Константин Романенко - Последние годы Сталина. Эпоха возрождения
Сталину пришлось начинать с нуля, восстанавливая экономику на обломках империи, но и из Второй мировой войны Америка выходила, не пережив страданий и последствий оккупации. Наоборот, война обогатила нацию переселенцев. А Сталин, одержав победу над сорвавшимся с привязи цепным псом западных демократов Гитлером, и на этот раз снова был вынужден восстанавливать промышленность самой густонаселенной до войны части страны.
По силам ли была столь тяжелая ноша для одного человека? Возможно ли одному человеку дважды ликвидировать последствия тяжелейших военных разрух? Оказалось, что по силам!
Тогда почему неблагодарные потомки опорочили память спасителя своего Отечества? Почему об этом забыла церковь, называвшая спасителя «любимым, Богом данным Верховным Вождем»?
Известно, что Сталин относился к Рузвельту с намного большей симпатией и доверием, чем к британскому коллеге по коалиции. Он не скрывал этого в своей переписке с американским президентом; и тот почувствовал его расположенность.
Еще в письме от 18 марта 1942 г. Рузвельт откровенно предупредил Черчилля: «Я знаю, что Вы не будете возражать против моей грубой откровенности, если я сообщу Вам, что, как я думаю, я могу столковаться со Сталиным лучше, чем ваше министерство иностранных дел или другой государственный департамент. Сталин не выносит надменности ваших высших руководителей. Он исходит из того, что я нравлюсь ему больше, и я надеюсь, что он будет продолжать так думать».
Именно взаимные симпатии и разумные уступки двух могущественных и умных людей определили то, что после Крымской конференции сложилась ситуация, о которой газета «Филадельфиа бюллетин» оптимистично писала в феврале 1945 г.: «Все ветры в Ялте мощно дуют в направлении сотрудничества». Другая газета, «Провиденс джорнал», сообщала: «Когда читаешь заявление руководителей трех держав, чувствуешь, что небо очистилось от облаков».
Ближайший советник президента Рузвельта Гарри Гопкинс позже говорил: «В глубине души мы действительно верили, что это был канун того дня, о наступлении которого мы мечтали и говорили в течение многих лет. Мы были абсолютно уверены в том, что одержали первую великую победу мира, и под словом «мы» я разумею всех нас, все цивилизованное человечество. Русские показали, что они могут поступать разумно и проницательно, и ни у президента, ни у кого-либо из нас не оставалось никакого сомнения в том, что мы сможем ужиться с ними и работать мирно так долго, как только можно себе представить».
Сталин не столь оптимистично расценивал итоги конференции в Крыму. Он говорил в ее завершение: «В эти дни в истории Европы произошли изменения — радикальные изменения. Во время войны хорошо иметь союз главных держав. Без такого союза выиграть войну было бы невозможно.
Но союз против общего врага — это нечто ясное и понятное. Гораздо более сложное дело… союз для обеспечения мира и сохранения плодов победы… в эти дни здесь завершена работа, начатая в Думбартон-Оксе, и заложены юридические основы обеспечения безопасности и укрепления мира[9], — это большое достижение. Это поворотный пункт». Он подчеркнул: главная задача союзных стран в том, что «в дни мира… (они. — К. Р.) должны защитить дело единства с таким же энтузиазмом, как и в дни войны».
Как бы размышляя над этими высказываниями советского Вождя, газета «Канзас-Сити таймс» отмечала в редакционной статье: «Мы можем в полной мере оценить то, что достигнуто в Ялте, припомнив, что после окончания другой великой войны, в действительности еще до ее завершения, коалиция (стран Антанты) была разбита. Россия, которая была одним из основных союзников, не только заключила сепаратный мир с Германией. Во время мирной конференции в Париже англичане, французы и американцы вели малые необъявленные войны на территории России».
Автор делал вывод: «Союзники на Парижской мирной конференции 1918 г. оказались не в состоянии добиться длительного и прочного мира потому, что они были разъединенными, а не объединенными нациями». Журналист-аналитик оптимистично отмечал: «Международная организация не может объединить государства, которые расколоты», и подчеркивал: «Черчилль, Сталин и Рузвельт учли и использовали этот серьезный урок».
Однако, как это не однажды было в истории человечества, уроки прошлого ничему не научили людей, переживших Вторую мировую войну. Впрочем, в оптимистичность радужных надежд уставших от трагедии войны жителей Европы вмешался и случай. На фронтах еще продолжались тяжелые сражения, когда мир взбудоражило сообщение о внезапной кончине президента США.
О смерти Рузвельта В.М. Молотову сообщили глубокой ночью 13 апреля. Нарком иностранных дел был в своем кабинете, когда позвонил американский посол Гарриман. Он просил устроить ему встречу со Сталиным. Гарриман вспоминал, что Сталин держал его руку в своей почти полминуты и выглядел очень расстроенным. 15 апреля, в день похорон президента, в СССР был объявлен траур, а в здании американского посольства состоялась панихида. На нее пришли более 400 человек. В их числе были руководители советских учреждений и ведомств.
Примечательно, что накануне, 14 апреля, госдепартамент телеграфировал в Москву послу Гарриману: «Мы считаем, что было бы желательно, чтобы вы подчеркнули Сталину, если вам удастся встретиться с ним… что проблема, разделявшая наши страны… обострилась и далека от того, чтобы ее можно было решить путем переговоров с Польшей». В заключение отмечалось, что «польская проблема остается наиболее опасной в наших отношениях с Советским Союзом».
Не оглядываясь на американцев, Сталин решил польскую проблему по-своему. 21 апреля в Москве был подписан договор о дружбе и послевоенной помощи между СССР и Польской Народной Республикой. В дни, когда Красная Армия вела бои на польской земле, Уинстон Черчилль заявил: «Без русских армий Польша была бы уничтожена или низведена до рабского положения, а сама польская нация стерта с лица земли. Но доблестные русские армии освобождают Польшу, и никакие другие силы в мире не смогли бы это сделать».
Мог ли советский Вождь допустить, чтобы после кровопролитных жертв при освобождении польской территории от немцев Польша стала игрушкой в руках англо-американцев в борьбе против СССР?
О том, какая это опасная «игрушка», свидетельствует практическая политика польских властей после выхода из Варшавского договора.
Конечно, смерть американского президента обусловила перегруппировку сил в Большой тройке, но Сталин предвидел такой поворот событий. Не случайно, посылая телеграмму Трумэну с соболезнованием по поводу смерти Рузвельта, он «выражал уверенность, что политика сотрудничества между великими державами, взявшими на себя основное бремя войны против общего врага, будет укрепляться и впредь».
Внешне казалось, что для такой уверенности были все основания. Идея Рузвельта о создании всемирной коалиции государств вошла в фазу осуществления. 25 апреля, в день, когда советские и американские войска встретились на Эльбе, в Сан-Франциско начала свою работу Учредительная конференция Организации Объединенных Наций.
Однако уже с первых заседаний стало очевидно, что американская сторона ставит под сомнение договоренности, достигнутые лидерами Большой тройки в Крыму. Проинструктированная Сталиным, советская делегация держалась на совещаниях твердо и уверенно.
Комментируя позицию русских на конференции, имевший аккредитацию в Москве американский журналист Уолтер Дюранти 1 мая писал: «Нравится нам это или нет, Россия будет доминирующей силой в Восточной Европе. В Польше, Румынии, Чехословакии, Венгрии, Австрии, Югославии и Болгарии будут правительства, одобренные Россией. В какой-то мере они будут «марионеточными», но эти государства не войдут в состав Советского Союза».
Напомним, что 24 мая, после Парада Победы, Сталин провел в Георгиевском зале Кремля прием в честь военачальников Красной Армии. Через день он принял Гарри Гопкинса, бывшего советника и специального помощника президента США Рузвельта. Хотя к этому времени больной и стареющий Гопкинс уже оставил государственную службу, он с готовностью откликнулся на предложение Трумэна посетить Москву — теперь уже как доверенное лицо нового американского президента.
Послевоенная жизнь волновала всех. Как рядовых граждан, так и лидеров государств. Отвечая на сообщение своего министра иностранных дел Идена о результатах конференции в Сан-Франциско, премьер Великобритании Черчилль пояснял: «Добиваясь… прочной дружбы с русским народом, я вместе с тем уверен, что она может основываться только на признании русскими англо-американской силы. Я с удовольствием отмечаю, что новый президент не позволит Советам запугивать себя».
