Очерки по истории русской церковной смуты - Анатолий Краснов-Левитин
В автомобиле шел тихий, спокойный разговор: Петр Блинов признался, что впервые едет на автомобиле, епископ Виталий признался в том же самом. Слегка посмеиваясь над провинциалами, Красницкий сказал, что с автомобилем часто случаются катастрофы и что он сам в прошлом году в Питере чуть не погиб.
«Нас, сибиряков, не испугаете, — смеясь, заметил Блинов, — и не в таких переделках бывали». И он начал рассказывать о сибирских лихачах, потом вообще о Сибири. Говорил ярко, увлекательно, интересно. В разговор вступил и шофер, который также оказался сибиряком. И только когда автомобиль покатил мимо деревенских домишек, по монастырской слободке, к главным воротам монастыря, все примолкли, вспомнив о цели поездки. Ехали же они вручать заключенному патриарху постановление Собора об извержении его из сана.
Когда приехали, у ворот стоял другой автомобиль, в котором еще раньше приехал Е. А. Тучков. Обменялись рукопожатиями с членами делегации. Тучков ввел их в покои, где находился в заключении патриарх Тихон. Он жил в двух довольно просторных комнатах и сейчас находился в первой из них.
Здесь мы передаем слово епископу Виталию, со слов которого мы до сих пор вели рассказ. Предварительно же скажем, когда и каким образом нам пришлось беседовать об этом с почившим иерархом. Это было ровно через 20 лет после описываемых событий, когда находившийся в Ульяновске в эвакуации Александр Иванович Введенский праздновал юбилей своего рукоположения во епископа. После литургии, которую обновленческий первоиерарх совершал в сослужении с митрополитом Виталием (бывшим первоиерархом), а один из авторов этой работы служил в качестве диакона, — все трое находились вместе. Митрополит Виталий, разговорившись о старине, начал вспоминать о своей поездке к патриарху.
— Приехали мы в Донской, — я один был среди делегатов монах, потому меня и взяли. Народу собралось с передачами для патриарха — видимо-невидимо. Входим. Впереди Блинов. Тот сейчас: «Василий Иванович, мы вам принесли определение Собора по вашему делу. Не угодно ли вам будет прочесть его?» И подает Тихону определение.
— А что, переменился ли при этом Тихон в лице? — спросил А.И.Введенский.
— Да нет. Да он, я думаю, и не способен был меняться в лице — всегда был одинаков… Сел к столу, надел очки, прочел и написал свой ответ.
Надпись патриарха на определении Собора была следующая:
«Прочел. Собор меня не вызывал, его компетенции не знаю и потому законным его решение признать не могу.
Патриарх Тихон (Василий Белавин). 22 апреля/4 мая 1923 года».
На вечернем заседании 4 мая с докладом по вопросу о мощах выступил Антонин. Это был единственный доклад на Соборе, который шел вразрез с официальным курсом. В эти дни, когда о мощах говорили не иначе как с наглым глумлением, он нашел в себе мужество выступить на защиту вековых святынь православной церкви.
«Мы своих святых любим и чтим, — громко настаивал он в притихшем зале, — это наши герои, наши светочи, нам дорог их прах, их останки для нас хранители и действительные возбудители нравственной энергии в нас, и мы должны хранить их так, чтобы на нас не падало подозрение и укор в подделке святого материала… Мы пережили чувство горечи за неосторожное касание к нашей святыне. Но святыня для нашего сердца осталась. Кутанья эти происходили не из злостных побуждений обмана, а из чувства деликатности и бережного отношения к останкам. Мы должны сказать: останки святых дороги нам, это доказательство наших моральных ценностей. Их выставлять в музеи не следует: это не мумии, а мощи, дорогие нашим сердцам останки, которые доселе возбуждают в нас дорогие чувства любви, которые питают нас».
По поводу нетленности мощен знаменитый реформатор неожиданно высказал строго православный взгляд. «Сохранность мощей, — говорил он, — происходит не от физической причины, а внутренне-нравственной. Нетленность мощей нужна до тех пор, пока люди не уверуют, что умершие подвижники были святы…»
Далее митрополит, говорит протокол, углубляется в решение вопросов, какова сила мощей и действуют ли они на расстоянии. Митрополит решает эти вопросы утвердительно. «По вопросу о мощах, — говорил он, — Собор должен решить, что мощи — останки угодников, которые святостью своей жизни, своим подвигом создали себе большую против обыкновенных людей телонеразложимость, освятили свои тела».
В конце концов была принята следующая компромиссная резолюция:
«Собор постановляет:
1. Мощами, по учению Святой Церкви, являются останки святых угодников Божиих, которые почитаются нами за их праведную жизнь.
2. Собор осуждает всякую фальсификацию нетленности, каковые факты ясно установлены в революционное время.
3. Во избежание могущей быть впредь фальсификации мощей — предавать их (в будущем) земле.
4. Сущие останки мощей, по вскрытии, держать в простоте, на вскрытии.
5. Кости и другие реликвии недоуменного происхождения на поклонение не выставлять, а предать земле». (Деяния, с. 10–11.)
В субботу 5 мая Собор рассмотрел вопрос о монастырях и монашестве. Этот вековой вопрос был решен Собором в течение часа.
Выступавший в качестве докладчика ныне здравствующий протоиерей и профессор о. Тихон Дмитриевич Попов[38]— решил этот вопрос в компромиссном духе: монастыри закрыть, но разрешить их существование в виде религиозно-трудящихся коммун. В просторечии это означало: тех же щей, да пожиже влей. То была явная уступка Антонину в обмен на признание белого епископата.
Вслед за о. Поповым выступил В. Белоликов. Этот талантливый и ученый человек отличался, однако, некоторой неуравновешенностью и страдал к тому же пристрастием к Бахусу. Под влиянием винных паров он порой совершал невероятные по своей эксцентричности поступки. Его выступление по вопросу о монашестве отличалось скорее экстравагантностью, чем убедительностью. На протяжении получаса он осыпал монахов грубой бранью, рассказывал самые ужасные вещи про киевских иноков, сам он был родом из Киева.
После него
