Открывая Москву. Прогулки по самым красивым московским зданиям - Александр Анатольевич Васькин
И вот однажды, зимой с 1860 на 1861 год, пришел ко мне в Публичную Библиотеку один знакомый (купец Иван Каратаев, библиофил. – А.В.), весь век возившийся с книгами и рукописями, сам ревностный собиратель и уже собственник довольно богатой коллекции. Он был в сильном негодовании, он был почти в ярости. “Знаете ли, что теперь делается? – сказал он, отведя меня в сторону. – Румянцовский музей хотят выбросить вон из Петербурга. Уверяют, что он здесь не нужен, что он тут совершенно лишний. Его хотят выпроводить в Москву, чтоб он там сделался началом большой публичной библиотеки”. – “Как, может ли быть?” – “Да, это уже дело решенное. Уже и представление пошло. Через несколько месяцев станут перевозить музей в Москву, а дом Румянцева продадут!” – Я был поражен. Как? продавать исторический, народный памятник! Продавать дом Румянцева, пожертвованный русскому народу, один из редких монументов великой любви и преданности народу, глубокого желания быть ему в самом деле полезным! Я был глубоко поражен, я не верил, чтоб такой варварский проект мог существовать, чтоб решено было приводить в исполнение такую невозможную, на мои глаза, вещь.
Я сообщил невообразимую новость нескольким молодым людям, столько же, как и я, ценившим Румянцовский музей и видевшим в нем народную славу. Они тоже не хотели верить, но пришлось нам поверить, когда мы пошли за справками, и тотчас же убедились, что да, правда, намерение уничтожить Румянцовский музей в Петербурге в самом деле существует и что дело в ходу, хотя содержится под порядочным секретом. Это глубоко возмущало нас. Из числа этих знакомых мне всего ближе был тогда Владимир Ив. Ламанский, с которым мы постоянно встречались в Публичной Библиотеке (он состоял там в числе молодых “вольно-трудящихся”, заведенных в то время бароном Корфом): нас соединяли многие общие интересы, общие научные и отечественные взгляды, мы были приятели. Убедившись оба, что Румянцовскому музею действительно грозит опасность и что времени терять нечего, мы решили, что надо попробовать остановить это некрасивое дело, если есть еще какая-нибудь возможность.
Мы начали с того, что повидались со всеми главными учеными петербургскими, академиками и профессорами, и передали им новость про Румянцовский музей. Все были поражены не меньше нашего и точно так же не хотели сначала даже верить. Печатные протесты были в то время в большом ходу у нас везде, и к ним часто прибегали люди самых разнообразных общественных настроений. Протест получил следующий вид:
Заявление.
“В Петербурге пронесся слух, что Румянцовский музей будет переведен в Москву, самое здание продано, а собрание рукописей, книг и прочие коллекции переданы в Московский университет. Главное значение музея заключается в его рукописях, незаменимых, как единственных в своем роде. Долгом считаем выразить наше убеждение, что такое нарушение прав Петербурга на один из его лучших исторических памятников было бы невознаградимою потерею для здешних исследователей русской истории и древности. А. Востоков. – Н. Булич. – Н. Благовещенский. – A. Вицын. – К. Кавелин. – Н. Костомаров. – В. Ламанский. – П. Пекарский. – А. Пыпин. – И. Срезневский. – B. Стасов. – М. Сухомлинов”.
Говорят: это должно быть сделано потому, что в Москве необходимо устроить публичную библиотеку, а Румянцовский музей в Петербурге лишний: им пользуются слишком мало, а в Москве, напротив, будут пользоваться много; там он послужит основанием, ядром будущей публичной библиотеки, около которого станут группироваться будущие приращения.
Но оба эти резона в полной мере не логичны. Какая же связь между тем, что в Москве надо устроить публичную библиотеку и что в Петербурге есть Румянцовский музей? Неужели московская библиотека не может быть основана без Румянцовского музея, и только один Румянцовский музей может сделать то, что явится на свет московская публичная библиотека? Никто, конечно, не станет спорить против того, что Москве библиотека нужна, и можно только жалеть, что ее там до сих пор нет. Но за что же лишать, по этому случаю, Петербург того, что принадлежит ему вследствие события исторического – патриотического подвига государственного канцлера графа Румянцева, лишать Петербург того, что составляет его гордость?
Говорят, будто в Москве сокровища Румянцовского музея будут полезнее, чем в Петербурге. За что такое унижение Петербурга, за что такое непомерное превознесение Москвы? И кто может быть не то что судьею, а пророком в этом вопросе? Для этого нужна была бы какая-то невообразимая и невиданная комиссия, которая решила бы, что все сделанное до сих пор петербургскими учеными, на основании Румянцовских рукописей, мало или ничтожно, а Москва будет работать совершенно иначе. Не надо забыть того, что классические сочинения, хотя бы одного только Востокова, почти исключительно опираются на Румянцовский музей…
Любопытно также было узнать: мыслимо ли было бы, чтоб Париж, Лондон, Берлин или Вена согласились бы отправить в Реймс, Лион, Бордо или Гавр, – и Йорк, Дублин, Эдинбург или Оксфорд, – в Лейпциг, Кассель, Йену или Штутгарт – одну из своих капитальных библиотек, да еще преимущественно состоящую из наидрагоценнейших рукописей? Конечно – никогда!
Говорят тоже: у нас нет денег на то, чтоб поддерживать в должном виде Румянцовский музей. Но тогда пусть будет объявлена публичная подписка, и верно соберется довольно рублей на то, чтоб починить дом – да еще какой дом! Дом исторический, дом, пожертвованный русскому народу государственным канцлером графом Румянцевым, дом, где он жил, собирал многие десятки лет великие интеллектуальные сокровища для образования и возвышения этого народа!
(…) Но кроме всех этих доводов есть еще один, самый важный, который, несмотря на это, был совершенно позабыт авторами проекта о переводе Румянцовского музея из Петербурга в Москву. Это именно тот, что Румянцовский музей есть собственность не казенная, а народная. Канцлер Румянцев завещал русскому народу и все сокровища науки, им собранные, и дом, где сам жил. Всякий народ гордится такими фактами своей истории, всякий народ старается увековечить не только факт, но и все, что относится к высокой личности, его произведшей. В Париже или Лондоне не только никому не пришло бы в голову спустить “по вольной продаже” дом Румянцева, но его берегли бы на веки веков как зеницу ока, его держали бы чуть не под стеклянным колпаком. Быть может, назвали бы именем Румянцева соседнюю улицу, площадь. У нас – собираются вычеркнуть его вон посредством
