию для специального изучения арабского языка и тамошнего ислама. По части раскола вызван сюда из Москвы первый знаток дела проф. Субботин; в Казани же имеется другой знаток, профессор Ивановский. Но что всего важнее,- вызвано в Казань несколько известных миссионеров - крестьян и священников, из Пензы, из Перми и Оренбурга, людей практически знающих дело раскола. Эти-то люди своими практическими указаниями и разъяснениями должны принесть большую пользу собравшимся епископам, из коих многие знакомы были с этим делом лишь поверхностно и по книгам.
Итак, нынешнее казанское совещание будет, я надеюсь, много плодотворнее прошлогоднего киевского. Оно открылось 9-го числа торжественно, под председательством преосв. Палладия казанского, человека умного и распорядительного; затем все разделились на 2 группы: по расколу и по инородческому делу, и каждая собирается ежедневно 2 раза - утром и вечером. Дело пошло очень дружно при содействии названных мною лиц, и я не сомневаюсь, что из него выйдет немалая польза, притом Казань никогда не видала таких церковных торжеств: литургия совершается в соборе 8 епископами с большим торжеством и с превосходным пением.
Особенно любопытно и трогательно было мне слушать всенощную в крещено-татарской школе в прошлую субботу. Церковь вся наполнена была множеством крестьянских мальчиков, девочек и молодых сельских учителей, и все это собрание - до 150 человек - всею церковью пело всенощную на татарском языке; чтение и вся служба была тоже по-татарски. Поют они художественно, по временам переходя в некоторых молитвах и на слав.-русский язык. Но кто не слыхал, тот не может себе представить всю особенность татарского пения детей и мальчиков,- сколько в нем жизни и выразительности, и такая задушевная простота. Такая же служба и пение в симб. школах на чувашском. Это совершение служб на туземных наречиях производит удивительное действие. Дети все отлично обучаются чтению и пению и, приходя в деревню, в своих семьях становятся миссионерами посреди родителей-татар, которые считались православными только по имени, не зная языка. Потом из них образуются учителя для сельских школ чувашских и татарских, и они у себя образуют службу и пение по тому же примеру, и из них же ставятся по мере возможности священники и диаконы в инородческих приходах. Это великое дело, поднятое в Казани Н. И. Ильминским по стародавнему примеру первых казанских епископов Гурия и Варсонофия и Стефана пермского, примеру, бывшему в забвении в течение 300 лет.
