Повседневная жизнь американцев во времена Джорджа Вашингтона - Мария Александровна Филимонова
Альянс с Францией
Коль скоро главным противником США стала их бывшая метрополия, следовательно, Францию, старинного врага этой метрополии, нужно было привечать как союзника. Но для этого требовалось преодолеть укоренившийся страх протестантов перед коварным и всепроникающим влиянием католицизма. Если не считать Мэриленда, где католиков было относительно много, жители бывших английских колоний привыкли к мысли, что папа римский и король Франции – их заклятые враги. Тем не менее, геополитические соображения перевесили. Уже в 1776 г. Джефферсон и Джон Адамс создавали проекты франко-американского договора, а в Париж были направлены американские представители Бенджамин Франклин, Артур Ли и Сайлас Дин. Официальный союз между двумя странами был заключен в 1778 г.[125]
Франция начала помогать американским патриотам еще до официального альянса. Знаменитый комедиограф Пьер-Огюстен Бомарше отдал все силы и всю душу американскому делу. В 1776 г. по его инициативе была создана компания «Родериг Горталес и Кº». Французское правительство выделило на ее основание миллион ливров, еще миллион дал испанский король, а Бомарше добавил третий миллион из собственного кармана. Вскоре у комедиографа была уже целая флотилия. Первый ее корабль, «Амфитрита», прибыл в Нью-Гэмпшир 30 апреля 1777 г. и произвел сенсацию: это было первое иностранное судно, пришедшее к американским берегам после начала войны. Через голландский остров Синт-Эстатиус «Родериг Горталес и Кº» отправляла в Америку мушкеты, пушки, пушечные ядра, порох, бомбы, палатки и достаточное количество одежды для 30 000 человек. Общая стоимость присланного обмундирования и боеприпасов составила 6 млн ливров[126]. В сражении при Саратоге американские войска шли в бой в одежде, поставленной Бомарше, и с боеприпасами, полученными от него же. А вот платить за все это Континентальный конгресс не торопился. В ответ на просьбы драматурга президент Конгресса Джон Джей писал следующее: «Конгресс Соединенных Штатов Америки, чувствуя ваши усилия в их пользу, выражает вам свою благодарность и заверяет вас в своем уважении. Он (Конгресс. – М.Ф.) сожалеет о тех неудобствах, которые вы понесли из-за действий, предпринятых в поддержку наших штатов, – несмотря на неблагоприятные обстоятельства, он прибегнет к самым эффективным мерам, какие только в его власти, чтобы погасить долг, причитающийся вам. Великодушие и широта взглядов, которые одни могли бы руководить таким поведением, как ваше, бросаются в глаза в ваших поступках и украшают вашу репутацию – в то время как вы с великим талантом служили своему государю, вы завоевали уважение молодой республики и заслужите аплодисменты нового мира»[127].
Кое-какие выплаты за свои поставки Бомарше получил от французского правительства, и это спасло его от полного разорения. Но вот от США он так никогда и не дождался ничего, кроме аплодисментов нового мира. Лишь в 1834 г. американские власти погасили долг перед наследниками знаменитого драматурга, и то частично[128].
Бомарше не был единственным французом, сочувствовавшим восставшей Америке. Молодой маркиз де Лафайет; будущий архитектор американской столицы Пьер Ланфан; будущий социалист-утопист Клод-Анри де Сен-Симон и многие другие – все они могли бы разделить чувства А.Н. Радищева, писавшего в оде «Вольность»:
К тебе душа моя вспаленна,
К тебе, словутая страна,
Стремится, гнетом где согбенна
Лежала вольность попрана;
Ликуешь ты! а мы здесь страждем!
Того ж, того ж и мы все жаждем;
Пример твой мету обнажил.
В 1779 г. 3 000 французских солдат участвовали в неудачной попытке отбить у англичан Саванну (штат Джорджия). В 1780 г. шеститысячный французский экспедиционный корпус под командованием Рошамбо[129] высадился в Ньюпорте (Род-Айленд). В Ньюпорте французы оставались почти год, пока не пришло время отправляться к Йорктауну, месту решающей битвы Войны за независимость, где их помощь оказалась неоценимой. А пока Рошамбо занимал своих солдат маневрами, строительством укреплений и мелкими стычками с врагом.
В дневнике Мэри Олми, лоялистки из Ньюпорта, прибытие французов описано как оживший кошмар: «Спустя полчаса мы были повергнуты в глубочайший ужас – по улицам разносились слова – это французский флот. В этот момент все пришли в замешательство… Торговец глядел на свой заполненный товарами склад, как будто там не было ничего ценного. Лавочник с бедственным выражением лица не нашел ничего лучшего как закрыть магазин на замок и засов»[130].
Видимо, переполох и впрямь получился немалый. Но уже на следующий день ньюпортцы разобрались, что прибыли союзники, и устроили в их честь импровизированный праздник: иллюминацию и салют из тринадцати больших ракет. Некоторые шероховатости в отношениях все еще оставались. После длительного морского перехода французы жестоко страдали от цинги. Колледж Род-Айленда, баптистский молельный дом и пресвитерианская церковь в Ньюпорте были превращены в госпитали для них. Поначалу ньюпортцы опасались, что французы могли завезти в город оспу. Но когда выяснилось, что это не так, союзникам оказали всю возможную помощь. Сердца практичных новоанглийцев завоевала также готовность союзников платить золотом, а не обесцененными бумажными деньгами. К тому же Рошамбо через газеты заверил род-айлендцев, что «французские войска подчиняются самой строгой дисциплине»[131]. И это была правда. Не только из Ньюпорта, но и из Бостона, Филадельфии – словом, отовсюду, где проходили союзники, – слышались самые лестные отзывы как об изящных манерах французских офицеров, так и о дисциплине солдат (Континентальная армия, увы, не всегда могла этим похвалиться). Лафайет писал с законной гордостью: «Французская дисциплина такова, что между палатками бродят поросята и цыплята, и их никто не беспокоит. В лагере есть кукурузное поле, и никто не тронул ни единого листочка»[132]. Когда американцы из любопытства приходили во французский лагерь, их принимали с живейшей радостью и устраивали для них концерт на военных флейтах и барабанах[133].
Начавшаяся зима ничем не нарушила согласия между союзниками. Полотняные палатки французов не годились для новоанглийских морозов, и в преддверии холодов Рошамбо решился разместить своих солдат в городе. Шаг был рискованный, учитывая нервную реакцию американцев на расквартирование войск в домах. Но все обошлось как нельзя лучше. Французы и американцы учили друг друга своим языкам, а когда взаимные лингвистические познания заканчивались, преподобный Эзра Стайлз[134] разговаривал с Рошамбо по-латыни[135].
Альянс с Францией вызвал в США всплеск интереса к французскому языку, модам, кулинарии[136].
Демобилизация и «цинциннаты»
Но вот мир заключен; бывшая метрополия признала
