Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)
Хоругвям краковского воеводы, Лиобомирского, было приказано стоять в арриергарде и
ие двигаться с места, пока пе переправятся все скарбовые возы и пушки. Медленно
шла переправа, по причине грязной и тесной дороги. Войско растянулось на целую
милю. Передовые стражи находились уже в полумиле от Зборова и его мостов, а
посполптаки Львовского и Перемышльского поветов с 1.500 ополченцами
Лиобомирского, под начальством князя Корецкого я со множеством возов, еще пе
двинувшихся с места, заняли такое же пространство на противоположной стороне реки
Стырны.
Тревога началась тем, что в тылу табора поднялась какая-то суматоха, с таким
криком, что множество людей, вместо того чтоб идти в порядке дальше,
останавливались и задерживали идущих сзади. В это время в обеих половинах
местечка стали звонить колокола, как бы на богослужение, и вестовщики дали королю
знать о приближении неприятеля.
Король спешил построить уже переправившееся войско, постоянно прибывавшее
из-за реки. Он думал, что будет иметь дело с небольшим отрядом. Но козаки и Татары,
одновременно с прибытием вестников, стали выходить из заслоны но всей линии от
Метснсва по дороге на Озерную. Татары здесь играли главную роль. Они шли сперва
раскидисто, йотом больше и больше сгущались, наконец составили сплошную массу и
наступили двумя сакмами, по
50.000
каждая. Одиа сакма остановилась перед панским фронтом;
.
39
другая бросилась к Мстенёву, чтоб ударить с тыла на возы и на их защитников.
Услыхав об Орде, возницы и челядь, занимавшие самую средину растянувшагося
войска, побросали на мостах и плотине возы, бежали куда попало и загромоздили
дорогу так, что сообщение между двумя половинами войска было прервано. Одна часть
возов оставила уже за собой местечко; другая громоздилась на мостах и на плотине.
Князь Корецкий, находясь в тылу дальше всех, подался к Мстенёву и не давал
Татарам перейти за Стырну. Но Татар было так много, что Корецкий отступил к обозу.
На выручку ему бросились посполитаки Львовского и ГИеремышльского поветов, а
также каштеляни сендомирский, заславский, литовский подканцлер Лев Казимир Coni
га, паны Корняхт, Фелициан Тигакович, племянник Оссолинского, Балдуин и князь
Четвертинский со своими дружинами; но все они были побиты (pogromieni), а Балдуин
Оссолинский, Тишкович и князь Четвертинский (член Переяславской коммиссии) легли
на месте.
Исчисляю всех их но свежей реляции другого члена Переяславской коммиссии,
Мясковского, как людей, готовых стоять грудью за свою землю, но имевших несчастье
попасть в руки безголового правительства.
В этом бою погибли две хоругви Сопиги с двумя сотнями его пехоты и драгун
(продолжает Мясковский). Столько же пало людей и у Корняхта. Львовский повет
силился задержать на себе Орду, но попал точно в западню (говорит Мясковский).
Набили и насекли Татары множество товарищества, знатных особ и сановников, и
ротмистров. Полковник и полковое знамя были взяты, почти весь полк истреблен,
львовские и перемышльские возы оторваны. Хоругви сендомирского каштеляна и
Оссолинского легли трупом. Погиб и обозный королевского войска Чернецкий, брат
знаменитого в последствии Стефана Чернецкого. Кто мог, все бежали к Зборовской
переправе; но возы так ее загромоздили, что конному полку трудно было пробиться
вперед. Орда наступала по следам бегущих, не брала полона и рубила с плеча.
Остановило ее только расхищение панского добра, находившагося в походных
„скарбовых возах.
Обороняя добро свое, погибло и здесь множество знатных людей, в числе которых
возбуждал особенное сожаление павший костьми вместе с четырьмя хоругвями своими
Станислав Речицкий
40
.
(имя русское), урядовский староста, опытный воин времен Владислава IV,
говоривший по-персидски, арабски, турецки и татарски. При защите возов, по
оффициальному дневнику, погибло не меньше
1.000
человек. Остальные добрались таки до местечка, которое обороняла
пехота, а к мостам не допустили Татар нагроможденные возы, „что послужило к
спасению короля и всего войска* (пишут Поляки).
В то самое время, когда одна татарская сакма переходила Стырну, другая наступала
на короля с долины. Здесь наш земляк Артишевский пригодился панам знанием
военного дела,—пригодился настолько, насколько король и его генералиссимус не
мешали ему своим главенством. С левой стороны заслонил он королевское войско
непереходимым озером, с правой—долинами и байраками, едва возможными для
перехода пешком. В тылу находилось местечко, а мосты были защищены возами и
пехотою. Неприятель не мог ни окружить войска, ни развернуть перед ним своего
фронта. В голове королевской армии стояла иноземная пехота Губальта; правым
крылом командовал подольский воевода, Станислав Потоцкий, знакомый с Павлюком,
Скиданом, Оетраницею, Кудрею, Пештою, Гуяею; левымъ—Юрий Любомирский;
Краковский „генералстароста*.
Сперва Татары „грасовали* по всему полю в рассыпную; вдруг сбились в густую
тучу и грянули на правое крыло. Потоцкий встретил их огнем и не двинулся с места
под их напором. Тогда часть Орды, под начальством Артимир-бея, обогнув голову
королевского войска, ударила на левое крыло. Генерал-староста не выдержал удара.
Страх охватил чисто-польскую шляхту. Король три раза возвращал отступающих
мольбами и угрозами; три раза отбрасывал их бурным напором Артимир-бей. Наконец
подоспели две гусарские хоругви и королевские рейтары. Рейтары стояли против
азиятских наездников непоколебимо, а между тем маиор Гиза, с двумя компаниями
пехоты, повернувшись фронтом в левому крылу, открыл по Татарам непрерывную
пальбу, а генерал Артишевсвий разил Орду из пушек. Сколько раз ни бросалась она за
отступающими Поляками,, боковой огонь заставлял ее опомниться.
С утра до вечернего благовеста отбивалось таким образом королевское войско от
ханского. Под звон вечернего благовеста Татары отступили в поле на три стадии от
боевища и стали кормить лошадей. Теперь куда бы ни двинулось королевское войско,
всюду ждал его неприятель.
.
41
Король потерял в этот день, как пишут не менее 2.000 человек, заслуживавших
лучшей участи под начальством лучшего полководца. Сборное войско показало
значительную силу стойкости. До булавы недоставало только головы. Наш столько же
даровитый, как и коварный Хмель, не обнажив еще сабли, одною сметливостью своею
побил цвет королевского войска.
Вечером было видать панам, как у татарского и у козацкого ханов разбивали
палатки в полумиле от королевского лагеря. Ко* роль расставил крепкия стражи, велел
жолнерам стоять всю ночь под оружием, насыпать окопы и разобрать мосты на Стырне.
Не сходя с коней, стали совещаться, чтд делать далее. Артишевский вспомнил свою
старину и утверждал, что занятая войсками позиция дает возможность обороняться от
400.000 варваров. Боевая фантазия разыгралась в нем до такой степени, что он
вызывался довести короля и войско до Збаража. Это показывает нам, что были в
польскорусском обществе силы, рвавшиеся из-под гнилого правительственного состава
к мужественному выбору между честною смертью и бесчестною жизнью. Но эти силы
были, можно сказать, погублены королевско-канцелярскими проволочками и
порядками. В настоящем положении дел благородная решимость наших Артишевских
сделала бы не более того, чтб возмогло сделать великодушное мужество наших
Вишневецких. Малолюдное сравнительно панское войско само пришло в широко
расставленные неприятельские руки. В Зборове ли, или в Збараже, рано ли, или поздно,
но Чигиринский мурлыка сделал бы над варшавскою мышью свой цап-царап.
Поняла теперь это безразсудная мышь, и вспомнила о пренебреженном совете
Ногайца—разъединить Хмельницкого с Ислам-Гиреем. Было уже поздно прибегать к
этому средству,’ но лучше поздно, нежели никогда. Лучше поступиться хану всем, чти
дозволяет и чего не дозволяет национальная честь, нежели -очутиться в беспощадных
лапах Козацкого Батька, заявившего мысль о панованье над всей Польшей.
Паны находили невозможным выдержать блокаду ни по месту, ни по запасам.
Явилась было у них мысль—провести короля тайно из обоза, чтоб он стал во главе
посполитого рушения, которое было уже в дороге,—опасная мысль, напоминавшая
resumere vires Киселя, который находился |ут же, как неизбежное злобная?' ских
