Андрей Богданов - Мятежное православие
Никанор медлил с окончательным ответом на «увещевания». Он понимал, что попал в ловушку, был обманут, но все же колебался. Душа его противилась тому, чтобы ответить обманом на обман. И все же рациональные соображения взяли верх. 20 и 21 апреля Никанор вместе с товарищами выступал перед большим церковным собором, уверяя, что «без сомнения принимает» новые книги и обряды, обещает в будущем и других «приводить на истину»[37]. Сделка была совершена. В отличие от других соловецких старцев, которые и после покаяния оставались в заточении, обращение с Никанором стало весьма милостивым. Он был освобожден из-под надзора, ему и товарищам были возвращены деньги и имущество, позволено жить на соловецком подворье. Более того, новоизбранный патриарх Иоасаф открыл для Никанора с товарищами свои погреба и амбары, предлагая без стеснения пользоваться его запасами, часто посылал на соловецкое подворье «подачи». Царь Алексей Михайлович не раз приглашал Никанора к себе, беседовал с ним, присылал гостинцы; приглашая архимандрита в день ангела супруги, царицы Марии Ильиничны, к праздничному столу, государь прислал за Никанором свою карету.
Торжественный обед состоялся 22 июля. Знавший царский нрав Никанор все же не мог не подивиться двоедушию Алексея Михайловича: уже на следующий день архимандритом в Соловецкий монастырь был утвержден… Иосиф, бывший строитель московского подворья. Лаская Никанора, царь добивался, оказывается, лишь одного — чтобы тот помог Иосифу искоренить соловецкое старообрядчество, поехав с ним на Белое море простым монахом. Но и царь недооценивал бывшего саввинского архимандрита. Никанор давно прознал о том, как с ним хотят поступить, и даже кого планируют сделать архимандритом. Уже в июле на Соловках было получено письмо его служки Фаддея Петрова, предупреждавшего о предстоящей поездке Иосифа, Никанора и Варфоломея, который перед тем как занять место архимандрита Свияжского монастыря, должен был сдать дела на Белом море. Самому Никанору посылать такое извещение было опасно, но на преданность Фаддея он мог положиться[38].
Зная о намерениях властей, Никанор старательно подыгрывал им, изображая полное неведение и благонамеренность. Ставка была велика: малейшая ошибка могла лишить его возможности вернуться в Соловецкую обитель. До самого отъезда и даже в пути приходилось таиться, исполнять обряды по-новому, носить «рогатый» греческий клобук[39], тщательно выбирать слова в разговоре с Иосифом и ненавидевшим его Варфоломеем. Лишь в Архангельске Никанор смог отделаться от своих опасных спутников, оставшись на берегу под предлогом болезни. Он не собирался не только помогать Иосифу, но и присутствовать при его въезде в монастырь.
Как и предполагал Никанор, встреча старого и нового архимандритов на Соловках была не из приятных. Подойдя к островам 13 сентября, Иосиф и Варфоломей направили судно сначала к Заяцкому острову, что в шести верстах от монастыря, и остановились на принадлежащем монастырю дворе. Если они и думали остаться некоторое время незамеченными и осмотреться, то ошиблись. В тот же день в монастыре состоялся большой черный собор: «Принимать ли их, архимандритов, в монастырь или не принимать».
Решили принять, а для начала послать на Заяцкий остров соборного старца Тихона и монаха Кирилла Чаплина. Собор наказал посланным пригласить приезжих в монастырь и без обиняков спросить, с чем они прибыли и какой царский указ привезли с собой. По решению собора Тихон и Кирилл должны были объявить, что Иосифа примут с честью, рады будут ему, как Богу, если он будет служить церковную службу по-старому. Если же станет служить по-новому— «нам он в монастыре ненадобен, сиди в своей келье, а в монастыре и в церкви ничего у нас не ведай!».
«Я приехал, — заявил монахам Иосиф, — с указом великого государя и по благословению вселенских патриархов, и Иоасафа патриарха московского и всея Руси, и Питирима, митрополита Великого Новгорода, и всего освященного собора. Указ к вам ко всем есть — что служить мне по новоисправлен-ным книгам!» После сего смелого ответа новый архимандрит убоялся, однако, ехать в монастырь и зачитать братии этот указ.
Он потребовал к себе на Заяцкий остров монастырские власти, чтобы объявить указ в узком кругу.
Поутру 14 сентября струги с келарем, казначеем, священнослужителями и соборными старцами в сопровождении внушительной охраны пристали к Заяцкому острову. Монастырские власти отказались принять благословение архимандрита Иосифа, который хотел их благословить «по-новому». Не стали они и слушать указа о новых обрядах, заявив, что он должен быть объявлен при всей братии. Архимандрит настаивал на своем — и тогда соловчане попросту погрузили всех приезжих на суда и повезли в монастырь.
Во втором часу ночи перепуганные Иосиф и Варфоломей оказались у пристани в Заливе Благополучия и еле уговорили монастырские власти не вести их ночью в обитель. Власти и сами опасались расправы над архимандритами и потому оставили их пока в лодье, окружив пристань сильной охраной, человек в пятьдесят. В эту ночь Варфоломей и его старый келейный друг Иосиф еще могли утешаться по своему обыкновению, но наутро этому настал конец.
Сразу после заутрени Кирилл Чаплин со стражей вышли на пристань. Первым делом они обыскали судно, на котором приехали из Архангельска архимандриты, вытащили на берег и разбили тридцать девять больших, малых и средних бочек вина, а также пятнадцать бочек меда и пива. Затем потрясенных этим актом Иосифа и Варфоломея повели в Преображенский собор. Трясясь от страха, они шли между толпами соловчан, не желавших принимать их благословения.
«Слушайте государев указ и повеление святейших патриархов», — с трудом вымолвил Иосиф, но прочесть грамоту не смог — лишился голоса. Грамоту взял казначей Геронтий. Громко и внятно, так, что его хорошо слышало все тысячное собрание, прочел он категорическое требование принять новый обряд и во всем повиноваться новому архимандриту, когда он будет «меж вас расправляться». В грамоте вновь звучала анафема староверам, уже слышанная соловчанами год назад, в приезд Сергия.
Окончив чтение, Геронтий встал на стул и при полном одобрении собравшихся стал читать выдержки из составленной им челобитной, обличающей новые книги и обряды. Каждый его период сопровождался шумом, криками и руганью монахов и трудников на церковные власти. Никанор, много слышавший об этом выступлении Геронтия, хорошо понимал, почему оно произвело столь сильное впечатление. Необычно для Соловецкого монастыря пространная челобитная была не просьбой к государю, не просто богословским трактатом — это был подлинный манифест борцов за старую веру[40].
В спокойном тоне, далеком от яростных выпадов «огнепального» Аввакума и крайних взглядов многих староверческих вождей, Геронтий убеждал, что настает конец последнего века и грядет господство Антихриста. Скоро будет второе пришествие Христово и кончина мира. Христианская вера скудеет на Земле, как предсказано: «Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?» (Лк. 18: 8). Во всем мире почти не осталось христианства: Рим потерял православие и давно поражен ересями; на Востоке под турецким игом православная вера до конца иссякла; в 1595 году отпала от православия и Малая Россия, приступив к римскому костелу; с восшествием на престол Никона и Великая Россия стала склоняться в бездну погибели.
Ныне, говорил и писал Геронтий, в 1667 году, православие осталось в России лишь у немногих, нашедших в себе силы не принимать никонианства. Вместо истинной веры, сиявшей на Руси со времен святого равноапостольного князя Владимира, Никон и его ученики проповедуют веру новую, незнаемую. Описав и опровергнув большую часть никонианских нововведений[41], Геронтий, в отличие от многих старообрядческих писателей, не впадает в отчаяние.
Россия, по его словам, не совсем еще погибла и может стать на путь правды, если царь Алексей Михайлович исполнит свой священный долг восстановить веру, в которой угодили Богу многие святые, в которой благочестиво кончили свои дни его предки от святого Владимира до царя Михаила Федоровича. Иначе ни царю, ни России не избежать гнева Божия! Господне наказание уже грядет в разорении от иноплеменных, в запустении церквей, разодрании и истреблении старинных книг и прочем. Однако есть еще в России праведники.
«Если твой, великого государя, помазанника Божия и царя, гнев на нас грешных излиется, и православную нашу христианскую непорочную веру попустишь отнять у нас новым проповедникам, и чудотворцев наших и прочих святых отцов предание изменишь — о том тебе как в прежней челобитной писали, так и ныне пишем: лучше нам временной смертью умереть, нежели вечно погибнуть. Или если, государь, огню и мукам нас новые учителя предадут, или на части рассекут — но изменять апостольского и отеческого предания не будем вовеки!» — заключал Геронтий.
