Марк Касвинов - Двадцать три ступени вниз
Бегство на Запад - вот то единственное, на что могли надеяться и надеялись Романовы.
Как раз на екатеринбургский период заключения Романовых приходятся наиболее яростные попытки их освобождения, предпринятые и внутренними, и зарубежными контрреволюционными силами.
Неверны утверждения некоторых современных американских авторов, будто ко времени перемещения Романовых в дом Ипатьева они политически окончательно "обесценились", никому уже не нужны были, ни для кого никакого интереса не представляли и что разуверились в возможности возвращения их к власти даже крайние правые, сами монархисты.
В действительности угроза была весьма серьезна. Белыми формированиями и на Юге, и на Севере командовали царские генералы; белое движение возглавляли недавние сановники и царедворцы, открыто прокламировавшие как свою цель возвращение царя.
Не имело решающего значения то, что Николай II стал одиозной фигурой. Бывало в истории, что самая неблаговидная репутация не мешала свергнутому тирану вернуться в обозе контрреволюции и вновь вскарабкаться на трон. Муссировались в белом стане имена и других кандидатов на престол, в особенности Алексея, который в этом смысле представлял наибольшую потенциальную опасность, большую даже, чем Николай. Александров пишет, что в Екатеринбурге Александрой Федоровной владела "страстная мечта", "всепоглощающая надежда": доставить сына Алексея в какое-либо безопасное укрытие и выждать момент, когда его можно будет провозгласить царем, она же, его мать, станет при нем регентшей (33). И тот же автор: "Немцы хотели: даже если Николая им не удастся спасти и он будет расстрелян, все равно - надо заполучить царскую семью, то есть Александру Федоровну с Алексеем; сын раньше или позже будет провозглашен царем, а его мать станет при нем регентом - ведь вынашивались же ею еще до 1917 года в Петрограде планы захвата власти и повторения карьеры Екатерины Второй" (34).
Несомненно, этим расчетом и были в какой-то степени продиктованы практические действия кайзеровского правительства в пользу Романовых летом 1918 года. Имперский Берлин пытался использовать покушение левых эсеров на посла Мирбаха, чтобы оказать давление на Советское правительство в вопросе о царской семье.
Выдвинув после 6 июля провокационное требование о допуске в Москву подразделения кайзеровских войск (якобы для охраны своего посольства), Берлин затем заявил о готовности снять это требование в обмен на разрешение царской семье выехать в Германию.
Советское правительство не дало втянуть себя в этот торг. Оно отклонило как требование о допуске в Москву германского батальона, так и домогательства в пользу царской семьи - вмешательство во внутреннее дело Советской России.
А какая цель преследовалась германским вмешательством - это довольно откровенно, чтобы не сказать цинично, разъясняют в наше время шпрингеровские комментаторы и их заокеанские коллеги. В Екатеринбурге Николай и Александра надеялись, что Германия вернет им трон и власть; вместе со своими спутниками они прикидывали, куда и когда их повезут из Екатеринбурга; конкретно рассматривались с Долгоруковым и Татищевым возможные маршруты эвакуации: на Дон - к Краснову, в Киев - к Скоропадскому, в Прибалтику - к фон дер Гольцу. Под вильгельмовским прикрытием, считали Романовы, они еще могут попасть в Зимний или в Кремль. Удалось же когда-то Бурбонам вернуться в Тюильри, почему бы, считали Романовы, и им не добраться до своих дворцов в обозах интервенционистских и белых армий? Их переписка тех дней, записи в дневниках периода пребывания в доме Ипатьева пронизаны убеждением, что "все это кончится", "раньше или позже кончится". Об этой их уверенности говорит уже сам по себе тот факт, что дневники они вели вплоть до последнего момента, хранили их и не уничтожали.
Последний дневник Николая II, хранящийся в ЦГАОР в Москве, содержит на титульном листе надпись: "Начат в Тобольске". Заполнены в тетради 149 страниц. Первая запись сделана 18 сентября 1917 года, последняя-30 июня 1918 года. На тобольский период приходится 92 страницы, на екатеринбургский - 57.
Тетрадь нашли красноармейцы утром 17 июля 1918 года, во время уборки опустевших комнат на втором этаже дома Ипатьева. Она вывалилась из-под подушки. Накануне поздно вечером, когда Николай по предложению коменданта в последний раз (в одиннадцатом часу вечера 16 июля) поднялся со своей постели, чтобы спуститься за ним в полуподвал.
Может показаться странным, что Николай вел этот дневник почти до последнего момента своей жизни и не постарался вовремя сжечь его. По мнению М. Н. Покровского, объяснить это можно лишь тем, что до последней минуты Романовы гораздо больше верили в конец революции, нежели думали о близости их собственного конца.
Проромановский шантаж вокруг убийства Мирбаха был не первой и не единственной попыткой такого рода.
Например, в последних числах мая 1918 года, спустя несколько дней после начала чехословацкого мятежа, кайзеровский министр иностранных дел Рихард фон Кюльман вызвал к себе на Вильгельмштрассе советского посла А. А. Иоффе и заявил ему: германское правительство опасается, что восставший легион, которым командуют Гайда и Сыровы, захватит Николая II и "злоупотребит" его персоной в пользу военно-политических целей Антанты. То есть: вместо того чтобы очутиться в зоне германского контроля и оказать влияние на будущее русско-германских отношений в соответствии с пожеланиями и интересами рейха, бывший царь может оказаться провозглашенным верховным главнокомандующим белых армий и в этом качестве поможет им восстановить на Востоке антигерманский фронт в, тот самый момент, когда "кайзеровская армия готовится к последнему решающему удару по западным союзникам в Шампани" (35). Германское правительство предупреждает: если советские власти не предотвратят такого поворота событий, оно двинет свои вооруженные силы на Оршу и Псков с последующей целью осадить и взять Москву. На ближайшей же стадии оно перейдет к методу прямой поддержки контролирующего Донскую область атамана Краснова и откроет ему путь на Волгу, в глубь страны.
Параллельно в Москве с подтверждением ультиматума Кюльмана выступил перед Советским правительством германский военный атташе. Он со своей стороны заявил, что "в случае неблагоприятного для Германии оборота событий вокруг Екатеринбурга" главное командование германских оккупационных войск на Украине и в районе Ростова-на-Дону двинет свои силы в направлении на Царицын, чтобы утвердиться "на обоих берегах великой реки" (36); как подчеркнул в своем заявлении атташе, "генералы Людендорф и Гофман исполнены решимости не допустить, чего бы это им ни стоило, чтобы в канун решающего наступления Германии на Западе ей были подрезаны поджилки на Востоке" (37). Не исключается, в случае необходимости, расторжение Брестского мирного договора с последующим германским наступлением на Москву и Петроград. Посему: кардинальным решением проблемы была бы передача Николая II и его семьи в расположение германских войск, что в корне исключило бы недоразумения и дискуссии на эту тему.
Советская сторона отклонила этот ультиматум. Едва это было сделано, как с германской стороны последовал новый шаг.
Из Дармштадта позвонил в советское посольство в Берлине брат бывшей царицы Эрнст Людвиг Гессенский (Эрни) и сказал послу: он, Эрнст Людвиг, предлагает России свои добрые услуги как посредник в назревающем конфликте между Берлином и Москвой. Услуги такие: "а) он берется предотвратить германское наступление в Россию и неминуемую в таком случае, по его мнению, оккупацию всей страны; б) он берется добиться от имперского правительства сокращения или, может быть, даже аннулирования возложенной брестским трактатом на Советскую Россию военной контрибуции в сумме 300 миллионов золотых рублей. Цена обеих услуг: освобождение и отправка в Германию царской семьи. Вступит ли советская сторона в это обсуждение?" (38)
Одновременно в летние дни 1918 года все более явственно проступают признаки заинтересованности в судьбе Романовых и со стороны некоторых кругов по ту сторону Атлантики. Об этом откровенно повествует Александров.
Как уже было сказано, сигнал к мятежу в мае 1918 года дали командованию чехословацкого легиона те круги чешской крупной буржуазии, интересы которой представляли в передних антантовской верхушки Масарик и Бенеш. Фактически, признает американский автор, "авантюру на Волге" финансировали, наряду с англофранцузскими источниками, также заокеанские - в первую очередь ньюйоркский "Нэйшнл сити бэнк" (оплата поставок легиону оружия, боеприпасов, средств связи, машин и амуниции). "Брокером", то есть маклером между этим банком и легионом, "выступал Томаш Масарик - профессор, как раз в то время готовившийся въехать в ореоле освободителя в пражские Градчаны" (39). Он-то "и был тем человеком, который, с одной стороны, осуществлял дистанционное управление чехословацким легионом в России, а с другой стороны - обещал союзникам освободить и передать им бывшего царя" (40). За Гайдой, таким образом, стоял Масарик; за Масариком - "Нэйшнл сити бэнк"; за этим банком сбежавшие оружие тогдашние концерны "Ремингтон армс" и "Метэллик картридж юнион"; за этими военно-промышленными корпорациями - вся американская монополистическая олигархия, израсходовавшая миллионы долларов на пулеметы и другое оружие для белочехов и белогвардейцев - "в обмен на обещанное освобождение царя" (41).
