Глаза и уши режима: государственный политический контроль в Советской России, 1917–1928 - Измозик Владлен Семенович
Для политических настроений значительной части интеллигенции характерно также критическое, недоверчивое отношение к официальной пропаганде. Если в отношении рабочего класса коммунистическому руководству удавалось частично отвлечь его внимание от насущных проблем жупелом «вредительства, заговоров», то с интеллигенцией такие вещи не срабатывали. Информационные сводки с ленинградских заводов сообщали: «В связи с шахтинским делом <…> было проведено собрание. <…> Со стороны большинства [специалистов] было больше официальности и шаблонности, чем возмущения» (завод имени Егорова), «…один из инженеров в личной беседе выражал сомнение в правдоподобности всей этой истории [шахтинское дело]» (завод «Красный треугольник») [1201].
Упоминавшийся выше Р. Ф. Куллэ записал в дневнике 17 июля 1928 года: «„Шахтинский процесс“ — это грубая и гнусная инсценировка с целью расправы над интеллигенцией» [1202]. Представляется, что в политических взаимоотношениях старой интеллигенции и Советского государства, в политических настроениях этой части интеллигенции «шахтинский процесс» стал важной рубежной вехой, означавшей конец их кратковременного вынужденного более или менее мирного сожительства. Для данной группы интеллигенции это означало крах иллюзий об эволюционном перерождении большевистской диктатуры.
Неприязнь и недоверие значительной части населения к коммунистической партии вызывали тем большие опасения руководства страны, что на протяжении 1920‑х годов в СССР сохранялись антисоветские и антикоммунистические организации. Хотя они подвергались постоянным преследованиям, а в 1923–1924 годах партии меньшевиков и эсеров якобы самораспустились, на самом деле реально существовавший политический плюрализм пытался в эти годы выразить себя в форме нелегальных политических объединений самого различного толка: от монархистов до анархистов. Политический контроль тщательно фиксировал самые различные проявления такой политической деятельности, наиболее активной в 1922–1924 годах: распространение листовок, особенно меньшевистского и эсеровского направлений, существование кружков, выступления на собраниях, деятельность различных политических сообществ на промышленных предприятиях и в учебных заведениях и т. п.
Например, ГПУ Украины в апреле 1922 года сообщало о резолюциях рабочих с требованием освободить арестованных меньшевиков; летом 1923 года на фабрике «Треугольник» в Петрограде рабочие собирали деньги для сосланных в Архангельскую губернию эсеров; к 1 Мая и в сентябре — октябре 1923‑го в вузах Ленинграда — университете, Политехническом, Горном, Лесном, Педагогическом и др. — распространялись прокламации, в основном меньшевистского характера. Свыше сотни прокламаций ЦК РСДРП было распространено в Ленинграде в марте 1924 года к годовщине Февральской революции [1203]. Ленинградское ОГПУ докладывало в Москву, что в 1923–1924 годах среди студенчества «чувствовалась лихорадочная скрытая подпольная работа антисоветского элемента», а «наиболее прогрессировали в то время меньшевистские элементы, выбрасывавшие свои прокламации ко всем ознаменованным соввластью дням» [1204].
Психологический портрет участника этих подпольных групп помогают воссоздать перлюстрированные письма. В декабре 1924 года Н. Бауков писал из Николаева в Ленинград:
6-ти месячное заключение и 8‑ми дневная голодовка, тюремная жизнь со всеми ее прелестями одиночного заключения окончательно перевоспитали меня. «Они» думают, что «их тюрьмы исправляют». О, как они ошибаются! Тюрьма не исправляет, тюрьма напротив закаляет, тюрьма учит большей сплоченности в борьбе. <…> Безумцы и слепцы — те, кто думает, что могут убить революционное движение. Можно на время задушить его, но убить нельзя. А мысль свободную, мысль человеческую разве можно убить или упрятать, <…> не забывайте и тех передовых честных свободолюбивых революционеров, которыми заполнены советские застенки: Суздаль, Соловки, помните, что они, передовые люди, страдают за лучшее будущее; эти люди творят историю. Их имена гордо будут красоваться на страницах мировой истории… Не забывайте их [1205].
К другому политическому направлению принадлежала автор письма из Полтавы в Ленинград, апрель 1925 года:
Я мечтала и мечтаю о медицине, но это напрасно. У нас принимают членов союза и членов комсомола, а себя не могу продавать за чечевичную похлебку. Ты, наверно, слыхал, что мы — ярые сионисты… До 2‑го сентября я работала, но идеологически была не очень укреплена. Но <…> с того момента крестовых походов, т. е. арестов в СССР, куда и я попала <…> я задавала себе вопрос: за что я сижу, за что томятся мои братья в советских тюрьмах? За то, что мы евреи и хотим улучшить их положение, так они страдают экономически, духовно и морально, т. е. создать правоохранение [правоохранное] убежище в П[алести]не. Я дала себе клятву… быть верной дочерью своего народа. <…> Нас хотят Евсекция (еврейская секция РКП(б) — ВКП(б). — В. И.) и ГПУ своими репрессиями уничтожить <…> но наши дети нас заменят [1206].
Эти и подобные им письма дают представление об активистах подпольных организаций первой половины 1920‑х как о молодых людях. Эти впечатления можно подкрепить статистическими данными. Нами был проведен подсчет списка политзаключенных, находившихся в Пертоминском и Соловецком концлагерях с конца 1922 до середины 1925 года. Из 346 человек, чей год рождения указан, 147 человек были арестованы в возрасте до 25 лет (42,9 %) [1207]. Таким образом, почти половину активных противников коммунистического режима составляли молодые люди. Следует напомнить, что более 50 % населения СССР по переписи 1926 года представляла молодежь в возрасте до 20 лет, а 40 % безработных в 1924 году составляли молодые люди до 24 лет. При этом удельный вес комсомольцев среди молодежи в 1923 и 1924 годах был чуть более 1 %, в 1925 году — около 3 % [1208]. Можно сделать вывод, что борьбу за молодежь коммунистическая партия в это время не могла считать окончательно выигранной.
В результате борьбу с оппозиционными политическими группами правящая коммунистическая партия продолжала вести прежде всего полицейскими, силовыми методами. В частности, в 1924 году прошла широкая кампания арестов меньшевиков. Выше уже упоминалось о «чистке вузов» 1924 года, которая проводилась под руководством органов ОГПУ; об арестах сионистов и т. п. Одновременно «неблагонадежный элемент» различными способами (увольнение, высылка, аресты и т. п.) удалялся и с промышленных предприятий. Например, при обследовании Трубочного завода в Ленинграде инструктор губкома партии в апреле 1924‑го отмечал, что «после Кронштадтского мятежа было несколько политических чисток, вследствие чего завод принял более или менее советский характер» [1209].
Тем не менее и в последующие годы, хотя и гораздо слабее, деятельность различных оппозиционных политических групп периодически была видна. В начале 1926 года в Ленинградский губком партии были переданы листовка «Вера. Надежда. Любовь. X заповедей русского человека», подписанная монархическим Союзом спасения Родины, обращение «Группы демократической молодежи» и копия анархистской прокламации, наклеенной на станции Молосковицы Кингисеппского уезда [1210].
Первая из них призывала сплотиться вокруг великого князя Николая Николаевича и лозунга «Долой коммунистов! Да здравствует Русская Христианская Власть!» [1211]. «Группа демократической молодежи» утверждала необходимость создания Организации «Свободного развития молодежи» вместо «отжившего комсомола». Обращение утверждало, что «полная демократизация в этой организации и культурное развитие смогут дать нам подлинных строителей свободного бесклассового общества, а не политначетчиков из комсомола» [1212]. Наконец, прокламация анархистов говорила о том, что «царству лжи и обмана должен наступить конец» [1213]. Конечно, сами по себе эти обращения не представляли серьезной политической опасности для власти, но они отражали не просто существовавшие политические настроения, но и стремление к доступным формам борьбы с ненавистным режимом. К тому же власть пугало, что в случае каких-то стихийных выступлений такие группы могли стать кристаллизаторами организованного движения, предоставляющими массам свои лозунги и руководителей.
