Вера Бокова - Повседневная жизнь Москвы в XIX веке
— Эх, мать моя, не стало моего касатика!.. А уж и человек-то был, — цены не было…
— Ничего не поделаешь, голубушка! Все там будем.
— Да оно вестимо, все там будем, да вот жить-то как? При нем, голубчике, жилось в довольствии, а теперь вот нужда, помощи ниоткуда… О-о-ох, грехи наши тяжкие!..
Э-эх, родная моя, вот как не скажешь, дуры мы все! Пока жив-то был, все было мало. Бывало, начнешь пилить-то его, пилить… да вот и допилила, извела родимого…
Потом, как и на всяких поминках, возникали более жизнелюбивые настроения, и разворачивалось уже самое настоящее гулянье, только что без балаганов, длившееся до самой ночи. Постепенно на московских кладбищах выросла своя индустрия чайниц, и теперь, воздав должное дорогому покойнику, москвичи отправлялись подкрепить свои силы легкой закуской с чайком (и кое-чем покрепче) в особые палатки, расположенные в изобилии у ворот кладбища.
Семик — четверг на седьмой неделе после Пасхи — был одним из поминальных дней, и начиная с конца XVII века москвичи гуляли в Марьиной роще «на могилках» на территории старого Немецкого кладбища (где были и русские захоронения) и в виду соседнего Лазаревского кладбища. Садились на могильные плиты или рядом на травку, пили водку, пиво и чай, закусывали яичницей. Потом Немецкое кладбище было ликвидировано, а праздник на Семик остался — тоже без балаганов, но с чаепитием и выпивкой, а вечером до темноты с хороводами и плясом под гудок и балалайку, а позднее под гармонику.
Здесь было в достатке «колоколов» с горячительным и прохладительным, так что возвращались с гулянья с «насандаленными носами» и распевая песни:
В роще Марьиной гулянья,Что ни праздник, то Семик…
или
Накануне СемикаУбил повар мясника;Он за то его убил,Что он душу погубил:На столе блоху убил…
Посещали Марьину рощу только простолюдины — ремесленники, мещане, фабричные, солдаты, прислуга. В 1810–1830-х годах сюда довольно часто таскались развеселые студенческие компании и задирались с мастеровыми, что обычно приводило к потасовкам.
После Семика гулянья в Марьиной роще оставались регулярными до самой осени. В воскресные дни они обставлялись по полной программе — с балаганами и разливанным морем вина, а в будни к услугам «почтеннейшей публики» были сама роща и ресторанная «галерея», в которой, как объявлял в газетах содержатель, «во всякое время получить можно чай, кофе, разное вино и кушанья, в лучшем виде по умеренной цене». Были здесь и трактиры с музыкой, в некоторых из которых пели цыгане. Очень популярны в 1820–1830-х годах были игравшие в одном из местных трактиров торбанист Губкин и плясун Парамон, про которого говорили: «Парамон и лежа умеет плясать, ногами вензеля писать». Про них была даже сложена песня:
Играл Губкин на гитаре,Парамон пошел плясать.
После 1860-х годов территория Марьиной рощи стала понемногу застраиваться, и гулянья здесь сошли на нет: праздновать Семик велено было ходить в Сокольники, а по воскресеньям местная публика стала ездить «отдыхать» на Воробьевы горы.
На Троицу большое гулянье устраивалось в Дворцовом (Екатерининском или Лефортовском) саду. Здесь росли причудливые деревья (к примеру, сосна о двух стволах, изогнутых в виде дивана), посаженные, как говорили, самим Петром Великим, в прудах водилась рыба, в саду имелась даже оранжерея; стояла многоколонная беседка Миловида с эоловой арфой, звучавшей под порывами ветра, играла военная музыка. Попасть в сад можно было от Лефортовского дворца, откуда на противоположный берег Яузы вел мост, позднее сломанный и замененный лодочным перевозом по 2 копейки с человека. Уже к середине века это гулянье сделалось простонародным, а сад одичал и пришел в запустение. Как острили тогдашние раёшники: «В этом парке днем не гуляют даже и куфарки. А ночью и зимой и летом жуликов столько обретается, что всякий прохожий на них натыкается и остается не только без часов, но и без носовых платков. Приходит домой гол как сокол».
В 1870-х сад и вовсе закрыли для публики, превратив в придаток размещенного в Екатерининском дворце кадетского корпуса, и приходившие в Лефортово по старой памяти москвичи отмечали Троицу, усевшись на пустыре перед запертыми садовыми воротами.
В День Всех Святых простонародье гуляло на Ходынском поле возле села Всехсвятское. Идти туда из города, то есть от Триумфальных ворот, было четыре версты, и уже на подступах ко Всехсвятскому на обочине дороге можно было видеть множество спящих пьяных, что несколько напоминало поле боя, — гулянье начиналось с утра, часов с девяти.
«По обеим сторонам узенькой и пыльной дорожки, направляющейся к мостику через ручей, — рассказывал в 1863 году о Всехсвятском гулянье Г. И. Успенский, — расположены распивочные с самыми разнообразными и заманчивыми вывесками. Нарисован, например, мужик с бокалом, похожим на Сатурновы часы и почти равнявшимся росту своего обладателя, а внизу подписано: „Господа! Эко пиво!“ или просто надписи „Раздолье“, „Доброго здоровья“, „До свидания“»[412].
Пройдя сквозь все эти соблазны и заметно облегчив кошелек, гуляка попадал на площадку самого гулянья, где на юру торчало несколько палаток с пряниками и толпящимися возле ребятишками, с писком вертелась облезлая карусель и манил взоры парусиновый «колокол» с красными флагами по углам. Публика во Всехсвятском бывала самая простая — пригородные крестьяне, мастеровщина, бабы-сарафанницы, солдаты. Кроме карусели, из «увеселений» им предлагались дрессированные собачки и медведь («А ну-ка, Миша, покажь господам-боярам, как бабы угощают мужиков»), Две-три шарманки в разных концах площадки тянули каждая свое, и кое-кто из публики пускался под их музыку в пляс. Бабы повизгивали, мужики притоптывали, а потом разгорячившиеся парочки отправлялись прямиком в близлежащий лес. К вечеру была неизбежная драка и пьяный сон по кустам, беречь который приходили вездесущие «раздеваи-разуваичи» и оставляли гуляку если не без порток, то уж точно без сапог и шапки.
Помимо общегородских в наиболее чтимые престольные праздники происходили местные, так сказать, районного масштаба простонародные гулянья: в Иванов день 24 июня — на Трех горах, в Петров день 29 июня — у Красных ворот, в Преображенском и на Сенной площади возле Высокопетровского монастыря; 1 августа — под Симоновым монастырем, на Илью Пророка — на Воронцовом поле, 6 августа — у храма Спаса на Новом, 15 августа — под Андроньевым и т. д.
С 1880-х годов единственным местом народных гуляний для всех праздников сделалось, по распоряжению городской думы, Девичье поле.
Наиболее престижные «чистые», даже аристократические, гулянья происходили летом в Петровском парке (или просто «в Парке», как говорила вся Москва). Популярным местом гуляний этот парк сделался в 1830-х годах (официально открылся в 1834-м). К этому времени было произведено основательное благоустройство его территории. Долгое время после постройки Петровского замка в его окрестностях лежали в основном пустыри и огороды, и лишь небольшой район (территория нынешней Башиловки и Верхней и Нижней Масловки) был занят барскими дачами. К уже имевшимся центральной просеке у дворца (Дворцовой аллее), «большому кругу» и цветникам были добавлены еще три аллеи — Нарышкинская, Липовая и Петровская, подсажены деревья, проложены пешеходные дорожки. В парке появились открытый театр и «воксал», в котором давались концерты и балы и имелись помещения для карточных игр и хороший ресторан с французской кухней. Во второй половине столетия в здании «воксала» функционировало летнее отделение Немецкого клуба, активно посещавшееся дачниками. Платя 10 рублей ассигнациями (дамы меньше), сюда можно было ходить весь сезон, каждый день пользоваться здешней читальней с богатым выбором журналов и газет, играть на рояле (их было несколько и все превосходные), пить чай, ужинать. Иногда здесь устраивались и летние балы.
В 1840 году М. Н. Загоскин писал: «Давно ли было здесь чистое поле, на котором не росло ни одного деревца, не красовалось ни одного домика; направо — единообразное и бесконечное Ходынское поле, налево — продолжение того же поля, песчаная земля, глиняные копи, кой-где гряды с тощей зеленью и несколько лачужек, в которых жили огородники… А ныне… Посмотрите, каким роскошным ковром раскинулся этот веселый парк, как разбегаются во все стороны его широкие укатанные дороги, с каким изящным вкусом разбросаны его рощи, опушенные цветами и благовонным кустарником; какой свежей и яркой зеленью покрыты его обширные поляны; как мил и живописен этот небольшой пруд с своими покатыми берегами и прелестными мостиками! А это тройное шоссе с двумя бульварами, обставленное с обеих сторон загородными домами, которые, начинаясь от заставы, тянутся до самого парка; эти дачи, которые охватили такой разнообразной и красивой цепью строений большую часть парка; эти чистые и веселые домики, которые столпились кругом дворца; этот игрушка летний театр с своим греческим портиком и огромный воксал со всеми своими затеями — лет десять тому назад обо всем этом и речи не было»[413].
