Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)
которые были умышленно разбросаны по городу так, чтобы мы затруднялись в своих
сношенияхъ".
На другой день, в воскресенье, ходил Мясковский с Зеленским в собориую церковь,
и там обменялся учтивостями с московским послом, которого в своем дневнике
называет „особою людекою и обы чайною". Вступить с ним в какую-либо беседу не
было возможности, а Хмельницкий отнял у них эту возможность и в других случаях.
Но что это был за тсковскгии посол, ни откуда не известно. В феврале посол самого
Хмельницкого, Мужиловский, находился еще в Москве, а царский дворянин Упковский
прибыл с ним в Чигирин только в апреле. Хмельницкий приковал к пушке иодставиого
Кривоноса и его показали конфиденту Киселя. Весьма возможно, что он сочинил и
московского иосла для королевских коммиссаров.
Церковь была полна разодетого в панское добро парода. Разительную с нею
противоположность представляли немые памятники господства здесь иных властей,
иных щеголей и щеголих. Замок, сдерживавший жмайловцев, тарасовцев, сулиминцев
и павлюковцев, теперь „был разорен и пустъ". Козацкий Народ строил только
подвижные замки из кованных и босых возов. Место валов, дубовых тынов и
мурованных стен заступали у него фортели, в роде затонов и зарослей Медвежьих Лоз.
Панская фортификация
.
359
была не пригодна ни на что республике номадов. Даже старший брат козака,
Татарин, предоставлял цивилизованному Арабами Турку держать Крым и Буджаки под
господством крепостей, ограничив свое владычество конем и мечем. Так не дорос и
козак до сохранения в целости того, что создала в Украине европейская цивилизация, а
над иноверными храмами ругался он еще больше из ненависти ко всему культурному,
нежели в отместку за ругательства над православными церквами и кладбищами со
стороны фанатиков панского владычества, Кунцевичей. „Были мы в коллегиуме и в
костеле иезуитскомъ*' (пишет Мясковский). „Он так разорен, что не осталось ни
одного алтаря и образа. Даже гробницы были открыты, и три шляхетские гроба
опрокинуты. Гроб покойного Лукаша Жовковского, брацлавского воеводы и
переяславского старосты, достойного вечпой памяти кавалера, разбит, военные трофеи
(insignia) взяты, снят и брильянтовый перстень с иальцаа.
Это был родной брат великого Жовковского. Он. жил с козаками в добром согласии,
постоянно давал им бапкеты, мирил их с королевским правительством. По его
внушению, реестровики овладели кошем разорителя Кодацкой крепости, Сулимы, а
самого Сулиму, с соучастниками бунта, предали в руки правосудия. У Козаков и попов
слыл он паном добрым. Но и добрые, и злые представители римской проповеди и
римской политики должны были исчезнуть с лица нашей родной земли перед могучим
дыханием русского духа, который одинаково был непреодолим для ипоземщины и в
христианском самопожертвовании Советователей о Благочестии, и в истребительных
подвигах Козаков руинников. Тем больше сделался он сокрушителен для западных
посягателей иа русскую самодеятельность в государственном строительстве наших
Москворуссов.
Хмельницкий был приглашен Киселем на воскресный обед, но приехал только
вечером, пьяный, с несколькими полковниками. Расточаемые страшному гостю
любезности, с устрацением всяких неприятных ему напоминаний, были напрасны.
Хмельницкому хотелось быть ни в чем невиноватым, как это свойственно всем
злодеям: он только и говорил, что о сделанной ему Ляхами кривде. За это он отнимал у
них не только Украину, но и всю польсколитовскую Русь. Наконец пьяный проповедник
справедливости ввалился в особую комнату пани Киселевой и стал ее увещевать, ее и
всех панов единоверцев, чтоб они отреклись от Ляхов и остались в Украине с козаками,
как сделал Выговский. Без вся-
360
.
кого сомнения, присутствие ксендзов среди разобщенных и поссоренных ими
русских людей раздражало не одного старого Вешняка, но и самого Хмельницкого,
насколько он дышал одним духом с козаками. „Ляцкая Земля" (проповедывал он)
„погибнет, а Русь будет пановать в этом году, весьма скоро"... Тут он заметил в
обществе пани Киселевой одного из своих пленников, пана Лозовского (конечно,
Пузовского), и погрозил ему виселицей. Хмель едва не повесил потомка малорусского
Пуза *) перед прибытием коммиссаров, и теперь закричал: как он смел показаться ему
на глаза!
Не находя больше о чем говорить с дамами, любезный по-козацки гость вернулся к
трепетавшим от его рычанья мужчинам, заливал вином пылавший в нем огонь злости,
и только в три часа уехал, пьяный.
„Долго спал онъ" (продолжает свой горестный рассказ Мясковский): „ибо допивал с
чаровницами, которые часто занимают ого досуги (czкsto go bawi№) и обещают ему
счастье па войне еще и в этом году".
Таковы были слухи, доходившие распыми путями до коммиссаров. Их тревожило и
безотрадное положение Республики, и собственное положение в берлоге разъяренного
зверя. Когда послали на другой день к нему человека, наименее неприятного ему,
Киселева племянника, с просьбой назначить час и место для беседы и трактатов,
молодой Кисель застал Козацкого Батька уже за горилкою с товариществом (juї go przy
gorzaиce zastali z towarzystwem). По словам дневника, ответ его был скор и ядовит. Он
отправлял венгерского посла, и сказал при нем следующую орацию, которую дневник,
сохранил в малорусской версии:
„Завтра буде справа и росправа: бо тепер я пъяньий. С тиёи комисии ничего не буде.
Тепер война, война мусить бути в тих трёх або чотырёх недилях. Навчу всихъвас,
Ляхив: переверну догоры ногами и потопчу пид ноги, а па останокт» оддам вас
турецькому царёви в неволю. Король королём буде, абы карав шлихту и етшнав дуки та
князи. Нехай вольный буде соби. Згришить князь—уриж ёму шию; згришить козакъ—
те ж и ёму вчини. Се правда, що я малый, мизерный чоловик, та мени се Бог дав, що я
едиеовладець и самодержець руський. Нехай буде король королём, як воно
*) Попольски было бы Brzuch.
561
ёму здаёцця. Скажи се пану воєводи и комисарам. Лакаете менё Шведами,—и ти
мои будуть. Хоч бы их було пять сот и шисть сот тысяч, не переможуть руськои,
запорозький и татарської! СИЛЫ. Иди ж с тим, що завтра буде справа и росправа*.
23 (13) февраля поехали коммиссары к Хмелю на третье заседание. Кисель даже
плакал перед ним, представляя, что он не только Лядкую и Литовскую, но и Русскую
Землю, и веру, и святые церкви хочет отдать язычникам. Хмельницкий, выслушав его
до конца, отвечал то же, что вчера, с такою прибавкой;
„Шкода говорити много. Як шукали менё Потодьки за Днипром, тогди був час
трактувати зо мною. По жовтовбдзький и Корсунський играсци—був час. Пид
Пилявцями и Костянтиновымъ— був. На останов, пид Замостим и як ийшов я вид
Замостя шисть тёжпивъ—був. Тепёр уже часу нема. Доказав я, чего й не думав з разу;
докажу й далий, що" задумав: вьибъю из ляцькои неволи ввесь Руський народ; а що
перше воював за мою шкоду й кривду, до тепёр воювати му за нашу православну виру.
Поможе мени в тому вся руська чернь по Люблин и Кракив. Не видступлю ii: бо то
наша рука правиця. Ащоб вы не знесли ии та не вдарили на козакив, буде в мене
двисти, триста тысяч своих, та й уся Орда при тому. Токай-бей поблизу мене, на
Саврани, мий брат, моя душа, единый сокил на свити. Готов учинити зараз що схочу.
Вична з ним наша козацька приязнь; увесь свит ии не розирве. За гряницю не дийду,
шабли на Турки й Татары не пидийму. Доволи маю на Вкраини й Подоли, а тепёр и на
Волы ни. Досить выгоды, досыть достатку я пожитку в земли и князтви моим по Львив,
Холм и Галич. А ставши над Вислою, скажу далыним Ляхам: „„Седите й мовчите,
Ляхйаа! И дукив и князив туды зажену. А коли будуть и за Вислою брыкати, знайду их
там пёвно. Не встбить у мене нога ни одного князя и шляхётки в Украйни. А коли
захоче хлиба который з наймёнших, нехай буде послушный Запорозькому Вийську, а на
короля не брыкаек.
Полковники вторили завзятой импровизации своего гетмана. Одип из них,
Яшевский, сказал выразительно:
„Минули вже ти часы, що нас Ляхи сидлали. Над нашими людьми, християнами,
брали вони гору драгунами, Тепер не боимось их. Дознались мы пид Пилявцями: не
оньии се Ляхове, що перед тым бували. Турки, Москву, Татары й Нимци бивали:
неЗамойськи, Жовковськи, Ходкбвичи, Хмелёцьки, Конецьпбльски, и Тхоршёвсъки,
Заиончкбвськи,—дитвора в зализо повбирана. Померли видъ
т. и,
46
362
.
