Франсуа Минье - История Французской революции с 1789 по 1814 гг.
Новое правительство сорганизовалось очень быстро. Бонапарт стал первым консулом и взял себе в помощники в качестве второго и третьего консулов: большого знатока законов и бывшего члена Равнины в Конвенте Камбасареса и бывшего помощника канцлера Мопу — Лебрена. Через них он рассчитывал действовать и на революционеров, и на умеренных роялистов. С этой же целью бывший аристократ Талейран и бывший монтаньяр Фуше были назначены — первый министром иностранных дел, второй — министром юстиции. Сьейесу противно было пользоваться услугами Фуше, но Бонапарт настоял на своем. „Мы образуем, — говорил он, — новую эпоху; из прошлого нам следует помнить только хорошее и забыть все дурное“. Он мало придавал значения, под каким знаменем ранее стояли те или иные люди, лишь бы теперь они перешли под его знамя и увлекали за собой туда же своих прежних товарищей — роялистов или революционеров.
Оба новых консула вместе с консулами прежними назначили, не дожидаясь избирательных списков, шестьдесят сенаторов; сенаторы назначили сто трибунов и триста членов Законодательного совета; творцы 18 брюмера разделили между собой государственные должности, как добычу после победы. Однако, справедливо будет заметить, что либеральная умеренная партия преобладала в этом разделе и что, пока она сохраняла свое влияние, Бонапарт управлял кротко и в республиканском и восстановительном духе. Конституция VIII года, предложенная на утверждение народа, была принята тремя миллионами одиннадцатью тысячами семью голосами. Конституция 1793 г. была принята 1 801 818 голосами, а Конституция III года 1 057 390. Новый закон удовлетворил умеренную массу населения, менее дорожившую своими гарантиями, чем своим спокойствием, тогда как уложение 1793 г. нашло себе сторонников только в низших классах, а Конституция III года была одинаково отвергнута как демократами, так и роялистами. Конституция 1791 г. одна приобрела в свое время всеобщее одобрение и, не будучи отдана на всеобщее голосование, она была принята почти всей Францией.
Первый консул, чтобы удовлетворить желанию народа, обратился к Англии с предложением мира, но она не согласилась. Он благоразумно хотел казаться умеренным и в то же время придать своему правительству перед ведением переговоров новыми победами особый блеск. Было решено продолжать войну, и консулы издали прокламацию, замечательную тем, что в ней они обращались к новым чувствам нации. До сих пор призывали к оружию для защиты свободы, — теперь это стали делать во имя чести. „Французы! Вы желаете мира. Еще с большим жаром желает его ваше правительство: его самые горячие желания, все его действия направлены к этому. Английское министерство отвергает все попытки к миру; английское министерство открыло тайну своей ужасной политики. Растерзать Францию, уничтожить ее флот и ее гавани, стереть ее самое с карты Европы или унизить ее до степени второстепенной державы, поддержать раздоры между нациями на континенте, чтобы овладеть торговлей их всех и обогащаться на счет их разорения, — вот ради каких ужасных успехов Англия расточает свое золото, сыплет обещаниями, умножает свои интриги. От вас зависит предписать ей мир, — для этого нужны деньги, оружие и солдаты; пусть все поторопятся внести свою лепту на защиту родины! Пусть восстанут все молодые граждане! Теперь им придется вооружиться не ради интересов фракций или тиранов, а для защиты самого дорогого — чести Франции и святых интересов человечества!“
Голландия и Швейцария во время предшествовавшего похода были обеспечены от вторжения. Первый консул собрал все силы республики на Рейне и на Альпах. Он отдал командование Рейнской армией Моро, а сам отправился в Италию. Он уехал 16 флореаля VIII года (6 мая 1800 г.) для этого блестящего похода, продолжавшегося всего сорок дней. Ему было важно не удаляться надолго от Парижа при начале своей власти и особенно не оставлять войну нерешенной. У фельдмаршала Меласа было сто тридцать тысяч людей под ружьем, — он занимал всю Италию. Республиканская армия, выступившая против него, не превышала сорока тысяч человек. Мелас оставил товарища, фельдмаршала Отта, с тридцатью тысячами человек под Генуей, а сам двинулся против корпуса генерала Сюше. Он вошел в Ниццу и намеревался перейти через Вар, чтобы вторгнуться в Прованс. Тогда Бонапарт перешел через Большой Сен-Бернар во главе сорокатысячной армии, спустился в Италию сзади Меласа, вступил 16 прериаля (5 июня) в Милан и тем поставил австрийцев между собой и Сюше. Мелас, операционная линия которого оказалась прорванной, поспешно вернулся в Ниццу, а оттуда в Турин; он расположил свою главную квартиру в Алессандрии и решился дать сражение, чтобы восстановить свои сообщения при помощи битвы. 9 июня при Монтебелло республиканский авангард одержал первую блестящую победу, главная честь которой принадлежала генералу Ланну. Судьба Италии была решена 14 июня (25 прериаля) на равнине Маренго: австрийцы были разбиты наголову. Не имея возможности силой очистить себе переход через Бормиду, они оказались окруженными армией Сюше и первого консула. 15-го они получили право уйти за Мантую, сдав французам все укрепления Пьемонта, Ломбардии и легатств; таким образом, победа при Маренго дала Франции обладание всей Италией.
Восемнадцать дней спустя Бонапарт вернулся в Париж. Его встретили горячими выражениями восторга, возбужденного такой поразительной деятельностью и такими решительными победами. Восторг был всеобщим, — была устроена иллюминация, и толпа отправилась в Тюильри, чтобы увидать консула. Надежда на будущий мир увеличивала всеобщую радость. Первый консул присутствовал 25 мессидора на празднике годовщины 14 июля. Когда офицеры представили ему знамена, отнятые у неприятеля, он им сказал: „Скажите по возвращении в лагерь солдатам, что ко времени 1 вандемьера, когда мы будем праздновать годовщину республики, французский народ ожидает или обнародования мира, или, если неприятель противопоставит этому непреодолимые препятствия, новых знамен — плодов новых побед!!!“ Мира, однако, пришлось ждать еще довольно долго.
В промежуток времени между победой при Маренго и всеобщим умиротворением первый консул занялся успокоением народа и уменьшением числа недовольных, возвращая в государство вытесненные партии. Он выказал много снисходительности по отношению к партиям, отрекшимся от своих убеждений, и благосклонно относился к вождям, отказавшимся от своих партий. Так как в это время личные интересы выступили на первый план и наблюдалось полное ослабление партий, ему было нетрудно выполнить эту задачу. Изгнанники 18 фрюктидора были уже все возвращены, исключая нескольких заговорщиков-роялистов вроде Пишегрю, Вийо и других; Бонапарт дал сейчас же назначения тем из изгнанников, которые, как Порталис, Симеон, Барбе-Марбуа, выказали себя более врагами Конвента, чем контрреволюционерами. Он привлек на свою сторону также и оппозиционеров другого рода. Последние вожди Вандеи, знаменитый Бернье, священник в Сен-Ло, в Анжере, участвовавший в восстании от начала до конца, Шатильон, д'Отишан и Сюзанне договором 27 января 1800 г. заключили мир с правительством. Бонапарт обратился также к вождям бретонских банд: Жоржу Кадудалю, Фротте, Ляпревелье и Бурмону. Только двое последних согласились подчиниться. Фротте был захвачен врасплох и расстрелян, а Кадудаль, разбитый при Гроншане генералом Брюно, принужден был сдаться. Война на западе была совершенно закончена.
Однако шуаны, искавшие убежища в Англии и не видевшие надежды ни в чем, кроме смерти того, кто сосредоточил в себе все могущество революции, замыслили его убийство. Некоторые из них, высадившись на берег Франции, тайно отправились в Париж. Но так как до первого консула добраться было нелегко, то они остановились на ужасном замысле. 3 нивоза, в 8 часов вечера, Бонапарт должен был отправиться в оперу но улице Сен-Никез. Заговорщики поставили посреди этой улицы на тележку бочку пороха и ею загородили проезд, а один из них, Сен-Режан, должен был, когда он получит сигнал о приближении первого консула, подложить под нее огонь. В назначенный час Бонапарт выехал из Тюильри и проехал по улице Сен-Никез; его кучер оказался достаточно ловким и быстро проехал между тележкой и стеной. Фитиль был уже зажжен, и едва только карета достигла конца улицы, как адская машина взорвалась и покрыла весь квартал Сен-Никез развалинами, а карету встряхнуло так, что в ней разбились стекла.
Полиция была застигнута врасплох, несмотря на то, что ею руководил Фуше; он приписал этот заговор демократам, к которым первый консул питал бо́льшую антипатию, чем к шуанам. Многие из них были заключены в тюрьму, а сто тридцать человек простым сенатским постановлением, испрошенным и утвержденным, в одну ночь сосланы. Наконец, были открыты настоящие творцы заговора, и некоторые из них были осуждены на смерть. Первый консул создал для этого случая специальный военный суд. Конституциональная партия отошла от него еще дальше и приступила к самой энергичной, но бесполезной оппозиции. Ланжюине и Грегуар, смело противодействовавшие крайним партиям в Конвенте, Гара, Ламбрехт, Ленуар-Ларош, Кабанис и др. воевали в Сенате против неправильной ссылки ста тридцати демократов; трибуны: Инар, Дону, Шенье, Бенжамен, Констан, Бейе, Шазаль и др. восстали против специальных судов. Блистательный мир, однако, заставил забыть об этом злоупотреблении властью.
