Егор Иванов - Честь и долг
По предложению Томпсона Робине излагает план: правительство Керенского и меньшевистский ЦИК следует объединить на платформе обещания переговоров о мире и немедленной раздачи помещичьих земель. Затем Томпсон сообщает, что он посетил Керенского и предложил ему украсть лозунг большевиков о мире, принять их главный пункт о разделе земель. Керенский дал согласие, но пожаловался, что союзники не хотят понять Россию и заставляют его говорить две трети времени в духе западноевропейского либерализма, оставляя только треть на разговоры в духе российского славянского социализма. А только такие лозунги дадут ему возможность продержаться до подхода верных частей с фронта.
Генерал Нокс, теребя свои истинно британские рыжие усы щеточкой, нервно заявляет, что мистер Томпсон, покровительствуя разделу помещичьих земель, покушается на принцип частной собственности. Мистер Томпсон, владелец медных копей и акций других предприятий, с ухмылкой отвечает, что он за частную собственность и спасение России видит в немедленном создании миллионов новых частных собственников…
Раймонд Робине подливает масла в огонь, предлагая начать переговоры о мире и соединить Керенского с меньшевистскими деятелями ЦИК.
Нокс и Ниссель взбешены утверждением Робинса, что четыре пятых русского народа — за Ленина и большевиков, а следовательно, без перехвата большевистских лозунгов Керенскому не удержаться. Потеряв британскую выдержку, Нокс начинает проклинать и Временное правительство, и Советы, и Керенского, и русский народ…
Генерал Неслуховский изумленно переводит взгляд с Нокса на Нисселя, который подключается к брани. Ниссель называет русских солдат "трусливыми собаками". Лицо русского генерала краснеет, стрелки пышных усов поднимаются вверх, задирается бородка. Константин Федорович резко хлопает ладонью по хрупкому чайному столику, заявляет решительный протест. Затем он поднимается, щелкает каблуками и, не кланяясь, не прощаясь, гордо подняв лысую голову, удаляется. Соскис семенит за ним, на ходу кланяясь налево и направо. Он не хотел бы уходить, не услышав главного — как помочь Александру Федоровичу удержать власть, но возмущение Неслуховского бестактным, вызывающим поведением союзников заставляет секретаря Керенского тоже покинуть совещание.
Теперь Нокс и Ниссель совершенно распоясываются. Они уже не стесняются площадной брани в адрес русских и всего русского. Официанты, меняющие подносы с напитками, делают вид, будто не понимают по-английски. Нокс отлично знает об этом, и усиливает свою ярость в надежде, что его ругательства станут известны Керенскому и заставят того быть послушнее. Ведь этот сукин сын от страха за свою судьбу помог большевикам сорвать так хорошо начавшийся поход Корнилова на Петроград. И теперь он не спешит сдать эту проклятую столицу немцам, которые задушили бы революцию в ее колыбели. У Нисселя нет столь тонких соображений, но он тоже в бешенстве. Ведь все говорят, что не сегодня завтра большевики свергнут Временное правительство.
88. Петроград, 24 октября 1917 года
Сырая, туманная ночь укрыла Петроград. Лишь западное крыло Зимнего дворца, как все последние ночи, светилось до утра огнями. В розовой гостиной на третьем этаже министр-председатель и комендант дворца. Лицо Керенского посерело от постоянного недосыпания и тревоги за свою судьбу. Комендант докладывает, что Зимний охраняют четыре десятка офицеров, семьсот юнкеров и менее сотни солдат — всего около восьми сотен человек. В их распоряжении, помимо винтовок, шесть полевых пушек, шесть броневиков и два десятка пулеметов, но запас боеприпасов весьма ограничен… Большая же часть Петроградского гарнизона поддерживает Военно-революционный комитет.
— А что у нас есть поблизости от Петрограда? — спрашивает Александр Федорович.
— С Румынского и Юго-Западного фронтов двигаются пехотные части, из Киева поэшелонно следуют юнкера, с Юго-Западного фронта так же кавалерийские части… В непосредственной близости — на станции Передольская стоят два батальона самокатчиков.
Керенский бледнеет. Ведь только вчера утром, завтракая у сэра Джорджа Бьюкенена, он вместе с Коноваловым, Терещенко и Третьяковым уверял посла, что слухи о восстании большевиков необоснованны, еще идут переговоры с Военно-революционным комитетом… Злость и страх смешиваются в душе премьера. Войска явно мало. Он отдает приказ штабу Петроградского округа ускорить вызов в столицу верных дивизий.
Полковник Полковников телеграфом в два часа ночи передает в Царское Село срочный приказ: полку "увечных воинов" явиться в столицу, в Петергоф поднять по тревоге 2-ю роту Петергофской школы прапорщиков. В 4 с половиной часа утра из Павловска вызывается батарея гвардейской конной артиллерии.
Но это еще не весь резерв Временного правительства. На Дворцовую площадь приказано явиться 1-му Петроградскому женскому батальону.
Пока министры вяло обсуждают «вермишель» вопросов в Малахитовом зале под председательством Коновалова, Керенский почти бегом направляется на другую сторону площади — в штаб Петроградского военного округа. Коменданту Мариинского дворца приказано усилить караул на телефонной станции и выключить все телефоны Смольного.
Министр-председатель, стиснув зубы, следит за исполнением своих приказаний военными. Он не случайно бросил громкую фразу Бьюкенену пару дней тому назад: "Я желаю только того, чтобы большевики вышли на улицы, и тогда я их раздавлю!"
Надо что-то сделать еще, чтобы спровоцировать Смольный, объявить ему войну. И Керенский приказывает юнкерам закрыть большевистскую газету "Рабочий путь". Связные штаба округа мчатся во все части гарнизона с предписанием находиться в казармах вплоть до особого распоряжения Временного правительства. Тот, кто вопреки приказу посмеет выйти на улицу, будет рассматриваться как участник военного мятежа. Комиссаров ВРК немедленно отстранять от дел и предать в дальнейшем суду. Никаких приказов, исходящих от "различных организаций", — не исполнять… Но все это — пустые бумажки. Полковников уже знает, что его приказы без визы ВРК не исполняются, склады не отпускают по его ордерам оружия и боеприпасов.
…Смольный, половина седьмого утра. В столе донесений раздается звонок из Рождественского района. Голос сообщает, что типография большевистской газеты "Рабочий путь" захвачена юнкерами. Получив это известие, Михаил Сенин отправляется в комнату номер 75, в секретариат ВРК.
— Керенский начал военные действия против нас, — докладывает он членам комитета.
Почти тотчас дежурный у телефона передает Насте запись нового сообщения: "Опубликован приказ штаба военного округа об отстранении и предании суду комиссаров ВРК, назначенных в воинские части… Караулы из юнкеров занимают важнейшие пункты города…"
Связной красногвардеец почти бегом направляется догонять Сенина, чтобы вручить ему телефонограмму.
Военно-революционный комитет принимает решение открыть типографию "Рабочего пути" и продолжить печатание газеты. Офицеру Дашкевичу дается поручение «распечатать» помещение и машины. Типография недалеко от Смольного, на Кавалергардской улице.
Петр Васильевич Дашкевич вызывает из караульного помещения при Смольном четырех солдат бывшего лейб-гвардии Волынского полка, разводящего. Печатая шаг, через так называемую "крестьянскую половину" выходит караул на Шпалерную. На легком морозце замерзли лужицы и грязь на улицах. Гвардейцы поворачивают со Шпалерной на Кавалергардскую. У здания типографии сгрудились рабочие. Никаких солдат или юнкеров на улице, у ворот. Рабочие сообщают, что только у наборного и машинного отделений стоит солдат-кавалерист.
Красные солдаты входят внутрь. Их уже встречает представитель центрального органа партии Сталин. Дашкевич зачитывает ему приказ ВРК об открытии типографии. Улыбаясь в усы, Сталин идет рядом с волынцами. Вслед за ними по лестнице, ведущей на площадку, где опечатаны двери в цеха, устремляются рабочие.
Караул волынцев поднимается уверенно. Офицер с напряженным лицом идет впереди. Момент решающий — будет ли стрелять караульный? Окажет ли сопротивление? Ведь у солдат из Смольного ни пропуска, ни пароля… А может быть, он сдаст свой караул новой власти? Минута историческая…
Солдат-кавалерист вопросительно смотрит на волынцев и офицера.
— Разводящий! По распоряжению Военно-революционного комитета произвести смену часового!.. — приказывает Дашкевич вопреки уставу старой армии.
Один из волынцев встает рядом с часовым, хлопает прикладом о плитки пола. Кавалерист молодцевато берет свой карабин "на плечо" и делает три шага вперед. Офицер командует смененному отправляться немедленно в свою часть. Рабочие расступаются, улыбаются ему дружелюбно. Солдат, постояв, пошел по лестнице вниз.
