Русское дворянство времен Александра I - Патрик О’Мара
Фактически, от успешного исхода заговора больше всего выиграло бы дворянство. Если бы конституционный проект Н. М. Муравьева был реализован, вся власть перешла бы к дворянству, в то время как «Русская правда» П. И. Пестеля, наряду с упразднением всех сословий, предусматривала расширение прав и возможностей всех бывших дворян. Можно утверждать, что проект Пестеля был более демократичным из двух, поскольку он не предлагал никакого имущественного ценза для права голоса. Однако на любых выборах подавляющее число представителей, посланных в новое собрание, неизбежно оказались бы бывшими дворянами, поскольку никакая другая социальная группа в российском обществе не могла составить им серьезной конкуренции. В то время грамотными были 75% дворян по сравнению с 20% горожан и всего 8% крестьян[935].
Другие источники указывают на то, что режим Александра I становился все более непопулярным в последние годы своего существования. А. И. Михайловский-Данилевский записал в дневнике 1824 года, что украинцы никогда не упускали случая пожаловаться на правление Александра I, противопоставляя его правлению Екатерины Великой. Эту тенденцию, по-видимому, поощрял бывший министр юстиции Д. П. Трощинский, «который был тогда примерно 80 лет и считался будто бы пророческой фигурой». Украинские помещики, однако, «не знали благородства души Александра, покорителя Парижа и повелителя Европы». Именно по этой причине Михайловский-Данилевский утверждал, что ни разу не посетил Трощинского, несмотря на многочисленные приглашения, учитывая, что он находился в Украине не как частное лицо, а как командующий войсками Александра I. «Мне нельзя бы было слушать в молчании хуления против государя, которого я обожал». Более того, дом Трощинского «служил в Малороссии средоточием для либералов». Там, например, «находился безотлучно» один из Муравьевых-Апостолов, впоследствии сосланный на сибирские каторги, и М. П. Бестужев-Рюмин, «кончивший жизнь на виселице»[936].
В любом случае растущее недовольство было направлено не только на царя. Среди комментариев, которые агент полиции Фок доложил Бенкендорфу, было и это осуждение ущерба, которое нанес Аракчеев:
Конечно, не сам покойный император, а граф Аракчеев произвел всю эту неурядицу своим управлением, полным произвола и, в особенности, своим непомерным честолюбием и желанием казаться человеком всеобъемлющего ума <…> Известно также, что в самых важных делах, мнение Аракчеева, одобренное государем, всегда брало верх; заявления же почти всех остальных членов совета оставлялись без внимания[937].
Боровков представил свой свод Николаю I 6 февраля 1827 года. Он подтвердил, что царь с тех пор хранил его в своем кабинете и что его копии были отправлены великому князю Константину в Варшаву и В. П. Кочубею как председателю Государственного совета. Позже Константин рассказывал Боровкову, что царь часто сверялся с этим «любопытным сводом», считая его очень полезным ориентиром, и хвалил его, что «так хорошо и ясно изложил рассеянные идеи»[938]. Это, безусловно, дает нам наглядную картину политических и экономических проблем, которые так беспокоили декабристов и большую часть «европейского» поколения русского дворянства. Кроме того, свод представляет собой необычный и убедительный взгляд снизу на наследие 25‐летнего правления Александра I, а также список важнейших вопросов, к решению которых подталкивали нового царя, как и к включению их в повестку действий правительства.
Репутация декабристов после восстания
Неожиданная смерть Александра I и последовавшее после нее междуцарствие ознаменовали столь же неожиданный поворотный момент в истории Российской империи в целом, но, возможно, прежде всего в истории русского дворянства. Это дало декабристам-заговорщикам необходимый стимул действовать. Достаточно типична скорая реакция члена Северного общества И. И. Пущина, озвученная им в письме от 12 декабря: «Случай удобен; ежели мы ничего не предпримем, то заслуживаем во всей силе имя подлецов»[939]. Без такой возможности тайные общества, по всей вероятности, исчезли бы из‐за отсутствия какого-либо консенсуса относительно дальнейших действий. Или же их участники были бы арестованы в начале нового правления по приказу Николая I, после доносов И. В. Шервуда (июль 1825 года) и А. И. Майбороды (ноябрь 1825 года), которые Александр I оставил без внимания и которые были найдены среди его бумаг[940]. А. Н. Голицын подтвердил, что «Александр знал о заговоре, но давал ему дозревать. Это делал он по политическому расчету и по нерешительности, которая составляла господствующую черту его характера»[941]. В любом случае восстание декабристов должно было оказать значительное влияние на политическое будущее русского дворянства. Именно этот вопрос составляет основную тему заключительного раздела настоящей главы, опирающегося на мемуары и переписку того времени, а также на такой важный вклад в научную литературу, как основополагающая статья Н. К. Пиксанова 1933 года[942].
Восьмидесятисемилетний педагог и историк А. Т. Болотов был среди тех, кто задним числом утверждал, что опасности, исходящие от «карбонариев» и «свободомыслящих», не только в двух столицах, но и во всех регионах России, давно были известны «всем нам». В письме от 30 января 1826 года своему внуку М. А. Леонтьеву он писал, что в отсутствие каких-либо заметных действий со стороны правительства и в контексте повсеместного недовольства всех классов его недостатками «того ждали и опасались, чтоб не наделали они каких бед и не возникла б какая-нибудь бедственная для нас революция?» И Болотов, и Леонтьев жили в Тульской губернии, и, хотя оба они осуждали переворот декабристов, их общее мнение о том, что правительство Александра I не смогло решить экономические проблемы России и справиться с повсеместной коррупцией, несомненно, было характерно для значительной части образованного провинциального дворянства[943].
А. П. Беляев, мемуары которого мы цитировали в предыдущих главах, утверждает, что именно Александр I посеял семена либерализма и конституционной политики с самого начала своего правления и продолжал развивать их до конца жизни. Образованное общество восприняло эти идеи, но затем Александр I оказался бессильным предотвратить их дальнейшее распространение с Запада в Россию. Беляев полагал, что в восстановлении стабильности в России его преемнику, как это ни парадоксально, помогло восстание декабристов и последовавшее его подавление. Это произошло потому, что восстание вызвало такую панику среди образованного
